Разумеется, при условии, что устоишь против ответочки.
Борзописец Астахов на этот раз оказался без эксклюзива, но остаться в стороне от злободневной темы не пожелал и прошёлся по гибели великого князя широкими мазками. Впрочем, картина у него получалась настолько красочной, что впору было его затыкать. Мастер пера, что тут ещё сказать. Он так ловко собрал воедино косвенные доказательства, сопоставляя их с примерами, что даже не назвав моего имени, едва ли не прямо указывал на меня.
Словом, всё вышло именно так, как я и рассчитывал. При полном отсутствии каких-либо доказательств, ни у кого не возникло и тени сомнения в том, что тут приложил руку именно я. Правда не понятно, отчего в таком случае меня тут же не потянули на ковёр… К государю, несмотря даже на вассалитет, это чересчур, но уж к Наумову-то, сам бог велел. Но, нет.
Трое суток прошли тихо и гладко. В смысле, я конечно побегал по делам, каковых у меня с некоторых пор появилось куда больше, чем прежде. Нужно было договориться о поставках материалов и оборудования, найти специалистов и квалифицированных рабочих в том числе. С генерал-губернатором де Толедо удалось договориться по всем вопросам, а потому впереди у меня развесёлое время по налаживанию добычи и переработки нефти. Но вот реакции царя по поводу случившегося, так и не последовало.
Когда я уже уверился в том, что говорить со мной на эту тему никто не станет, меня вдруг вызвали. И не к главному жандарму, а на аудиенцию к Дмитрию Четвёртому.
— Удивлён? — не поднимаясь из-за стола и смерив меня взглядом, спросил царь.
— Признаться да.
— Отчего же? Наворотил дел, а теперь удивляешься тому, что я пожелал с тобой говорить?
— Я не сделал ничего такого, из-за чего следовало бы вам, государь, заниматься мною лично.
— То есть, убийство великого князя по-твоему это мелочи.
— Когда моего батюшку взорвали со всем семейством, делом занимался начальник жандармского управления великого княжества Большекаменского, усиленный дознавателями и сыщиками из столицы. Командир отдельного корпуса жандармов даже не удостоил княжество своим визитом, — я обозначил лёгкий поклон в сторону Наумова, стоявшего сбоку от стола.
— Но в том случае среди подозреваемых не значился мой личный вассал, — уточнил царь.
— Есть что-то конкретное, кроме умозаключений и домыслов сплетников, указывающее на меня лично? — с наигранной озадаченностью спросил я.
— А ты дерзок, — хмыкнув, покачал головой царь.
— Прошу простить, государь, если вам так показалось. Я не смею дерзить вам.
— Фёдор Максимович, я конечно не самодержец, но ты ведь понимаешь, что если пожелаю узнать всю правду, то рамки закона меня не удержат, — не спрашивая, а утверждая произнёс Дмитрий Четвёртый.
— Я сильно удивился бы, будь это иначе, государь, — обозначив поклон лёгким кивком, подтвердил я.
— Ну и с чего ты решил, что я спущу тебе смерть великого князя поддерживавшего меня?
— Демидов великий князь принадлежащий к вашей партии, я боярин ваш личный вассал. Каждый из нас по-своему важен, но ему есть замена, меня же вам пока заменить некем. Тащить меня на плаху нецелесообразно. В этой ситуации вам куда выгоднее вспомнить, что вы не самодержец и ваши руки связывает закон.
— Как тебе этот наглец, Даниил Андреевич? — хохотнул царь.
— Как по мне, то именно такой и нужен на Барбадосе, — не сводя с меня взгляда, ответил жандарм.
— А если он со временем взбрыкнёт и решит отложиться?
— Значит случится то, чего мы и так ожидали в ближайшие годы, бриты постараются отбить остров. Без хозяина готового вцепиться в него зубами, мы бы его непременно потеряли, а с Гориным, есть неплохие шансы удержать.
— А ничего, что я здесь присутствую? — удивился я столь откровенному цинизму.
— Для дела лучше если вы будете знать все расклады. Отчего-то я уверен, что сунувшиеся к вам бриты будут сильно удивлены, — пожав плечами, ответил Наумов.
— Скорее всего бриты поступят так же, как и поляки с боярином Каменцом. Выберут какого-нибудь барона, и натравят на тебя, при опосредованной поддержке короны. Мы так же не останемся в стороне, но на серьёзную поддержку можешь не рассчитывать, — пояснил свою позицию царь.
— Я всё понял, государь. И благодарен, что вы решили не использовать меня втёмную. Обещаю, через год бритам придётся подогнать целый флот, чтобы сковырнуть меня оттуда. И они обделаются.
— Мне нравится твой настрой, — вновь хмыкнул царь.
— А мне понравился Барбадос. Давно подумывал пожить в тропиках. Барбадос для этого отлично подходит, — заверил я.
— Ну вот и порешили. Хм. Даниил Андреевич Как думаешь, а ведь такому молодцу, невеста добрая к лицу? — вдруг ни с того ни с сего переключился царь.
Мне только и осталось переводить удивлённый взгляд с Рюриковича на Наумова и обратно. Это что же, меня сейчас и женить станут?
— Свадьба дело хорошее и правильное, — поддержал царя жандарм.
— Вот и я так думаю. Ну как, Фёдор Максимович, какая из боярышень на балу тебе приглянулась? — спросил Дмитрий Четвёртый.
— То есть, тот парад невест был неспроста?
— Рода может и захудалые, зато все древние, — начал пояснять Наумов. — Скорее рано, чем поздно вы будете претендовать на великокняжеский стол Барбадоса. Вы отступник и это никак не исправить. Зато древняя и чистая боярская кровь, будет хорошей поддержкой для ваших детей.
— Вообще-то, я уже нашёл себе будущую супругу.
— Я не позволю случиться этому браку, — покачал головой Дмитрий Четвёртый.
— Отчего же, государь? — удивился я подобной категоричности.
— Род боярина Горина появившийся милостью царя, который тут же пресёкся. Это плохая политика, Фёдор Максимович, — покачав головой пояснил Наумов.
— С чего бы ему пресекаться?
— С того, что одарённые бесплодны. Это общеизвестный факт, — пояснил жандарм. — Так что, вы можете сохранить вашу любовную связь с Анастасией Ильиничной, но жениться вам придётся на другой.
— Вот значит как.
— Увы.
— А если через год она разрешится бременем?
— Если бы да кабы, во рту выросли грибы, — хмыкнул царь.
— И всё же.
— Этот наглец определённо мне нравится, Даниил Андреевич, — тряхнул головой Рюрикович. — Вот тебе моё царское слово, боярин — коли Анастасия благополучно разрешится от бремени, хоть мальчуганом, хоть девочкой, свадьбу играть станете здесь, в моём