Читать интересную книгу 12 Жизнеописаний - Вазари Джорджо

Порассудив о многом, они пришли к решению делать новую сакристию и библиотеку Сан Лоренцо во Флоренции. Микеланджело уехал из Рима и воздвиг сложно задуманный купол капеллы, заказав золотых дел мастеру Пилото 72-гранный шар, который удался очень хорошо. Когда Микеланджело работал над этим куполом, один из друзей спросил его: «Должно быть, пришлось вам сильно видоизменить купольный фонарь Филиппо Брунеллески», а он отвечал: «Видоизменять его можно, улучшить нельзя». Стены капеллы изнутри он украсил четырьмя гробницами для праха отцов двух пап – Лоренцо Старшего и брата его Джулиано, а также для другого Джулиано, брата Льва, и племянника его герцога Лоренцо. Желая подражать старой сакристии, сделанной Филиппо Брунеллески, но иначе орнаментируя, сделал он здесь сложный орнамент способом совсем новым и отличающимся от того, как делали в какое бы то ни было время древние и современные мастера. Новизною прекрасных карнизов, капителей и баз, дверей, табернаклей и гробниц он добился полного отличия от того, что по измерениям, ордерам и пропорциям Витрувия и античности делали люди, не желая ничего к ним добавить. Подобная вольность много одушевления прибавила тем, кто видел его творение и принялся ему подражать. Появились новые фантазии, отвечающие скорее причудам, чем правилам и ордерам. Безгранично и всегда должны быть благодарны ему художники, ибо он сорвал путы и оковы, в которых шли они проторенной дорогой.

Но еще лучше он показал и дал понять свою оригинальность в библиотеке той же церкви Сан Лоренцо расстановкой окон, расчленением потолка и удивительным вестибюлем. Нигде не найти такого вольного изящества частей и целого, как здесь в пюпитрах, нишах и карнизах, не найти и лестницы столь удобной, как эта, ступени которой дают такие причудливые изгибы, которая так далека от обычных приемов других художников, что всякий изумляется ею. Около этого же времени он послал в Рим своего ученика пистойца Пьетро Урбано поставить в храме Минервы возле главной капеллы замечательнейшую статую нагого Христа, держащего крест, по поручению мессера Антонио Метелли43.

Вскоре после этого произошел разгром Рима и изгнание Медичи из Флоренции44; при подобных переменах правители города, имея намерение заново его укрепить, главным комиссаром всех укреплений назначили Микеланджело. Во многих местах города наметил он и сделал укрепления, холм же Сан-Миньято опоясал бастионами, которые делал не из дерна, бревен и хвороста, не так грубо, как это обычно практикуется, а на срубе из каштанов и дубов и иного крепкого материала, и вместо дерна взял высушенные на солнце кирпичи из пакли и навоза, выровненные очень тщательно. Ради этого флорентийская синьория послала его в Феррару для осмотра укреплений герцога Альфонса I, а также его артиллерии и амуниции. Он был принят очень любезно этим правителем, который просил доставить ему удовольствие каким-нибудь собственным произведением, что и обещал ему Микеланджело. Вернувшись во Флоренцию, он усердно занялся городскими укреплениями, но, несмотря на помехи, работал над картиной, изображавшей Леду, собственноручно сделанной им в красках «а темпера», для упомянутого герцога, произведением божественным, как будет сказано в своем месте; тайком работал также над статуями гробниц Сан Лоренцо. В этот период провел Микеланджело на холме Сан – Миньято около шести месяцев, хлопоча об укреплении холма, ибо, если бы враг им завладел, потерян был бы и город, а потому старательно следил за работами. Продолжал он работать в сакристии над произведением, от которого осталось частью в законченном виде, частью в наброске семь статуй. Полная изобретательности архитектура этих гробниц позволяет признать, что в трех искусствах превзошел он всех; свидетельством тому еще и теперь служат статуи, в наброске или вполне законченные в мраморе, которые можно здесь видеть. Одна из них – Мадонна; она сидит, положив нога на ногу, младенец вскарабкался верхом на то из бедер, которое приподнялось выше, и прекраснейшим движением повернулся к матери, прося молока, и она, одной рукой поддерживая его, на другую опираясь сама, наклоняется, давая ему грудь; и хотя в некоторых частях она осталась незаконченной, по этому эскизу, кое-где оставшемуся еще несовершенным наброском, можно судить о совершенстве произведения. Но гораздо больше изумляет он всякого мыслью, выраженною им в гробницах герцога Джулиано и герцога Лоренцо Медичи, что одной земли было недостаточно для достойного погребения их величия, что все элементы мира должны участвовать в нем, поэтому должно украсить их гробницы четырьмя статуями: Ночи и Дня – на одной, Утра и Вечера – на другой. Позы этих статуй так прекрасны, мускулы переданы так искусно, что, если бы искусство погибло, их одних оказалось бы достаточно, чтобы возвратить ему первоначальный свет. Среди этих статуй две изображают военных предводителей, одна – задумчивого герцога Лоренцо в позе мыслителя; ноги его сделаны так хорошо, что ничей взор не может увидеть ничего лучшего; другой – это герцог Джулиано, такая гордость в его лице и шее, так сделаны глазные впадины, нос в профиль, разрез рта, так божественны волосы, руки, колени, ноги, что глаза никогда не устанут на все это смотреть и никогда не будут пресыщены. Поистине, кто взглянет на красоту кирасы и поножей, тот назовет небесным, нечеловеческим это творение. Но что мне сказать о нагой женской фигуре Утра, как изгнать печаль из души, как забыть стиль этой статуи, в позе которой чувствуется желание подняться, хотя она дремлет, и оторваться от подушки? И, кажется, что, проснувшись, она найдет сомкнувшимися очи великого герцога; поэтому в горести она изгибается и скорбит, сохраняя свою красоту. Что могу я сказать о Ночи, статуе не то что редкой, а единственной? Кто видал в каком бы то ни было веке скульптурные произведения, древние или современные, сделанные с таким искусством? Чувствуется не только покой спящего, но также скорбь и печаль человека, теряющего нечто чтимое им и великое. И думается также, что эта Ночь затемняет всех, кто в какую бы то ни было эпоху статуей или картиной пытался, не говорю превзойти, хотя бы сравняться с ней. Сон передан здесь так, точно перед нами в действительности уснувший человек. Поэтому-то люди ученейшие сложили в ее честь немало стихов, вроде, например, следующих, автор которых неизвестен:

Ночь, что так сладко пред тобою спит,То – ангелом одушевленный камень:Он недвижим, но в нем есть жизни пламень,Лишь разбуди – и он заговорит.На эти стихи Микеланджело ответил от имени Ночи так:Мне любо спать, а пуще – быть скалой,Когда царят позор и преступленье,Не чувствовать, не видеть – облегченые, –

Умолкни ж, друг, – не трогай мой покой 45.

Если бы счастье и талант, добрые намерения первого из них и завистливость второго не враждовали друг с другом и позволили завершить это произведение, то могло бы искусство показать, насколько оно во всех отношениях выше природы.

Пока он с воодушевлением и величайшей любовью работал над подобными произведениями, началась (она-то и помешала его окончанию) осада Флоренции в 1529 году, бывшая причиной того, что мало он работал или и совсем не работал, так как сограждане поручили ему укрепить помимо холма Сан-Миньято еще и окрестности, как упомянуто47. На эти работы он дал республике заимообразно тысячу скуди и, сделавшись одним из девяти руководителей милиции, которые назначены были на случай войны, все мысли свои и душу отдал усовершенствованиям укреплений; но когда все сужалось кольцо осаждавшего войска, мало-помалу исчезала надежда на помощь и росли затруднения у осажденных, подумалось ему, что взялся он за чуждое ему дело и ради собственной безопасности рассудил он уехать из Флоренции в Венецию, никому не открываясь в пути. Отправился он тайком дорогой, ведущей через холм Сан – Миньято, так что никто о том не знал, взяв с собой Антонио Мини, ученика и ювелира Пилото, своего верного друга; у каждого из них в платье на спине были зашиты деньги. Достигли они Феррары и собирались здесь отдохнуть, но как раз в это время, из-за подозрений относительно войны и союза императора и папы, осаждавших Флоренцию, герцог Альфонсо д'Эсте, желая тайно узнать о всех останавливавшихся в Ферраре, отдал приказ, чтобы каждый день ему приносили поименный список тех, кто в этот день приехал, и список чужеземцев, к какой бы они ни принадлежали нации. И вот, хотя Микеланджело рассчитывал, что не будет узнан, едва он и его спутники сошли с коней, как сейчас же это стало известно герцогу, который обрадовался приезду своего друга. Герцог был великодушен и всю жизнь ценил таланты. Тотчас же послал он нескольких из первейших своих придворных, чтобы они от имени его светлости привели Микеланджело в герцогский дворец и чтобы захватили лошадей и все его вещи и дали ему наилучшие помещения во дворце. Насильно был вынужден Микеланджело подчиниться и дарить то, что продавать не хотел; вместе с ними он пошел к герцогу, но вещи свои оставил в гостинице. Герцог устроил ему пышную встречу, пеняя на его малую общительность, одарил его подарками богатыми и почетными и желал удержать его в Ферраре хорошим жалованием. Но у него не было намерения оставаться. Тогда герцог просил его не уезжать, по крайней мере, пока не кончится война, и снопа предлагал сделать все, что только было в его власти. Микеланджело, не желая быть побежденным на почве любезности, благодарил герцога и, указывая на своих двух спутников, сказал, что он захватил в Феррару 12 тысяч скуди и, если понадобится, предоставляет эти деньги и себя в его распоряжение. Герцог провел его по дворцу, как уже делал когда-то, и показал все произведения искусства вплоть до его портрета кисти Тициана, который вызвал одобрение Микеланджело. Но герцог не смог удержать его во дворце, так как пожелал он вернуться в гостиницу. Тогда хозяину, приютившему его, поручено было за счет герцога оказывать ему всяческий почет и при отъезде ничего не брать с него за помещение48. Оттуда направился он в Венецию, где многие знатные особы искали знакомства с ним, но всегда мало ценя их толки об его искусстве, он вскоре покинул Джудекку, где квартировал. Рассказывают, что по просьбе дожа Гритти49 он сделал для венецианцев проект моста Риальто, редкостный по композиции и украшениям. С великими мольбами приглашали Микеланджело назад на родину, очень просили не покидать начатого дела, прислали ему и пропуск. Любовь к родине взяла, наконец, над ним верх, не без опасности для жизни он вернулся. В этот период он закончил «Леду», которую делал, как упомянуто, по просьбе герцога Альфонсо; впоследствии ученик его, Антонио Мини, увез ее во Францию50. Тогда же починил он колокольню Сан Миньято; она очень беспокоила вражеский лагерь своими двумя пушками; вражеские бомбардиры, принявшись обстреливать ее из тяжелых орудий, почти что разбили ее на куски, едва совсем не разрушили; Микеланджело подвесил на веревках тюки шерсти и толстые матрацы, защитив ее настолько, что и сейчас она стоит. Еще рассказывают, что во время этой осады представился ему случай получить, чего он и прежде желал, привезенную из Каррары мраморную глыбу в девять локтей, которую папа Климент из-за соревнования и соперничества между ними отдал Баччо Бандинелли. Но была она общественным достоянием, и с просьбой о ней обратился Микеланджело к гонфалоньеру, который передал ее ему с тем, чтобы он продолжал работу Бандинелли, который приготовил уже модель и снял немало камня, начав ее высекать; сделал и Микеланджело модель, которую нашли изделием удивительным и очень красивым; но когда Медичи вернулись, глыба была возвращена Баччо. Когда Флоренция капитулировала, папский комиссар Баччо Валори получил приказ хватать и бросать в тюрьму граждан, наиболее враждебных Медичи; его агенты произвели обыск в доме Микеланджело, но он подозревал, что это случится, тайком бежал к одному из больших своих друзей, где и прятался много дней, а когда страсти улеглись, папа Климент припомнил таланты Микеланджело, велел немедленно найти его, не налагать на него никакого взыскания и, наоборот, даже выплачивать ему по-прежнему его обычное жалованье с тем, чтобы он занялся работой в Сан Лоренцо, причем наблюдателем работ папа назначил мессера Джованбаттиста Фиджованни, давнего служителя дома Медичи, приора храма Сан Лоренцо. Почувствовав себя в безопасности, Микеланджело начал, чтобы сделать Баччо Валори другом себе, мраморную фигуру в три локтя; изображала она Аполлона, вынимающего из колчана стрелу51, и довел ее почти до конца; теперь она находится в горнице герцоги Флорентийского, вещь удивительнейшая, хотя и не совсем оконченная. В это время прислал к Микеланджело герцог Феррарский Альфонсо одного из своих придворных, узнав, что тот собственноручно сделал для него нечто редкостное, и, не желая упустить такую драгоценность. Этот придворный прибыл во Флоренцию, нашел Микеланджело и представил доверительные письма от герцога; Микеланджело оказал ему хороший прием и показал ему написанную им Леду, обнимающую лебедя; Кастор и Поллукс, вылупляющиеся из яйца, были также на этой большой картине, очень тонко написанной темперой. Герцогский посланник, судя по славе Микеланджело, ожидал от него какого-нибудь величественного произведения, а мастерства и высоких достоинств этой фигуры он не понял и сказал: «Ну, это пустяк». Микеланджело спросил, какова его профессия, зная, что лучше всего оценит тот, кто сам достаточно опытен в соответствующем ремесле. Дворянин в насмешку ответил: «Я купец», – думая, что Микеланджело не признал его за дворянина, и, желая посмеяться; над подобным вопросом, показывая в то же время презрение к хозяйственным занятиям флорентийцев52. Микеланджело, отлично понявший, зачем он так говорит, сказал тогда: «На этот раз сделаете вы плохую сделку для своего государя. Убирайтесь вон». Так как ученик его Антонио Мини, у которого было две сестры на выданье, попросил тогда эту картину у него, он охотно ему ее подарил вместе с большей частью своих рисунков и картонов, произведений божественных. Набралось целых два ящика моделей, немалое количество законченных картонов, а частью и готовых произведений. Когда Мини пришла в голову фантазия ехать во Францию, он захватил их с собой; «Леду» при посредничестве купцов он продал королю Франциску, и теперь она в Фонтенбло, а с картонами и рисунками случилась беда: он вскорости там умер, и их расхитили; так лишил он свою страну стольких полезных произведений, что было потерей неисчислимой. Картон Леды потом вернулся во Флоренцию и теперь находится у Бернарда Беккьетти; также вернулись четыре листа набросков нагих фигур и пророков для капеллы; их привез скульптор Бенвенуто Челлини53, и теперь они у наследников Джироламо дельи Альбицци.