Читать интересную книгу Маковое Море - Амитав Гош

Мистер Кроул глянул на него и усмехнулся:

— Что за гусь без подливки, а, Хлюпик?

*

Потянувшись вслед за ударом, Бхиро Сингх увидел рубец, вспухший на спине Калуа, и злорадно шепнул гиганту в ухо:

— Получил, засранец? Ты у меня сдохнешь, прежде чем я закончу!

Великан его услышал и, преодолевая звон в ушах, прошептал:

— Малик… что я тебе сделал?

Сам вопрос и прозвучавшее в нем недоумение еще больше разъярили субедара:

— Довольно и того, что ты есть!

Бхиро Сингх отошел для очередного разгона, а слова его эхом звучали в голове Калуа: «Довольно того, что я есть… хватит для этой жизни и следующей… вот что я буду переживать снова и снова…» В то же время какая-то часть сознания считала шаги субедара, отмеряя секунды до следующего удара. Потом спину вновь ожгло нестерпимой болью, и Калуа ткнулся лицом в привязанную руку. Чтобы не откусить язык, он впился зубами в шершавую веревку. На очередном ударе боль заставила стиснуть челюсти, и он перекусил один из четырех витков, обхвативших его запястье.

А над ухом вновь раздался издевательский шепот:

— Подлеца убить не грех…

И опять в голове Калуа звучало словесное эхо, но теперь каждый слог отмечал шаги субедара, который готовился к новому разгону: «Под… ле… ца… у… бить… не… грех…» Плеть вновь опалила спину, и великан перекусил второй виток веревки. Так и продолжалось — отсчет слогов, свист плети, стиснутые зубы — пока от вязки на запястье не осталась всего пара волокон.

Калуа уже настолько приспособился к ритму палача, что абсолютно точно знал, когда плеть взовьется в воздух и когда следует выдернуть руку. На броске субедара он развернулся, на лету перехватил бич и движением кисти захлестнул его вокруг бычьей шеи своего истязателя, а затем резко дернул. Прежде чем кто-либо опомнился, субедар с переломанной шеей замертво рухнул на палубу.

22

В трюме женщины затаили дыхание: до сих пор перестук шагов субедара завершался ударом, рассекавшим плоть. Но вдруг ритм изменился, будто незримая рука придушила раскат грома, следующий за вспышкой молнии. Возникла тишина, которую затем нарушил не свист плети, но многоголосый рев, захлестнувший палубу, точно волна: вопли, крики и топот вначале грянули единым аккордом и лишь позже распались на различимые части. Трюм вновь превратился в барабан, на коже которого паника отбивала чечетку, а в днище колотили озлобленные волны. Женщины решили, что судно тонет, и народ сражается за места в лодках, а вот их бросили на произвол судьбы. Они кинулись к трапу, и в ту же секунду запертый люк распахнулся, но вместо ожидаемой водной лавины в трюм посыпались гирмиты, спасавшиеся от палок охранников. Женщины метались от одного к другому и, тряся ошалевших спутников за грудки, пытались выяснить, что происходит.

— …Калуа убил Бхиро Сингха…

— …его же плетью…

— …свернул ему шею…

— …охрана взбеленилась…

Сумбурные сведения очевидцев противоречили друг другу: одни говорили, что Калуа убит, другие — что жив, но избит до полусмерти. Трюм набивался людьми, каждый вновь прибывший что-то добавлял к рассказу, и Дити будто собственными глазами видела, как разъяренные охранники отвязывают Калуа от решетки и волокут по палубе. Капитан с помощниками пытаются их урезонить — мол, они вправе требовать возмездия и получат его, но все должно быть сделано по закону, без линчевания. В ответ обезумевшая свора вопит:

— Нет! Сейчас! Вздернуть его!

Дити почувствовала, как в ней испуганно затрепыхалось еще не родившееся дитя — ребенок будто хотел укрыться от голосов, требовавших смерти его отца. Зажав уши, Дити упала на руки подруг, которые отнесли ее в свой уголок и уложили на полу.

*

— Назад, сволочи!

Вслед за окриком мистера Кроула воздух прошил выстрел его пистолета. По приказу капитана помощник целил чуть левее боканцев по правому борту, к которым охранники, намереваясь превратить их в виселицу, поволокли бесчувственного Калуа. Выстрел заставил стражников остановиться, и они, обернувшись, увидели направленные на них три пары пистолетов. Взведя курки, капитан и его помощники стояли плечо к плечу.

— Назад! Осади, кому сказано!

Нынче охранникам не выдали мушкеты, они были вооружены только пиками и саблями. Минуты две тишину на палубе нарушало лишь бряцанье ножен и эфесов — переминаясь, конвоиры прикидывали, что делать.

Позже Захарий вспоминал, о чем ему думалось в ту секунду: если охранники разом бросятся на шканцы, их не удержать, и они, три офицера, после первого залпа станут беззащитны. Мистер Чиллингуорт и мистер Кроул тоже хорошо это понимали, но все трое знали: отступать нельзя — если допустить линчевание, охранники станут непредсказуемы.

За убийство субедара кули, безусловно, повесят, но нельзя, чтобы это сделал озверевший сброд. Не сговариваясь, моряки решили: если охрана задумала поднять бунт, подавить его надо именно сейчас.

Битву выиграл мистер Кроул. Облокотившись на поручни, он гостеприимно помахал пистолетами:

— Ну, чего оскалились, черножопые? Валяйте сюда, поглядим, есть ли среди вас кони с яйцами!

Даже Захарий не мог отрицать, что мистер Кроул являл собой впечатляющее зрелище, когда, широко расставив ноги, поигрывал пистолетами и сыпал бранью:

— …Ну, педрилы! Бляди паршивые! Кому не терпится первым заполучить пулю в манду?

Его налитые кровью глаза не оставляли сомнений в том, что он выстрелит не колеблясь. Видимо, охранники это поняли, ибо понурились и явно утратили боевой дух.

Не теряя времени, Кроул наращивал преимущество:

— Было сказано — осади! Пшли прочь от кули!

Охранники побурчали, но отошли, оставив на палубе распростертого Калуа. Они поняли, что проиграли, и потому беспрекословно подчинились приказу сдать оружие — будто на параде, сложили сабли и пики возле кофель-планки.

Теперь уже командовал капитан:

— Рейд, соберите оружие и спрячьте на корме. В помощь возьмите пару ласкаров.

— Слушаюсь, сэр.

Три матроса помогли собрать пики и сабли, которые отнесли вниз и заперли в оружейке. Минут через двадцать Захарий вернулся на палубу, где уже царило напряженное спокойствие — понурые охранники слушали капитана, обратившегося к ним с пространной речью:

— Я понимаю, смерть субедара стала для вас страшным ударом… — Мистер Чиллингуорт отер взмокшее лицо, дожидаясь, пока приказчик переведет. — Поверьте, я всей душой разделяю ваше горе. Субедар был прекрасным человеком, и я не меньше вашего желаю, чтобы справедливость восторжествовала. — Угроза бунта миновала, и капитан не скупился на цветистые выражения. — Даю вам слово: убийцу повесят, но я прошу потерпеть до завтра — негоже смешивать казнь и похороны. Отдайте субедару последнее прости и отправляйтесь в свою каюту.

Офицеры молча наблюдали за похоронным обрядом. Затем они препроводили охранников в центральную каюту, и капитан облегченно вздохнул:

— До завтра не выпускать. Пусть поостынут.

Силы явно его покинули, он с трудом поднес руку к покрытому испариной лбу.

— Что-то мне неможется. Командуйте, мистер Кроул.

— Отдыхайте, сколько понадобится. Все под контролем, сэр.

*

Об отсрочке казни Дити узнала в числе последних и теперь на все лады себя костерила за то, что тратила драгоценное время, купаясь в собственных переживаниях. Было совершенно ясно: если она хочет помочь мужу, надо следовать его примеру — в критических ситуациях Калуа полагался на холодный расчет, а не свою силу. Интуиция подсказала, к кому обратиться.

— Глупышка, присядь ко мне, — позвала Дити.

— Что, братаниха?

Приобняв Полетт, Дити зашептала ей на ухо:

— Посоветуй, что делать? Если не произойдет чуда, завтра я стану вдовой.

Полетт стиснула ее руку:

— Не теряй надежды. До завтра далеко, всякое может случиться.

Дити заметила, что все утро девушка крутилась у вентиляционной отдушины; она явно чего-то недоговаривала.

— Что-то затевается, Глупышка?

Полетт замялась, но потом кивнула:

— Да. Только не спрашивай — что, я не могу сказать.

Дити скользнула по ней цепким оценивающим взглядом:

— Ладно, не буду ни о чем расспрашивать. Только скажи: есть ли надежда, что до утра мой муж выберется отсюда живым?

— Кто знает, братаниха? Но шанс есть.

— Хе Рам! — Дити обхватила щеки девушки. — Я знала, что тебе можно довериться!

— Молчи! Вдруг сорвется? Ничего не говори, а то сглазим!

Дити видела, что подруга нервничает и очень напряжена.

— Скажи, а ты сама участвуешь в этой затее? — прошептала она.

Помешкав, Полетт выпалила:

— Чуть-чуть. Но во многом ее успех зависит от меня. И я ужасно боюсь, что все пойдет не так.