Читать интересную книгу Момент - Дуглас Кеннеди

Я должен был немедленно покинуть это место. Сунув в карман билет в Берлинскую филармонию, я встал из-за стола:

— Я пойду на концерт. И еще раз все обдумаю.

— Тогда увидимся завтра.

— С чего вы взяли, что я захочу с вами увидеться?

— Если ты откажешься сотрудничать с нами, тогда нам придется признать, что ты помогаешь вражескому агенту. Я уже говорил о том, какими неприятностями может это обернуться — лишением паспорта, возможным заключением на родине, трудностями с передвижениями по миру…

— Другими словами, у меня нет выбора?

— Ты забываешь мои слова, Томас. У каждого из нас есть выбор. Но этот выбор неизбежно влечет за собой последствия. Вот вопрос, который ты должен задать себе: эта лживая женщина достойна того, чтобы из-за нее лишиться многого? — Он встал и протянул мне руку. — Я уверен, ты сделаешь разумный выбор, каким бы сложным он ни был. Увидимся завтра в кафе «Стамбул». Как насчет завтрака в девять утра, ведь завтра суббота!

— Вы знаете кафе «Стамбул»?

— Я знаю, что это твой выездной офис. Что ж, а пока наслаждайся концертом. Аббадо, как и фон Караян, действительно умеет украсить любую вещь. Он обожает музыку и делает ее по-настоящему живой. Хотя что я, парнишка из Индианы, понимаю в таких вещах, верно?

В тот вечер я не слышал ни одной ноты Берлинского филармонического оркестра, хотя и сидел прямо по центру в шестом ряду партера. Джером Велманн занимал место прямо передо мной и, когда увидел меня, обернулся:

— Какое интересное совпадение — ты здесь и у меня за спиной.

— Вот, достал билет в самую последнюю минуту, — сказал я.

— Должно быть, у тебя влиятельные знакомые, — заметил он и тотчас познакомил меня с миниатюрной женщиной с острыми чертами лица, что сидела рядом с ним: — Моя супруга Элен. — А это знаменитый Томас Несбитт.

Что он имел в виду? Может, намекал жене: «Вот тот парень, о котором я тебе рассказывал. Это он спит с восточногерманской шпионкой; нам разрешили взять ее на работу, и мы с самого начала подыгрываем ей»? И еще эта реплика насчет «влиятельных знакомых»… не хотел ли он сказать, что знает, кто снабдил меня билетом на сегодняшний концерт? Все, что я чувствовал в тот момент, когда Велманн приветливо улыбался мне, можно было описать одним словом — отчаяние. Знал ли он — через Бубриски, — что Петра использовала его в качестве алиби на этот уик-энд? Одно только присутствие шефа здесь, передо мной, подтверждало страшную правду, что открыл мне Бубриски около часа назад. Выходит, она действительно солгала, сказав, что едет в Гамбург в качестве переводчика Велманна. Что, в свою чередь, означало…

Неужели она и впрямь с этим жирным слизняком Хакеном? Неужели спала с ним все это время, пока длился наш роман? Как она могла называть меня мужчиной всей своей жизни, а потом бежать к этому сальному коротышке и раздвигать перед ним ноги…

Послушай, ты сейчас напоминаешь обманутого любовника. «Как она могла так поступить со мной?» А между тем ты не знаешь всей правды…

Я все еще находился на той стадии отрицания, когда хотелось найти какое-то иное объяснение… скажем, Петра знала, что поставляет ему дезинформацию… и она вовсе не спала с этим говнюком… лишь выполняла его приказы…

Какие именно? Она отказалась от ребенка, передав его на усыновление. Она была вынуждена играть в эту игру, чтобы…

Концерт прошел как в тумане, я слышал только себя. Все это блеф. Фотографии ничего не доказывают. Лица парочки в постели размыты. Она поехала в Гзмбург только потому…

Когда отгремели заключительные аккорды и зал взорвался овациями, Велманн обернулся ко мне и сказал:

— Желаю интересного уик-энда.

Он знал. Этот сукин сын все знал. В то же время его реплика была ничего не значащей. В конце концов, он мог просто пожелать мне «интересного» отдыха.

И снова я оказался один на один с мрачной и полной загадок реальностью. Можно ли было отыскать в ней хоть крупицу правды?

Был теплый вечер, поэтому я отправился домой пешком — и все думал, думал, думал, пытаясь найти какие-то разумные доводы, уговаривая себя, что, когда в воскресенье Петра вернется домой, найдется логическое объяснение всему этому, сомнения развеются… и через несколько недель мы отправимся в Штаты, женатые, счастливые, и Петра наконец успокоится, стряхнет с себя кошмары своего прошлого.

Довольно, вопил мой внутренний голос. Ты продолжаешь жить романтическими фантазиями, а они противоречат документально подтвержденным фактам.

Но что делать, если с фактами невозможно смириться…

Я дошел до дома к полуночи. Аластер еще бодрствовал, сидя за столом с открытой бутылкой водки и стаканом. Три полотна покинули мастерскую, и он задумчиво смотрел на теперь уже голую стену.

— Выпить хочешь? — спросил он, когда я вошел.

Я отказался.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Да нет, просто есть о чем подумать.

— Где Петра?

— Уехала в Гамбург.

— По работе?

— Что-то вроде того.

Я заметил, что он пристально вглядывается в меня:

— Что произошло, Томас?

— Ничего.

— Почему-то я тебе не верю.

— Где твои картины?

— Отправил сегодня в свою лондонскую галерею. Но ты уходишь от ответа. С тобой явно что-то не так.

— Я иду спать.

— Ты увиливаешь… это на тебя непохоже.

— Спокойной ночи.

— Томас…

— Я сейчас не настроен на разговоры.

— Хорошо, хорошо, — сказал он, с еще большим беспокойством оглядывая меня. — Но что бы ни произошло — а я чувствую, что это связано с Петрой, — не делай поспешных выводов. Она замечательная, и она нужна тебе.

— Спасибо за совет, — произнес я, наверное, слишком резко.

Я поднялся к себе и хлопнул дверью. Достал свою бутылку водки и стал опрокидывать стопку за стопкой, пока алкогольное отравление не погнало меня в постель. Но пять процентов разума, которые еще могли соображать, помогли мне завести будильник на восемь утра, прежде чем сбросить с себя одежду и забиться под одеяло.

А потом было утро. И звонок будильника. Голова раскалывалась от польского спирта, которым я накачался накануне. Пока я стоял под ледяным душем, а потом давился кофе, выпив три чашки подряд, у меня созрел план действий на предстоящую через час встречу с Бубриски.

Он ждал меня в дальней кабинке кафе «Стамбул», помешивая приторный турецкий кофе крохотной изогнутой ложкой, фирменной для этого заведения. Он был одет в своем понимании стиля «кэжуал»: в красной рубашке «Лакост» и желтоватых брюках. Но даже этот маскарад не мог скрыть в нем профессионала, привыкшего всегда быть начеку. Создавалось впечатление, будто он оделся для партии в гольф в каком-нибудь респектабельном загородном клубе и в то же время приготовился следить за всеми, кто попадет в поле его зрения. Когда я приблизился к кабинке, где он расположился, мне стало понятно, что он подслушивает разговор турка и его подружки-немки, худющей блодинки, за соседним столиком.

— Она наркоманка, а он ее дилер и заодно сутенер, — доложил он мне, когда я уселся напротив него.

— Прошу прощения?

— Парочка у тебя за спиной. Она пашет на него, а он снабжает ее белым порошком, на котором много лет держался твой сосед по квартире. Впрочем, снимаю перед ним шляпу — смог без наркоты закончить свой триптих. Мне всегда нравились истории про «победы над слабостями», особенно с участием художников-геев и наркоманов, которые еще работают в стиле экспрессионизма… хотя он, кажется, терпеть не может сравнения с Ротко, не так ли?

— Мне что, пора задаться вопросом, не работает ли и он на вас?

— Наконец-то ты развеселил меня. Заявляю со всей ответственностью, что мистер Фитцсимонс-Росс не имеет к нам никакого отношения. Но вижу, ты усвоил, что у всех стен есть уши. Похвально.

— В вашем мире это уж точно.

— Позволю себе заметить, вид у тебя неважный. Что за субстанция повергла тебя в такое состояние?

— Это мое дело.

— Кто бы спорил. А как тебе концерт?

— Впечатляет.

— Другими словами, ты не расслышал ни одной ноты. Да и кто тебя осудит, зная о том, что занимало твои мысли? Мистера Велманна видел?

Я кивнул.

— Ты счел это убедительным доказательством?

Я не ответил, но потянулся к его пачке «Олд Голде» и вытащил сигарету.

— В подкрепление вчерашних слов я прихватил с собой вот эти фотографии фрау Дуссманн и герра Хакена, которые прибыли в Гамбург разными поездами.

Он полез в папку, что лежала перед ним на столе.

— Не надо, — остановил я его. — Я сделаю то, о чем вы просите, но при одном условии: я хочу покончить со всем этим завтра же.

— Почему, позволь спросить?