Читать интересную книгу Сорок третий - Иван Науменко

Подолгу предаваться унылым мыслям Петерле не умеет. Жизнь коротка, надо уметь ловить хотя б мимолетные радости. Во время побывки в родных местах он маху не дал. Лизхен и Гретхен с молочного заводика вряд ли будут на него обижаться. Но то было давно. А вот теперь в будку приходит чистить картошку, варить суп аппетитная паненочка. Толстенькая, голубоглазая, как большинство славянок. Кое-какие меры Петерле предпринял. Но вечером девушка убегает. Надо быть более настойчивым.

Что-то тревожное, однако, шевелится в душе. Откуда оно, Петерле не знает. Может, потому и тревожится, что русские близко, перешли Днепр. На прошлой неделе отчетливо была слышна артиллерийская канонада. Правда, в последнее время пушки затихли. Если русские прорвутся, то придется воевать и им, охранникам.

Снова мысли Петерле возвращаются к страшной ночи, когда сплошным огнем, взрывами гремела железная дорога. Как раз в тот вечер летели на юг стаи журавлей. Вольные птицы и ночью летят, и что они на своем пути видят? Под вечными звездами на знакомых перелетных дорогах бушуют пожары, свирепствуют огненные Еихри. Птицам, наверное, кажется, что они сбились с пути. Нет, то люди сбились, не птицы. Люди — высшее творение господа бога или природы — считайте как хотите, господа политики, — но они поедают друг друга. Народ идет на народ. Во имя чего, зачем?

Петерле снова играет. На этот раз мелодию на стихи Гейне. В современной Германии Гейне запрещен, но Петерле на это наплевать. У сосны, которая нависает над ним зеленым шатром, ушей нет, она не выдаст.

Ein Fichtenbaum steht einsaraIm Norden auf kahler Hoh......Sie traumt von einer Palme,Die fer im MorgenlandEinsam und schweigend TrauertAuf brennenden Felsenwand[15].

В песне что-то есть. Сосна мечтает о пальме. Они — как сестры. Вот так должны жить люди...

Из будки слышится команда. Петерле прячет гармонику в карман, хватает китель, натягивает на плечи. На ходу застегивает пуговицы, бежит в строй.

IV

Грохот на правобережье Днепра утих на целый месяц. Но фронт близко, он рядом, и это придает Мите, Лобику, всем партизанам силы, бодрости, порождает неукротимо-радостное настроение.

Хлопцы по-прежнему ходят к деду Лобика в местечко. Однажды попали в неприятную историю. Ночью лежали в хлеву, на сене, и услышали — какие-то люди пришли во двор, вызвали, вытолкали из хаты деда, потребовали, чтоб запряг коня. Дед хитрый — одно колесо от телеги обычно прячет. Кто же там во дворе? Полицаи уехали, но, может, власовцы? Плохо, что нет винтовок, спрятали, когда шли в хату, на огороде. Ради безопасности деда.

Когда телега была уже за дубами, хлопцы выскочили из своего укрытия.

— Кто тут был? Власовцы?

— Ваши, — дед безнадежно махнул рукой.

Лобик, Митя, Сергей схватили винтовки и изо всех сил побежали вслед за телегой. Догнали ее перед Росицей. Клацая затворами, так напористо наседали на трех мужчин, что те подняли руки.

Так и есть — партизаны, четвертый Домачевский отряд, который наполовину состоит из бывших полицаев. Самый недисциплинированный в бригаде.

Домачевцы вину признают. Готовы отдать коня, мешок муки, забранные у деда. Тем временем светает. С конем, с винтовками в местечко не сунешься.

Хлопцы великодушны. Муку дарят домачевцам, разрешают довезти до Подляшского хутора. Затем, завернув повозку, находят в совхозе подростка, приказывают отогнать коня в местечко. Сами идут к Авраму. Митиной матери в хате нет, ушла с детьми в шалаш.

Усевшись за стол, угощаясь, хозяин и гости не замечают, как на росицкую улицу втягивается длинная колонна немецких фур. Двое солдат устанавливают на огороде пулемет, трое идут в хату.

Спасает семью хозяйка. Выбегает во двор, что-то немцам говорит, ловит кур. Аврам, подняв половицу, прячет гостей в подпол. Вместе с винтовками. Даже люльку на это место передвигает, расталкивает ребенка, чтоб плакал...

Смерть ходила рядом, но миновала.

Ночь перед Октябрьским праздником объявлена ночью мести. Во всех направлениях расходятся партизанские группы и группки охотиться на фашистов. Хлопцы идут в местечко. Осушенным болотом подбираются ко двору Лобика. Отчетливо слышно, как через улицу, на станции, пыхтит паровоз, доносится гомон солдатни. Но к станции не подберешься — ночь, как назло, лунная. Хлопцы, однако, сидят, ждут.

Наконец на улице показался человек, на котором все блестит. В кожаных пальто ходят только офицеры. Три гулких выстрела гремят почти одновременно, и вслед за ними нечеловеческий, дикий крик. Этот крик стоит в Митиных ушах все время, пока он бежит через болото к лесу.

На другой день посланные из Дубровицы в местечко женщины подтверждают — убит мадьярский офицер.

Потом началась блокада. Уцелевшие деревни, деревеньки — и Рогали тоже — захватили власовцы. Одну ночь Митя с отрядом пролежал под Лозовицей. В деревне горят яркие огни, предатели пьют самогонку, поют. О чем они думают — фронт ведь совсем близко. Красная Армия наступает.

Отряд блуждает по лесам, по болотам. Зато сколько новых мест Митя повидал, сколько людей!

Самое памятное, радостное в эти дни — встреча с отцом. Одетого в железнодорожную немецкую форму, высокого, с побитым оспой лицом человека, с коротким карабином за плечами Митя в первую минуту не узнал. Но походка, голос — отцовские. Отцова колонна идет в одну сторону, Митина — в другую. Поговорили на ходу, наспех, задыхаясь от наплыва чувств. Отец тоже в партизанах, в Гомельском соединении. Удрал из Германии — это самое главное. Нелегко оттуда убежать. Семья цела, не волнуйся, отец. Встретимся дома. Уже скоро...

Заседает подпольный райком. Партизан назначают на разные районные должности. Митю тоже назначают — старшим налоговым инспектором райфо. Странно, что Митя понимает в налогах?

Наконец снова загремели орудия. Якубовский посылает Митю и Лобика в Росицу — там уже должны быть красные войска. Хлопцы идут всю долгую осеннюю ночь, а на другой день, утром, неподалеку от Аврамовой хаты видят трех войсковых разведчиков. Бойцы немного старше их, в бушлатах, с автоматами на шее.

Поговорив с партизанами, разведчики просят их подождать, а сами уходят из поселка. Через час в совхоз вступают советские войска. Шинели у солдат измазаны землей, глиной, лица истомленные. Дивизия идет от самого Сталинграда. В одну повозку впряжен верблюд, который, казалось, свысока посматривает на здешние приземистые хаты.

Солдаты, ни на что не обращая внимания, роют окопы. Вот какая она, война!..

Хлопцы и советского офицера увидели. Высокий, подтянутый, погоны на шинели, как крылья, оттопырены.

Офицер посылает знакомых разведчиков в партизанский лагерь договориться о совместных действиях.

В Дубровице уже гарцуют на конях командиры. Не хотят ударить лицом в грязь перед войском.

Вечером, не дав поспать, Якубовский снова вызывает Митю с Лобиком.

— Пойдете проводниками.

Хлопцам — поскольку они местечковцы — поручено вести один из домачевских отрядов в обход местечка к железной дороге. Уже из Кавенек видно — местечко горит. Пожар возле самой станции.

Отряд, растянувшись в длинную цепь, подходит к железной дороге недалеко от Птахова переезда. Видны будка, сосна. Вот такая для Мити война — воюет там, где родился, вырос. Партизаны начинают окапываться. Копают кто чем: ножами, кинжалами, разгребают землю руками — лопаток нет.

Митя и Лобик не окапываются. Ложатся под куст, плотнее прижимаются друг к другу. Страшно холодно ночью. Иван свой кожушок оставил у деда, теперь лязгает от холода зубами.

Немцы в будке ведут себя осторожно. Партизан, конечно, видят — они курят, громко разговаривают, кто-то даже выстрелил, — но не отзываются.

Молчат и тогда, когда в сером рассвете домачевцы подрывают рельсы, а потом беспорядочной толпой валят через железную дорогу в лес.

Хитрость разгадывается утром. С востока и с северной стороны — из совхоза — по местечку бьет советская артиллерия. Еще через час оттуда слышна пулеметная трескотня. Но у немцев, которые сидят в Птаховой будке, видимо, нет охоты оборонять местечко. Пригнувшись, теснясь ближе к железнодорожной насыпи, они устремляются в сторону Громов. Из леса по ним стреляют партизаны.

Двое или трое солдат падают.

Бой еще не окончен. С запада по песчаной дороге ползут две танкетки. Увидев партизанские окопчики, сворачивают на поле, давят гусеницами партизан, но тут же подрываются на минах. Танкистов, которые ринулись наутек в кусты, партизаны изрешечивают пулями.

К полудню местечко освобождено. Немцы с запада, со стороны Громов, изредка обстреливают его из пушек.

V

Добрый день, будка, сосна, родное местечко! Вот я и пришел к вам, вольный и живой. Верю, что чужая неволя не затронет вас больше никогда. Не должна затронуть. Столько людей за это погибло.