когда не воспитываешь своих детей – они просто перестают быть твоими.
Крикнула Алиса, кстати, как раз в тот самый момент, когда я открывал дверь. Охранник Станкевича, да и Семенович столь неожиданному появлению девушки серьезно удивились. Они и так были взбудоражены шумом из кабинета, по виду обоих заметно.
– Семеныч, у нас большие проблемы, – буднично сообщил я.
– Руки назад, – Семенович в момент нашего с Алисой появления уже держал пистолет, направив его на охранника. Вжикнули пластиковые браслеты на запястьях и щиколотках – пара секунд, и охранник Генриха Станкевича остался сидеть на диване.
– Ничего личного, дружище, – похлопал его по плечу Семенович.
После этого посмотрел на меня крайне выразительно – вот в его взгляде, в отличие от бездны в глазах Станкевича, я прекрасно увидел легко читаемые эмоции, а также невысказанные матерные конструкции. После столь короткого и мимолетного, но выразительного обмена взглядами мы быстрым шагом направились к выходу из квартиры.
Алиса, шмыгая носом и вытирая льющиеся градом слезы, шла с нами. Что с ней делать теперь, ума не приложу. Впрочем, это не самая главная сейчас проблема. Вопрос стоит, что вообще теперь делать – о чем Семенович, когда мы, игнорируя лифт сбежали по лестнице и погрузились в машину, спросил чуть-чуть иными словами.
Алиса в машину села вместе с нами. Вроде как-то странно, что девушка едет с нами (зачем?), а вроде и не прогнать ее, оставляя наедине со случившейся семейной катастрофой.
Наша машина резво тронулась с места и проскочив по дворовым проездам повернула налево, на широкую улицу. Как называется не знаю, но для меня улица особенная и узнаваемая – в моем мире именно здесь разворачивались одни из основных событий путча девяносто первого года. Основные уличные события, конечно же, а не предшествующие им кабинетные. В окно машины я увидел Белый дом, чуть погодя мы выскочили на Новоарбатский мост. По этим улицам я гулял и в моем мире, и в этом, когда недавно Москву посещал.
Это все я обдумывал и глазел я по сторонам потому, что все в машине молчали. Я сначала недоумевал, почему Семенович ничего не говорит, ничего у меня не спрашивая, но очень быстро понял причину: ехать оказалось всего несколько минут.
После того как мы перескочили через Москву-реку и съехали с моста, машина сразу же повернула к гостинице «Украина» – еще одной «сталинской высотке». Заехали во двор под шлагбаум, подъехали к служебному входу.
Быстрым шагом прошли, почти пробежали через холл, поднялись на двадцать девятый этаж. Здесь, в просторном номере, нас уже ждал Родионов. Неожиданно, он же вроде улетел. Похоже или планы поменялись, или кто-то меня, мягко говоря, слегка обманул.
Родионов явно был сориентирован примерно о произошедшем, потому что мерил шагами гостиную номера и когда мы вошли, взглядом и жестом показал всем рассаживаться.
– Рассказывай, – обратился он ко мне.
Глава 23
Генрих Станкевич сидел, откинувшись глубоко в кресле. На лице он держал гипотермический пакет холодного компресса. Когда щелкнул замок и открылась дверь, он чуть повернул голову, посмотрев кто пришел, после чего принял прежнее положение.
– Если в деревне ночью выйти из танцевального клуба и посмотреть на звезды, из носа перестает идти кровь, – вместо приветствия произнес Родионов, после того как закрыл за собой дверь.
Станкевич отвечать не стал. Он больше не шевелился, так и продолжая сидеть запрокинув голову. Родионов прошел по кабинету направляясь ко столу, но задержался на середине пути – зацепившись взглядом за ростовой портрет Станкевича в античной тоге, на котором на месте головы была заметна глубокая вмятина.
– Серьезно, – прокомментировал Родионов увиденное. – Наконец-то кто-то это сделал, – добавил он немного погодя.
Генрих Станкевич чуть повернул голову, глядя как Родионов рассматривает испорченную картину, но снова комментировать ничего не стал. Родионов же опять хмыкнул, отвел взгляд от портрета и прошел ко столу.
– Нос не сломан?
Ответа вслух не последовало, только неоднозначное движение плеч.
– Зубы целы?
– Да, – ответил Станкевич, выпрямляясь и убирая от лица пакет компресса.
– У-у-у… – прокомментировал зрелище Родионов. – Споткнулся, Генрих?
– Не смешно.
– А это и не шутка. Генрих, твоя задача была до ужаса банальной и элементарной: сыграть эталонного мудака. Это совсем несложно – тебе всего лишь надо было быть самим собой. Переигрывать совершенно не было нужды.
Отвечать сразу Станкевич не стал. Дернул уголком губ, вновь поднял пакет компресса, прислонил к лицу и откинулся на спинке кресла.
– Ты пришел надо мной издеваться? – не глядя на Родионова глухо поинтересовался он.
– Нет, я пришел удостовериться, что ты жив-здоров, а также сделать вид что договариваюсь с тобой о решении вопроса. Сглаживаю, так скажем, твой конфликт с моим подопечным. Как он тебе, кстати?
В ответ Станкевич только выругался глухим голосом.
– Я знал, что понравится, – улыбнулся Родионов. Взгляд его, впрочем, оставался при этом холодным как лед.
– Он совершенно безразлично относится к Алисе.
– В числе прочего поэтому она и потеряла голову. Не волнуйся, я решу вопрос.
– Дима, я не уверен, что это сработает.
– Генрих. В отличие от тебя, я отвечаю за свои слова и выполняю свои обещания. И я тебе гарантирую, что когда ты умрешь, я смогу сохранить для твоей дочери твои накопленные капиталы, большую их часть которую не конфискуют, а также уберечь твою дочь от мести семьи Черной.
– С помощью этого…
Дальше последовала негромкая, но емко характеризующая Максима Царева тирада.
– Да, с помощью этого крайне способного молодого человека. Не забывай, что он уже один раз спас ее, не проплыв мимо, не сможет бросить и во второй раз. Мы его давным-давно просчитали, и я тебе гарантирую, что все будет хорошо. Не обещаю, что он в нее влюбится, женится и у них будет мал-мала детишек, но как минимум он поможет ей сохранить твое наследство, статус и обеспечить защиту. Тебе для этого всего лишь надо будет вовремя пустить себе пулю в голову. Или ты собрался в окно прыгать? Я к тому, что если так, то прыгай пожалуйста на чистую улицу, чтобы никому на машину не приземлиться, ты и так проблем в этой жизни достаточно создал, скольким жизнь испортил.