Снова автоматные очереди. Чей-то крик.
Отдаленный вопль:
– …всех! Держи их всех! Смерть свиньям в мундирах…
Громкий треск автоматных очередей. Потом тишина.
В 21.16 по ВПВ[63] жители Портленда, штат Мэн, которые еще достаточно хорошо себя чувствовали, чтобы смотреть телевизор, и включили канал УКСХ-ТВ, онемев от ужаса, наблюдали, как огромный негр, обнаженный, если не считать набедренной повязки из розовой кожи и фуражки офицера морской пехоты, несомненно, больной, собственноручно расстрелял шестьдесят двух человек.
Его коллеги, вооруженные автоматическим и полуавтоматическим оружием, тоже чернокожие, не отличались от него одеждой: те же набедренные повязки и какие-то знаки отличия, показывающие, что раньше они служили в армии. Там, где раньше сидели приглашенные в студию зрители, наблюдая политические дебаты или игру «Доллары за звонок», теперь находились сотни две одетых в хаки солдат. Другие члены черной «хунты» держали их на прицеле винтовок и пистолетов.
Огромный негр, который постоянно ухмылялся, обнажая удивительно ровные и белые зубы, сжимал в руке автоматиче ский пистолет сорок пятого калибра и стоял рядом с большим стеклянным барабаном, из которого когда-то – казалось, давным-давно – доставали вырезанные из телефонного справочника номера и набирали их в прямом эфире по ходу передачи «Доллары за звонок».
Негр крутанул барабан, вытащил из него водительское удостоверение и провозгласил:
– Рядовой Франклин Стерн, ко мне, пжалста!
Вооруженные люди, окружавшие аудиторию со всех сторон, принялись разглядывать нашивки с именами, в то время как оператор, несомненно, лишь недавно приобщившийся к этой профессии, резкими рывками переводил камеру.
Наконец на ноги подняли молодого человека со светлыми волосами, не старше девятнадцати, кричащего и протестующего, и вывели его на сцену. Двое негров заставили жертву опуститься на колени.
Негр-здоровяк ухмыльнулся, чихнул, выплюнул комок слизи и приставил пистолет к виску рядового Стерна.
– Нет! – истерически воскликнул Стерн. – Я пойду с вами, клянусь Богом, я пойду! Я…
– Воимяотцаисынаисвятогодуха, – нараспев произнес негр и нажал на спусковой крючок. Позади того места, где рядовой Стерн стоял на коленях, на полу красовалась большая лужа крови и мозгов. Теперь и он внес в нее свою лепту.
Плюх.
Негр снова чихнул и чуть не упал. Другой негр, тот, что находился в пультовой, нажал кнопку «АПЛОДИСМЕНТЫ». Перед студийной аудиторией вспыхнул соответствующий транспарант. Негры, охранявшие зрителей-пленников, угрожающе вскинули оружие, и белые солдаты, с блестящими от пота и перекошенными от ужаса лицами, неистово зааплодировали.
– Следующий! – прохрипел негр-здоровяк в набедренной повязке и вновь запустил руку в барабан. Посмотрел на удостоверение и объявил: – Мастер-сержант Роджер Петерсен, ко мне, пжалста!
Один из пленников взвыл и рванулся к задним дверям. Через несколько мгновений он уже стоял на сцене. Под шумок один из солдат в третьем ряду попытался оторвать от гимнастерки нашивку с именем. Прозвучал выстрел, и он обмяк на своем стуле, а глаза его затуманились, словно столь безвкусное шоу нагоняло подобную смерти дремоту.
Спектакль продолжался, пока где-то без четверти одиннадцать в студию не ворвались четыре взвода военных в респираторах и с автоматами в руках. Две группы умирающих солдат без промедления схватились между собой.
Негр-здоровяк в набедренной повязке упал почти сразу же, сыплющий проклятиями, потный, продырявленный пулями, и выпустил в пол патроны, оставшиеся в обойме его автоматического пистолета. Изменник, стоявший за камерой номер два, получил пулю в живот и наклонился вперед, пытаясь поймать вываливающиеся внутренности. Камера, медленно вращаясь, выдавала на экраны телевизоров панораму ада. Полуголые охранники открыли ответный огонь, и солдаты в респираторах принялись поливать свинцом зрительскую зону. Безоружные солдаты-пленники обнаружили, что спастись скорее всего не удастся и расстреляют их, похоже, всех сразу, а не по одному.
Молодой рыжеволосый парень, охваченный паникой, поднялся на шесть рядов, шагая по спинкам сидений, совсем как цирковой артист, прежде чем выпущенные очередью пули сорок пятого калибра раздробили ему ноги. Другие ползли по проходам между рядами, вжимаясь носом в пол, как их учили ползать под автоматным огнем на занятиях по боевой подготовке. Седой сержант в возрасте поднялся, раскинув руки, словно ведущий телепередачи, и закричал во всю мощь легких: «СТО-О-О-О-ОП!» Добился он только того, что привлек к себе огонь обеих сторон, и задергался под пулями, как кукла-марионетка. Грохот оружия и крики раненых и умирающих достигли такой громкости, что в пультовой стрелки приборов, замеряющих уровень шума в студии, подпрыгнули к пятидесяти децибелам.
Оператор упал на ручку управления камерой, и до конца продолжающейся перестрелки телезрителям милосердно транслировался потолок студии. За какие-то пять минут автоматные очереди перешли в отдельные выстрелы, потом смолкли и они. Остались только крики.
В пять минут двенадцатого вместо потолка на экранах появился мультяшный человечек, хмуро таращащийся на мультяшный телевизор. На светлом экране мультяшного телевизора темнела надпись: «ИЗВИНИТЕ, У НАС ПРОБЛЕМЫ!»
А кто в этот поздний час, когда время неумолимо близилось к полуночи, мог похвастаться обратным?
В Де-Мойне, в 23.30 по ЦПВ[64], старый «бьюик», весь покрытый религиозными наклейками – «ПОГУДИ, ЕСЛИ ЛЮБИШЬ ИИСУСА» среди прочих, – без устали кружил по пустынным центральным улицам. Днем в Де-Мойне случился пожар, в котором выгорела большая часть южной стороны Халл-авеню и Грэндвью-Джуниор-колледж; потом начались беспорядки, охватившие чуть ли не всю центральную часть города.
После захода солнца эти улицы заполнили толпы людей, в большинстве своем моложе двадцати пяти, многие из которых были на мотоциклах. Они разбивали витрины, крали телевизоры, заполняли баки бензином, высматривая тех, у кого могло быть оружие. Однако теперь улицы опустели. Некоторые – главным образом байкеры – отправились стравливать давление на шоссе 80. Но большинство просто вернулись в свои дома и заперли двери, уже страдая от «супергриппа» или пока только от ужаса, боясь, что свет навсегда покинул эту зеленую равнину. Теперь Де-Мойн выглядел, как после окончания чудовищной новогодней попойки, когда последние, самые стойкие ее участники провалились в пьяный сон. Шины «бьюика» шуршали по асфальту и хрумкали осколками стекла. Автомобиль повернул с Четырнадцатой улицы на Евклид-авеню, проехал мимо двух машин, столкнувшихся лоб в лоб и теперь лежавших на боку. Их бамперы сплелись, будто любовники после успешного двойного самоубийства. На крыше «бьюика» стоял рупор громкоговорителя, из которого, усиленное динамиком, сначала послышалось бибиканье, потом скрипы, как в самом начале старой пластинки, и, наконец, призрачные, пустынные улицы Де-Мойна заполнил нежно-тягучий голос Мэйбел Картер, поющей «На солнечной стороне»:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});