Читать интересную книгу Ангелы на кончике иглы - Юрий Дружников

— А говорят, у нас однопартийная система, — выкликнул, допив рюмку, Полищук. — У нас давно есть вторая партия — партия наплевистов. Наплевизм — массовая философия, всем на все плевать.

— К сожалению, коммунисты действуют, — вставил опять Семен, — а наплевисты — терпят.

— Это не так, — мгновенно возразил Раппопорт. — У нас работал такой симпатичный парень по фамилии Месяц. Поехал он в Курск, в командировку, и вечерком, когда зажглись фонари, вышел на балкон и стал делать пипи на прохожих. И описал инструктора отдела пропаганды обкома, культурно гулявшего с женой. Макарцеву пришлось Месяца уволить, как инакомыслящего. Так что наплевисты совершают поступки! Со мной, правда, вопрос сложнее, поскольку я коммунист-наплевист.

— Похоже, — сказал Закаморный. — История с субботником: наплевал в душу всем, Рап!

— И наплюю еще! Я вас не шокирую, юные леди?

— Вы что думаете, мы маленькие? Да мы… — Катя смутилась, не договорила.

— Во что же верить? — тихо проговорила Сироткина, ни к кому не обращаясь.

— Уж и не знаю, во что, Наденька, — печально ответил Раппопорт. — Я, деточка, верил в Сталина…

— Вы?

— Да, я. Мы верили в Сталина, а он на нас наплевал. За это мы его оплевали тоже. Посоветовал бы верить в Бога, но это для вас нереально. Верьте в людей, которым… вы верите. Что же еще остается?

Надя порозовела, поняв намек. Ивлев, однако, не пришел, не позвонил и теперь уж не придет.

— Послушайте, мужчины! — Анечка встала, потянулась и оглядела всех. — Нельзя же круглосуточно разговаривать. Давайте споем, что ли?

— Давайте! — радостно согласился Семен и вдруг затянул высоким тенором:

От Москвы до самых до окраин,

С южных гор до северных морей

Человек проходит, как хозяин,

Если он, конечно, не еврей.

— Сема, господи, ну разве нельзя без политики? — Локоткову вдруг прорвало. — Я так боюсь за этот ваш треп, так боюсь!..

— Перестань, Аня! — обрезал Семен.

— Ой, мужики! — закричала пронзительно Инна. — До чего вы все занудные! Я в новом платье. Ну хоть бы посмотрели, какое декольте! Ведь все видно до колен. Прекратите разговоры! Я буду раздеваться.

Светлозерская встала и, покачивая бедрами, пошла вокруг стола. Обошла всех и повалилась к Якову Марковичу на колени.

— Посмотрите, Рап, глядите сколько хотите! Правда, красиво. Вы один тут настоящий мужчина. Они все дерьмо! Потрогайте, какое у меня белье — итальянское. А итальянец исчез. Она подняла подол платья.

— Инка, ты что? — прошептала Надя.

— Лучше бы музыку завела. Давайте танцевать! Расшевелим мужиков, девочки! Если еще будет политика, я не знаю, что сделаю! Женщина готова распахнуться — и желающих нету! Ненавижу!

Поставив на проигрыватель пластинку, Надежда тихо села в уголке. Она тоже много выпила и сникла. Мужчины продолжали спорить за столом, за исключением Якова Марковича, которого Светлозерская вытащила на середину комнаты. Она танцевала вокруг него, опускаясь почти до полу и снова поднимаясь, а Раппопорт неуклюже топал вокруг нее, то и дело оборачиваясь, чтобы не пропустить разговора за столом.

Видя, что ей так и не удалось привлечь внимание Якова Марковича к своей особе, Инна резким движением ухватила подол платья, подняла его до плеч, проделась через отверстие и швырнула платье Раппопорту.

— Ты замерзнешь, деточка, — умоляюще сказал он, продолжая по инерции топать ногами.

А она уже скинула коротенькую прозрачную комбинацию, отстегнула чулки, ловко прыгая то на одной ноге, то на другой, сняла их, набросив Раппопорту на шею. Лифчик полетел к нему в руки. Яков Маркович промахнулся. Кряхтя, он наклонился его поднять, а когда поднялся, Светлозерская держала в руках малюсенькие цветастые трусики и торжественно оглядывала помещение, убеждаясь, что теперь-то уж точно все мужики замолчали и смотрят только на нее.

— Когда в компании, — заметил Максим, — говорят «Девочки, давайте разденемся», есть два выхода: или все смеются…

— …или раздеваются, — окончил Сережа Матрикулов.

— Лева, пора домой! — жена взяла Полищука под руку. — Вы извините, у нас ребенок один дома остался… Пойдем, Лева!

— Прошу тебя, не будь ханжой! — он потрогал языком усы.

— Не буду, но уйдем…

Полищуки исчезли в коридоре. Надя, Катя, Люся, раздетая Инна и Анна Семеновна взялись за руки и пошли хороводом вокруг Раппопорта, увешанного одеждой Светлозерской.

— Сиди-сиди, Яша, под ракитовым кустом!..

Максим, Матрикулов, Анечкин Семен и мужиковатая Раиса молча наблюдали за ними. Полищук, уходя, чиркнул выключателем, стало темно.

— Что-то вы все раскисли? Давайте выпьем. О плавающих, негодующих, страждущих, плененных и о спасении их Господу помолимся… — запел Максим. Никто тоста не поддержал, и он выпил один. — Знаете, что сказал про вас Камю? Для характеристики современного человека будущим историкам хватит одной фразы: он совокуплялся и читал газеты.

— Я больше не хочу читать газет! — крикнула Инна, раскрасневшаяся то ли от плясок, то ли от внимания, наконец-то ей уделяемого.

— Не хочешь газет, тогда пойдем, я тебя одену. Ты меня слушайся. Я бывший директор танцплощадки.

— А Какабадзе, Инка? — громким шепотом спросила Надя.

— Я его тоже люблю. Но его же нету!

Максим Петрович, пошатываясь, снял с плеч Якова Марковича Иннину одежду и, взяв Инну под руку, повел в ванную. Инна расставила руки, уперев их в косяки.

— Куда это ты ведешь меня, насильник?

— О, дщерь греха! Зри белый кафель ванны.

Есть ты, есть я. Стремления гуманны.

Прими меня скорей в таинственной пещере,

В которой страсть к своей приходит мере.

Неизвестно, был то экспромт или старое сочинение Максима, уже неоднократно использованное в обращении. Конца его никто не расслышал, потому что Надежда включила ужасающе громкий джаз.

Долговязая Катя, глядя, как Максим с Инной исчезли в ванной, повела плечами:

— Мужики гордые до тех пор, пока рассуждают о высоких материях. А увидят женское тело — и можно веревки вить.

— Свейте из меня веревку, Катя, — предложил Матрикулов, облапив ее за талию. — Потанцуем?..

Катя неуклюже пошла с ним, поглядывая сверху вниз, чуть иронически. За столом ей казалось, что ее заметил Максим, и она с ним переглядывалась. Но Закаморный скрылся в ванной и долго не выходит. В этой Инне ничего особенного нет и лицо вульгарное.

— Дайте кто-нибудь сигарету! — раздался вопль Максима из ванной.

Выскользнув из объятий Матрикулова, Катя схватила на столе сигареты, спички и побежала в ванную. Она открыла дверь и в слабом свете, доходившем сюда из кухонного окна, увидела Инну, склонившуюся над ванной, и Максима, стоящего позади нее.

— Спасибо, Катюша, душа моя! — сказал Максим, когда Катя сунула ему в рот сигарету и зажгла спичку, стараясь глядеть только на сигарету. — Спасибо, душа моя! Дай поцелую!

Макс сунул зажженную сигарету Инне, но она уронила ее в ванну. Закаморный обнял Катю одной рукой и притянул к себе. Она без сопротивления подчинилась ему, а когда почувствовала, что Сергей тянет ее от Максима за руку, обвила руками Закаморного за шею, забыв об Инне. Сергей гладил Катю. Инна медленными ласковыми движениями расстегивала пуговички Сергею.

В комнате между тем Люся пригласила танцевать Семена. Анечка напряженно наблюдала, как Семен все крепче прижимает Люсю к себе и та не сопротивляется. Ну как это можно, как можно? Пускай он пьяный, ему все равно с кем, думала Анечка. Но Люся-то — она ведь женщина, видела, что я с ним пришла! Есть же какая-то женская солидарность. Или теперь уж ничего святого нет? Нехорошо это, нехорошо!

— Хочу пить! — сказала Люся.

Они направились на кухню.

— Семен! — позвала Локоткова. — Я тоже хочу пить!

— Случайные связи только укрепляют семью, Аня, — объяснил, обернувшись, он. — Ты не бойся!

На кухне, пока Люся пила, Семен погасил свет. Из ванной доносились сопение, стоны, бессвязные слова.

— Нет, — говорила Люся, — нет.

— Почему же нет?

— Потому что нет! Закройте хоть дверь!

Семен притворил дверь и забаррикадировал ее столом. Анечка не выдержала, встала и последовала на кухню. Дверь в кухню оказалась запертой. Анечка открыла дверь в уборную и, присев на краешек унитаза, заплакала. Из ванной доносился хриплый женский голос: «О-о-о!» На краешке унитаза сидеть было неудобно, а ломиться в дверь на кухню — стыдно. Они там разговаривают, больше ничего не может быть. Но слезы капали, и Анна Семеновна их не вытирала.

Раиса Качкарева полулежала на диване и разговаривала с Надей. Раппопорт перед книжным шкафом сам с собой играл в игру. В полутьме он угадывал, что за книга на полке, вынимал и убеждался, что выиграл сам у себя. Услышав звонки, он пошел открыть дверь. Но это звонил телефон в соседней комнате. Яков Маркович уселся во вращающееся кресло.