Он был прав, когда говорил, что мы созданы из одного и того же материала. Мы не были противоположностями, даже близко. Он был хаосом противоречий, и я была противоречивым хаосом, но именно поэтому мы и сработались. За всю мою жизнь единственным человеком, который когда-либо понимал меня, несмотря на все мои усилия остановить их, был Данте.
И теперь я теряла его.
Я запустила руку в его пропитанную кровью черную кофту и притянула к себе, чтобы поцеловать. Потому что у меня не было слов, у меня был только огонь, который он разжег в моей душе, и единственный способ поделиться им это подсунуть его ему под язык, как подарок.
Он принял со стоном, пожирая меня, поглощая меня.
Мне не хотелось, чтобы это заканчивалось, и я захныкала, когда он отстранился.
Но у меня все еще не было слов.
— Sono con te, lottatrice mia, — сказал он, — anche quando non lo sono.
Я с тобой, мой боец, даже когда меня нет.
Мое зрение затуманилось, и слезы беззвучно покатились по щекам. Я запечатлела поцелуй на его губах, желая заклеймить его там, а затем отстранилась, уже двигаясь к двери.
— Мы еще увидимся, — прошептала я густым шепотом, в словах было больше дыхания, чем звука.
Он отрывисто кивнул.
— Да.
Я повторила его кивок, затем быстро повернулась и вышла из машины.
В моем горле раздался всхлип, настолько сильный, что я не могла его проглотить, поэтому задержала дыхание, когда обогнула машину на обочине и поднялась по лестнице к моему немного незнакомому крыльцу.
Я не оглядывалась.
Я знала, что если оглянусь, то побегу обратно к машине, брошусь на капот и никогда не оглянусь на свой дом, Нью-Йорк и жизнь, которую я кропотливо строила в течение пяти лет.
Я бы просто слепо последовала за Данте в ночи.
Дверь в мой дом распахнулась, и там стоял Бо, освещенный ореолом теплого света.
— Елена, — сказал он, так выразительно на одном слове, что я сделала пометку спросить его, как он это делает, чтобы я могла научиться.
А потом я рухнула в его распростертые объятия и бросила попытки встать.
Позади меня машина беззвучно отъехала и исчезла на улице.
Эпилог
Елена
Бо заставил меня принять душ.
Это было справедливо.
Я была вся в крови своего отца и своего любимого.
Мне следовало бы испытывать отвращение, но я лишь оцепенела, стоя под горячей струей и позволяя ей стекать по мне, розовая вода клубилась вокруг стока.
Бо ждал, когда я выйду, протягивая мне полотенце, как ребенку. Я не сказала ни слова. Он обнял меня, когда я шагнула в полотенце, покачивая меня взад и вперед в течение мгновения.
— Я не знаю, что сказать, — признался он мне на ухо, прижимая меня к себе. — Я хочу дать тебе совет, но как я могу? Незнакомец по имени Марко звонит и говорит, чтобы я был у тебя «срочно» и не пугался, что ты вся в крови. — он тяжело вздохнул, повернув меня к себе лицом. —
Лена, меня не было шесть недель, и я вернулся, чтобы обнаружить, что ты связалась с мафиози?
— Он нечто большее, — импульсивно прошептала я. — Я не могу объяснить, насколько.
Голубые глаза Бо расширились, рассматривая мое лицо. Он откинул мокрый локон волос с лба, а затем снова обнял меня.
— Хорошо, Лена.
Я вздохнула, пытаясь найти утешение в коротких, стройных руках моего друга, когда я так нуждалась во всеохватывающих объятиях другого мужчины.
— Почему бы тебе не одеться, а я приготовлю чай, хорошо? — предложил он, отстраняясь.
Он продолжал смотреть на меня, как будто я могла превратиться в пыль, если он сделает что-то не так. Я попыталась успокоить его, слегка улыбнувшись, но мне показалось, что между зубами словно треснула пластмасса.
— Конечно.
Он ушел, бросив последний взгляд через плечо.
У меня болели запястья и лодыжки, рассеченные на ровные полосы. Я достала антибиотическую мазь и с шипением обработала раны, прежде чем одеться в удобный кашемировый комплект. Я расчесала волосы и почистила зубы, затем увлажнила лицо и тело, делая все на автопилоте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Если бы я не думала, я бы не думала о нем.
Или о том, что я, вероятно, убила своего отца.
Отцеубийство.
Вот как это называлось.
Уголовное преступление класса С за непредумышленное убийство.
При обвинительном приговоре — максимум пятнадцать лет тюрьмы.
— Елена, — позвал Бо с лестницы. — Пойдем.
Он стоял на кухне и собирал поднос, когда я появилась. Мой любимый японский чайник и маленькие чашечки с засушенными цветами, которые я узнала еще в коридоре.
Он провел нас в гостиную, поставил поднос на журнальный столик и потянулся ко мне, обхватив меня руками, чтобы усадить на диван с его стороны. Он расположил нас вместе, как он делал это с моделями на съемочной площадке, намеренно возился с нашими руками, пока мы не прижались друг к другу, лоб в лоб.
До Данте, Бо и Козима были единственными людьми, которых я подпускала близко.
Мои глаза горели, когда я моргала.
— Поговори со мной, — умолял он, поглаживая мои влажные волосы. — Что случилось?
— Много всего, — прошептала я, мое горло слишком распухло от горя, чтобы издать хоть какой-нибудь звук. — Так много всего, что я даже не знаю, как об этом думать, не говоря уже о том, чтобы говорить.
— Попробуй, — уговаривал Бо. — Начни с самого важного.
— Я люблю его. — слёзы образовались и вырвались из моих глаз, словно бриллианты, скатываясь по щекам. — Люблю. Я люблю его. Я не знаю, как это произошло… Он просто… он не оставил меня в покое. — я жалобно рассмеялась, и Бо тоже. — Он не то, что я когда-либо позволила бы себе полюбить или узнать. Он мой клиент. Быть с ним риск для моей карьеры. Находясь с ним, я рискую жизнью, — пыталась объяснить я, но слова выходили все более и более паническими. — Это бессмысленно, Бо, но мы совместимы. Он преступник, гедонист, грешник. Но он всем нравится. Ты должен сам убедиться в этом. Его невозможно не любить, потому что у него такая улыбка, такое обаяние…
— Похоже, он непростой человек, — мягко сказал Бо. — Подходящий для непростой женщины.
Я кивнула, зажав зубами губы, чтобы не всхлипнуть.
— Он говорит мне быть храброй.
— И ты чувствуешь себя такой с ним?
Еще один кивок, мои губы дрогнули.
— Тогда что случилось? Почему ты не можешь быть с ним?
— Он улетает, — пробормотала я. — Он должен покинуть город из-за меня. Он улетает, и я не знаю, куда и надолго ли, но, вероятно, я больше никогда его не увижу. А я люблю его.
Слезы текли, пока моя кожа нагревалась от чего-то похожего на гнев, от чего-то пронзительного. Внезапно я была в ярости на весь мир за то, что он так поступил со мной, за то, что дал мне этого прекрасного человека в этой ужасной ситуации, а затем сделал невозможным для меня быть с ним.
— Я не могу объяснить, что произошло внутри меня, — плакала я, хватаясь за сердце в груди, словно могла вырвать его из межреберья и показать ему, как оно изменилось. — Но я уже не та, что прежде. Раньше я думала, что знаю, кто я, но я никогда не чувствовала себя такой, как сейчас.
— Такой это какой?
— Такой живой, словно я горю.
Бо растерянно смотрел на меня, когда я склонилась над ним, задыхаясь от переполнявших меня эмоций.
— Елена, почему ты не можешь улететь с ним? — наконец сказал он.
— Потому что, потому что я только что сказала тебе! Я понятия не имею, куда он летит, надолго ли, с кем. У меня здесь работа и жизнь, и я не могу оставить это ради… ради огромного вопросительного знака.
— Ты оставляешь это не ради огромного вопросительного знака, — мягко напомнил он мне. — Ты оставляешь это ради него.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Он не просил меня улететь с ним.
Это жгло меня, но это была правда. Он не просил. Он только сказал мне, что я не могу. Что я должна остаться.
— Ты так уверена, что он не просил, потому что не хотел просить тебя оставить всю свою жизнь ради него?