— Если бы не гибель моего друга Роберта Кастелла, я, возможно, никогда не заинтересовался бы скандалом, вспыхнувшим вокруг долговых тюрем. Не будь петиции твоей матери, нам ни за что не удалось бы изменить законы и так быстро освободить многочисленных несостоятельных должников. Через Шеннон ты теперь тесно связан со всем, что происходит…
Оглеторп долго жал Филиппу руку:
— Добро пожаловать в жизнь, полную приключений!
Бэтманы
1732 год
Альдус Хамфри поселился в новых помещениях, предназначенных для вооруженной гвардии Бостона. После ареста Чарльза Бэтмана он стал в провинции важной особой. При поддержке губернатора Даммера он сумел реформировать корпус агентов Массачусетса и начал проводить в жизнь политику, о которой мечтал еще в Лондоне. За год уровень преступности в колонии снизился наполовину. Паршивые овцы бежали. К успехам Хамфри относили и внезапный отъезд ирландцев-католиков. В один прекрасный день город Айриштаун, символ процветания Бэтмана, полностью опустел. Никто не знал, куда отправились ирландцы.
В глубине души Хамфри надеялся занять пост главного судьи, а через несколько лет и наместника-губернатора.
Единственной проблемой, доставлявшей Хамфри беспокойство, был бесконечный юридический спор между Лондоном и Бостоном о судьбе Бэтмана, по-прежнему томившегося в тюрьме на острове Хангман.
Хамфри, ненавидевший крючкотворство, не раз клялся себе, что если бы он был главным судьей, это дело не тянулось бы полтора года.
В начале ноября 1732 года население Бостона уже не вспоминало об ирландском пирате с «Раппаханнока». Его гораздо больше волновало сообщение о комете, которую в июле якобы видел в Китае один иудейский миссионер.
Шумиха, подкрепляемая различными пророчествами о конце света, передаваемыми из уст в уста по всему городу, приводила Хамфри в отчаяние. Он ненавидел суеверия. Для него это был еще один повод обвинить бостонцев, которых он не любил, в безрассудстве. Хамфри презирал их образ жизни. По его мнению, светская власть была слишком трусливой, Церковь — слишком вездесущей, почитание короля — недостаточным, нравственные устои пуритан — слишком противоречивыми. Да и само население состояло наполовину из ханжей, наполовину из авантюристов или людей, бежавших из Англии по сомнительным причинам. Хамфри запретил жене поддерживать всякие отношения с замужними женщинами Бостона.
Девятого ноября все по-прежнему ждали комету и Страшный суд.
В кабинет Хамфри вошел губернатор Джонатан Белчер, сменивший на этом посту Даммера, в сопровождении человека, которого Хамфри, и в этом он был совершенно уверен, никогда не видел.
— Хочу представить вам мсье Филиппа Ливингстона, — сказал Белчер. — Он приехал к нам из Нью-Йорка. Мужчины поздоровались.
Губернатор продолжил:
— Мсье Ливингстон привез требование о незамедлительном освобождении узника Чарльза Бэтмана. Хамфри выдержал паузу, но даже бровью не повел.
— На каком основании?
— Мсье Чарльза Бэтмана ждут в Нью-Йорке, — ответил Ливингстон.
— Суд санкционировал это требование?
Влиятельный член Провинциального совета Филипп Ливингстон, которому было сорок шесть лет сменил своего отца Роберта на посту главы «Ливингстон Манор» и дирекции Секретариата по делам индейцев.
Ливингстон положил перед Хамфри документ Собрания Нью-Йорка, в соответствии с которым с Чарльза Бэтмана снимались все обвинения в пиратстве, ранее предъявленные ему. Более того, Собрание требовало немедленного освобождения Бэтмана из тюрьмы Ярмут.
— Проявив великую мудрость, — добавил Ливингстон, — Собрание Нью-Йорка выбрало мсье Бэтмана одним из своих членов. Отныне вы держите в тюрьме не кого-нибудь, а законного представителя лондонского парламента в Америке!
По мере чтения документа лицо Хамфри все сильнее искажалось от ярости.
— Это невозможно! Только не он! Только не после того, как он нанес существенный ущерб короне.
— Мсье Бэтман заплатил достойный штраф, — ответил Ливингстон. — Его добыча, оцениваемая в сорок тысяч фунтов, была передана Казначейству нашей колонии. Его ирландцы согласились поселиться на нашей границе, чтобы защищать нас от набегов французов. Наконец, сегодня мсье Бэтман обвенчался с Флорой ван Кортланд, наследницей одного из самых влиятельных голландских семейств нашей провинции. Таким образом, он стал третьим владельцем земель Нью-Йорка.
— Он заплатил достойный штраф? — недоверчиво переспросил Хамфри. — Бэтман полтора года содержался в одиночной камере Ярмута и никак не мог иметь контактов с внешним миром!
— Поэтому я решил лично приехать, чтобы сообщить ему о хорошей новости и его новых правах, — продолжал Ливингстон. — Я отвезу его в Нью-Йорк на борту своего корабля.
Альдус Хамфри посмотрел на губернатора.
— Вы ничего не хотите сказать? Вы позволите это сделать? Несмотря на все усилия вашего предшественника схватить этого негодяя?
— Я подчиняюсь закону, Хамфри. Негодяй, о котором вы говорите, — парламентарий Нью-Йорка. Вы и я, мы должны с этим считаться.
— Можем ли мы обжаловать это решение?
— Даже не думайте.
— Что об этом говорят в Лондоне? — продолжал настаивать Хамфри. — Разве Вестминстер-Холл может допустить такую комедию?
Губернатор просунул руку под манишку.
— У меня здесь лежит письмо сэра Роберта Валпола, в котором он разрешает амнистировать Чарльза Бэтмана.
Хамфри покачал головой.
— Кого еще подкупил Бэтман? Я называю это не мерой справедливости, а невыносимым торгом!
— Вы выходите из игры, Хамфри, — сказал губернатор, повышая голос. — Дайте мне учетную книгу Ярмута, чтобы я мог отдать приказ об освобождении.
Перед тем как передать книгу Белчеру, Хамфри вложил в нее какой-то лист бумаги.
— Что это?
— Прошение об отставке, — сказал Хамфри. Его лицо исказилось от ненависти и ярости. — Будучи предусмотрительным человеком, я всегда держал его наготове. И оно тоже подлежит незамедлительному исполнению, мсье губернатор.
Не дожидаясь ответа, Хамфри вышел из кабинета.
В нескольких кабельтовых от острова Хангман на якоре стояли два корабля, «Торбей» и «Медвей». Первый был линейным кораблем четвертого ранга, вооруженный четырьмя десятками пушек. Второй — роскошным галеоном, принадлежавшим семье Ливингстонов.
За Чарльзом к тюрьме Ярмута с «Медвея» отправилась шлюпка.
За полтора года заключения бывший пират, некогда пышущий здоровьем, очень похудел. Весь в лохмотьях, со спадающими на плечи волосами, он вышел из тюрьмы, щурясь от дневного света.