Ильга!
Глупая невоспитанная девчонка, от издевательского смеха которой он не мог отделаться уже не одну неделю.
Энда всех подери!
И как он не догадался, что сестрой Эйнарда может быть только Ильга? Что именно она ухаживала за братом в госпитале, когда того свалила страшная болезнь. Что одна она способна была изготовить лекарство для борьбы с эпидемией. И что лишь она могла теперь помогать Эйнарду с пациентами.
Тила дернулся, желая немедленно исчезнуть, хоть провалившись сквозь землю, хоть растворившись в воздухе, лишь бы Ильга не заметила. Не хватало еще объясняться с ней в свете их последнего разговора. Никакая награда и никакой долг не стоили того унижения, что испытал тогда Тила. Даже когда драконыш в детстве уделывал его одним взглядом. Даже когда он спасал ему жизнь. Даже когда Тила узнал об измене невесты и свалившемся на их семью позоре, он не чувствовал себя столь же задетым, как после смеха Ильги. Он, конечно, в чем-то был сам виноват, но какое это имело значение? Тила не собирался когда-либо еще общаться этой девицей. И пусть отец от гнева хоть все стены в доме слюной забрызжит, будет сам выполнять свои обязанности. А Тила сейчас просто неслышно оставит госпиталь, покуда его никто не увидел, и…
— Ба! Какие у нас гости! — раздалось прямо за спиной, и он, напряженный, будто тетива лука, даже подпрыгнул от неожиданности. И тут же услышал знакомый грудной смех. Беанна. Божественная Триада, а она-то что здесь делает? — Помогаю будущему мужу, — сообщила Беанна, и Тила понял, что, по крайней мере, часть вопроса задал вслух. И опять вздрогнул: кого она имеет в виду? Они расстались больше полугода назад: неужели нашелся дурень, что согласился взять в жены распутницу? Или Беанна решила… — Не бойся, не тебе, — снова рассмеялась она, очевидно, поняв по его вытянувшемуся лицу ход мыслей. — С тобой мы, слава Ойре, все давно выяснили, и, думаю, ты рад этому уж точно не меньше моего. А потому я никак не ожидала увидеть сейчас тебя. Какими судьбами? Раздача грибов давно закончилась.
Тила оставил этот язвительный тон без внимания и скрепя сердце сообщил о цели своего визита. У Беанны округлились глаза.
— Серьезно? Господин градоначальник наконец оценил женский труд? Да еще и не посмотрел на то, что награду заслужила дочь какой-то повитухи?
Тила сжал кулаки. Собственные мысли, озвученные Беанной в столь неприглядном свете, показались вдруг низкими и крамольными. Что с того, что мать Ильги занимается столь мало ценящимся делом? Стоило только вспомнить, как сам Тила льнул к заботливым девичьим рукам, готовый отдать полжизни за глоток воды, а потом с затаенной надеждой ждал, что у Ильги найдется для него целебный отвар. Кто она такая, его тогда интересовало в последнюю очередь.
Лицо у Тилы покрылось краской, и он, не справившись, отвернулся от Беанны, чтобы та не поняла, как ему стыдно. Только этого не хватало!
Беанна, однако, сделав какие-то одной ей известные выводы, вдруг заулыбалась и окликнула Ильгу. Та пообещала через минуту подойти, а у Тилы неожиданно сильно застучало сердце, как не стучало даже перед боем. И потом каждый шаг приближающейся Ильги — легкий и почти неслышный — отдавался в его груди барабанной дробью. Тила ждал ее, как осужденный палача, без права на помилование. Слишком ярок в воспоминаниях был еще ее смех. И слишком тягостна собственная бестактность.
— Добрый день, — поздоровалась с ним Ильга так, словно они виделись каждый день и были, по меньшей мере, добрыми соседями. — Что-то случилось? Надеюсь, вы здоровы?
Ничего не понимая, Тила кивнул. Разве она не должна была изображать оскорбленное достоинство после их предыдущей беседы? Или закатить ему скандал в продолжение недавних событий? Почему же ведет себя так, будто ничего не случилось? И почему… Тилу это так задевает?
— От имени армелонских граждан и от себя лично… — начал он выученную за годы отцовского правления торжественную фразу, чтобы избавиться от непонятных чувств, но тут же осекся, осознав, что говорит неправильно. — То есть, тьфу, и от лица градоначальника хочу выразить тебе… вам признательность за помощь в сложные для города времена… время… — Тила тряхнул головой, пытаясь вспомнить нужные слова и чувствуя себя полнейшим олухом. Лицо вместе с шеей пылали, а на проклятия не хватало никакой фантазии. За что же отец его так наказал? — И вручить… вам… этот небольшой дар в знак признательности… и неоценимой… — Энда, и как у отца получается говорить складно и правильно? Или на него в такие моменты не смотрят бархатные серые глаза, не моргая, а словно… ловя каждое слово? — Короче, возьми… те! — разъярившись на самого себя, Тила резко протянул Ильге грамоту и мешочек с монетами. — Там все написано!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он знал, что ведет себя, как самая настоящая свинья, а вовсе не как сын градоначальника. И на месте Ильги он швырнул бы этот кошель себе в лицо за подобное представление. Но она только спокойно приняла жгущие руки презенты и без самой крохотной улыбки поблагодарила за оказанную честь.
— Это наш долг — помогать каждому нуждающемуся, — объяснила она самым ровным тоном. — Но для развития госпиталя эти деньги придутся как нельзя более кстати. Сожалею, что вам пришлось потратить столько усилий на неприятного вам человека. В следующий раз можете просто бросить монеты в ящичек при входе. Туда, где написано: «Пожертвования».
С этими словами она развернулась и исчезла за тем же дверным проемом, откуда пришла. А Тила остался стоять, будто облитый грязью, и к бессильной ярости, бьющей в груди фонтаном, почему-то примешивалось совершенно бессмысленное разочарование.
Глава сороковая: Поджог
Тила заявился в сарай неожиданно и с привычным гонором сообщил, что намерен сегодня заночевать в этом убогом строении в качестве представителя власти и что мнение Лила по этому вопросу его не интересует. Лил усмехнулся и предложил незваному гостю выбрать себе лежанку по душе с учетом направления ветра и степени мягкости досок. Тила огрызнулся, заверив, что спать под одной крышей с драконом не намерен, но на полку взгромоздился. Забавно подобрал ноги и закутался в куртку: на подступах зимы в неотапливаемом сарае легко можно было окочуриться. Ариана давно настаивала на том, чтобы Лил перебрался в дом, но морозы ему были не так страшны, как возможность опорочить любимую девушку, и потому он по-прежнему спал на своем месте. Вот только Тилу даже в самых заплутавших фантазиях не видел соседом. И, как ни старался сделать вид, что его не интересует причина появления здесь бывшего недруга, любопытство брало верх, не давая уснуть. Да и Тила, как оказалось, давно искал подходящий момент, чтобы объясниться.
— Папашке твоя слава покоя не дает, — угрюмо бросил он, когда Лил в очередной раз перевернулся с боку на бок. — Я думал, он угомонится, когда поймет, что ты не собираешься поджаривать город. Но теперь он решил, что народ возлюбил тебя пуще него самого и… что ты собираешься этим воспользоваться.
Лилу давно не приходилось изумляться столь же сильно, как при этих словах. Он даже не сразу понял, какая опасность ему угрожает из-за помешательства градоначальника. Вместо этого поинтересовался у Тилы, с какой целью ему понадобилось бы влиять на армелонцев. Тила передернул плечами.
— Я почем знаю? Бунт поднять. Власть захватить.
— И заселить весь город драконами? — не удержал смешок Лил, поражаясь безумию подобной идеи. Но Тила оставался предельно серьезен. Более того, на его лицо набежала тень, отражая всю тяжесть ситуации.
— Ему не нужны конкуренты в борьбе за пост градоначальника, — терпеливо объяснил Тила. — А из-за тебя Армелон раскололся на два лагеря: тех, кто благодарен отцу за твое помилование, и тех, кто все еще считает драконов источником всех бед на свете. Если отец согласится с первыми и признает тебя героем, вторые поднимутся против такой дикости. Если пойдет на поводу у вторых и выселит тебя из города, первые не простят ему малодушия и твердолобости. И в обоих случаях он наживет себе ненужных врагов.