Собравшиеся люди смеялись и разговаривали. Некоторое время Мартем наблюдал, как сидящая перед ним пара делит скромную трапезу, состоящую из хлеба и лука. Потом он понял, что люди вокруг старательно избегают его взгляда. Он подумал, что их, быть может, пугает его форма и синий плащ, придающие ему вид знатного дворянина. Мартем переводил взгляд с одного соседа на другого и пытался сообразить, что такого им можно сказать, чтобы они успокоились. Но он так и не смог заставить себя завести разговор.
Его затопило ощущение одиночества. Он снова подумал о Конфасе.
Потом он увидел вдалеке князя Келлхуса — тот спускался по колоссальной лестнице Ксийосера. Мартем заулыбался, как будто встретил в толчее чужеземного базара старого друга.
«Что он скажет?»
Когда Мартем только начинал посещать импровизации, он полагал, что Келлхус будет вести либо еретические речи, либо такие, от которых можно легко отмахнуться. Но оказалось иначе. Князь Келлхус повторял слова Древних Пророков и Айнри Сейена так, словно они были его собственными. Ничего из сказанного им не противоречило бесчисленным проповедям, которые Мартему доводилось слышать, — хотя сами эти проповеди частенько противоречили друг другу. Казалось, будто князь ищет некие истины, некие невысказанные смыслы того, во что верят благочестивые айнрити.
Слушать его было все равно что узнавать то, что ты уже подсознательно знал и так.
«Божий князь» — так называли его некоторые. «Изливающий свет».
Его белое шелковое одеяние сияло в лучах солнца. Князь остановился, немного не дойдя до конца лестницы, и оглядел волнующуюся толпу. В его облике сквозило великолепие, как будто Келлхус сошел не с зиккурата, а с небес. Внезапно Мартему сделалось страшно: он осознал, что не видел ни как этот человек поднимался на зиккурат, ни как он спускался с вершины колоссальной постройки. Он просто… просто заметил его.
Генерал обозвал себя дураком.
— Пророк Ангешраэль, — изрек князь Келлхус, — спустился с горы Эшки, где он постился.
Толпа мгновенно смолкла; сделалось так тихо, что Мартем слышал шум ветра.
— Хузьелт — так говорит нам Бивень — послал ему зайца, чтобы Ангешраэль мог наконец-то поесть. Пророк освежевал зайца, дар Хузьелта, и развел костер, чтобы насладиться трапезой. Когда он поел и был доволен, божественный Хузьелт, Святой Охотник, присоединился к нему у костра, ибо в те дни боги еще не отдали мир на попечение людей. Ангешраэль, узнав в нем бога, тут же упал на колени рядом с костром, не думая, куда опустит лицо.
Принц вдруг улыбнулся.
— Словно юноша в брачную ночь, он промазал из-за охватившего его пыла…
Мартем расхохотался вместе с тысячной толпой. Как-то так получилось, что солнце запылало еще ярче.
— И бог спросил: «Почему наш пророк опустился лишь на колени? Разве пророки людей не подобны прочим людям? Разве не подобает им падать ниц?» Ангешраэль ответил: «Но передо мной огонь». На что несравненный Хузьелт сказал: «Огонь горит на земле, и то, что поглощает огонь, становится землей. Я — твой бог. Пади же ниц».
Князь сделал паузу.
— И тогда Ангешраэль — так говорит нам Бивень — опустил лицо в пламя.
Невзирая на душный, влажный воздух, Мартема охватила дрожь. Сколько раз — особенно в детстве, — когда он смотрел на костер, ему приходила мысль опустить лицо в огонь — чтобы почувствовать то же, что когда-то чувствовал пророк?
Ангешраэль. Сожженный Пророк. «Он опустил лицо в огонь! В огонь!»
— Подобно Ангешраэлю, — продолжал князь, — мы опускаемся на колени перед костром…
Мартем затаил дыхание. Жар хлынул сквозь него — или ему показалось?
— Истина! — воскликнул князь Келлхус так, словно называл имя, знакомое каждому человеку. — Огонь Истины! Истины того, кем вы являетесь…
Голос его звучал гулко.
— Вы слабы. Вы одиноки. Вы не любите того, кого вам следовало бы любить. Вы вожделеете непотребств. Вы боитесь даже собственных братьев. Вы понимаете куда меньше, чем делаете вид…
Келлхус вскинул руку, словно добиваясь от собравшихся еще большей тишины.
— Вот что вы есть. Слабость, одиночество, незнание, похоть, страх и непонимание. Но даже сейчас вы способны ощущать огонь истины. Даже сейчас он снедает вас!
Он опустил руку.
— Но вы не падаете ниц. Нет, не падаете…
Взгляд его блестящих глаз остановился на Мартеме, и генерал почувствовал, как у него сдавило горло, почувствовал, как стучит молоточек сердца, пригоняя кровь к лицу.
«Он смотрит мне в душу. Он свидетельствует…»
— Но почему? — вопросил князь, и в голосе его чувствовалась непостижимая старая мука. — В муке огня таится бог. А в боге кроется избавление. Каждый из вас владеет ключом к собственному спасению. Вы уже стоите на коленях. Но вы до сих пор не пали ниц и не коснулись лицом земли. Вы слабы. Вы одиноки. Вы не знаете тех, кто любит вас. Вы вожделеете непотребств. Вы боитесь даже собственных братьев. И вы понимаете куда меньше, чем делаете вид!
Мартем скривился. Эти слова наполнили его болью, а мысли закружились вихрем от понимания чего-то и знакомого, и неведомого одновременно. «Это я… он говорит обо мне!»
— Есть ли среди вас тот, кто станет это отрицать? Тишина. Кто-то заплакал.
— Но вы это отрицаете! — воскликнул князь Келлхус, словно любовник, столкнувшийся с женской неверностью. — Все вы! Вы опускаетесь на колени, но жульничаете — жульничаете с огнем собственного сердца! Вы извергаете ложь за ложью, крича, что этот огонь — не Истина. Что вы сильны. Что вы не одиноки. Что вы знаете тех, кто вас любит. Что вы не вожделеете непотребств. Что вы не боитесь своих братьев. Что вы понимаете все!
Сколько раз Мартему доводилось лгать подобным образом? Мартем Практичный. Мартем Реалист. Сколько раз он был таким, если прекрасно понимает слова князя Келлхуса?
— Но в тайные моменты — да, в тайные моменты — эти отрицания звучат неискренне — верно? В тайные моменты вы видите, что ваша жизнь — фарс. И вы плачете! И вы спрашиваете, что не так! И вы восклицаете: «Почему я не могу быть сильным?»
Он спрыгнул вниз на несколько ступенек.
«Почему я не могу быть сильным?»
У Мартема заболело горло — заболело, словно он сам выкрикнул эти слова.
— Да потому, — негромко произнес князь, — что вы лжете. И Мартем исступленно подумал: «Кожа и волосы… Он всего лишь человек!»
— Вы слабы потому, что притворяетесь сильными. Теперь его голос сделался бесплотным, он словно шептал на ухо каждому из тысячи присутствующих.
— Вы одиноки потому, что непрестанно лжете. Вы вожделеете непотребств потому, что не сознаетесь в своей похоти. Вы боитесь брата, ибо боитесь того, что он видит. Вы мало понимаете — ведь для того, чтобы научиться чему-то, вы должны признать, что ничего не знаете.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});