Панна Елена, запыхавшись, встала в проходе, с рукой, разогнавшейся в жесте растерянности — жест угас, ладонь опала на губы девушки, подавляя окрик.
Елена глянула на неподвижное тело Юнала Фессара — выражение ее болезненно-бледного лица такое же серьезное, глаза не мигают, вдох, выдох, вдох — она подняла голову, глянула через плечо и прижала ухо к двери ближайшего купе. Из стянутых в кок черных локонов она вынула тонкую шпильку. Отодвинув ножкой в кожаной туфельке перегораживающую коридор ногу турка, панна Елена присела перед этой дверью и в пять ударов сердца вскрыла этой шпилькой патентованный замок купе первого класса.
— Ну, давайте! Хватайте его! Уже зовут на ужин, народ идет! Вы за руки. Раз-два. В средину.
И сказав это, она схватила труп под колени.
О скрытых талантах панны Мукляновичувны и других неявных делах
В пять ударов сердца вскрыла этой шпилькой патентованный замок купе первого класса.
— Ну, давайте! Хватайте его! Уже зовут на ужин, народ идет! Вы за руки. Раз-два. В средину.
И сказав это, она схватила труп под колени. Я-оно спрятало платок в карман и схватило купца под мышки. Девица тянула, но турок был тяжелый и неудобный, при этом складывался — корпус, конечности, голова — словно поломанная кукла, и все время чем-то цеплялся за косяк, за дорожку, за мебель внутри купе. Ожидало, что вот-вот раздастся глухой стук, словно от деревянного манекена. В конце концов, я-оно изо всех сил пихнуло его на пол возле кровати; тот сложился наполовину. Панна Мукляновичувна подтянула юбку, открывая икры в белых чулочках, чтобы снова перескочить над телом. Она с размаху захлопнула дверь, закрывая ее чуть ли не в последнюю минуту — сразу же услышало голоса и шаги, кто-то даже стукнул в стенку купе, проходя мимо. На лице Елены уже не было болезненной бледности. Прижавшись спиной к двери, она дышала очень быстро, бюст вздымался в астматическом ритме: каждое поверхностное дыхание делало каждое последующее дыхание еще более мелким. Ей пришлось выждать с минуту, чтобы выдавить из себя слово.
— Пятно.
— Что?
— Кровь!
Я-оно коснулось слепленных свертывающейся кровью усов.
— На дорожке в коридоре! — прошипела Елена.
— Но ведь то могла быть и моя, правда? Они так и подумают.
Я-оно снова вынуло платок и прижало его к носу.
— Ладно, — вздохнула панна Мукляновичувна. — Чье это купе?
Покосилось над платком. На секретере стояла портативная пишущая машинка с вставленным листком, рядом куча толстенных книжек. На покрывале мужская пижама в восточных узорах. Из стоящего под окном саквояжа выглядывали одежная щетка и деревянная колодка.
— А вдруг ему захочется по дороге на ужин заглянуть к себе?
Девушка прищелкнула язычком.
— Тогда придушим веревкой.
Она подошла к окну.
— Помогите мне.
Я-оно дернуло рукоятку. Панна Мукляновичувна потянула раму до самого низа. Ветер ударил с шумом и свистом; листок в машине залопотал словно флажок, фррр, одеяло сползло с подушек, дверца гардероба стукнула о стену.
Я-оно глянуло на турка и, вздохнув, село на постель.
— Не справимся. Слишком тяжелый. Тут полтора метра от пола. Кто-нибудь может увидеть.
— Это кто же? И что увидит, пан Бенедикт.
— Мы вон как намучались, чтобы только сюда его притащить! Вот только представьте: ногами или головой, выпирает такой полутруп в Азию и махает ручонками на ветру. А если войдем тут в поворот, достаточно, чтобы кто-нибудь глянул в окно.
— Вот вы какой! Честное слово, прямо «Ода к радости».
— Опять же, он уже успел загадить ковер.
— Вот и посидите на нем, свесив руки — он сгниет тут, цветочки вырастут.
— Ха-ха-ха.
— И пожалуйста! — Обиженная, она отряхнула руки. — Я и не навязываюсь. Пан Бенедикт может продолжать в соответствии с со своими замыслами, прошу прощения, если помешала. — Елена направилась к выходу. — Ну да, конечно, пора на ужин. До свидания.
Не поднимаясь, я-оно перехватило ее в поясе. Когда вагон дернулся, девушка потеряла равновесие; я-оно стиснуло ее еще сильнее, снова упустив при этом платок.
— Что это вы себе позволяете!
— А мы, убийцы, известны своими свободными обычаями. Там есть чистые листы?
— Есть несколько.
— Нужно как-то вытереть эту кровь. Насколько удастся. И чтобы не впитывалась в ковер. А то представьте себе: возвращается человек в собственный compartiment[105], а на полу, ни с того, ни с сего, огромная лужа крови.
— И труп в шкафу? Все видели, что турок вышел с вами.
— Так дайте же мне их.
Елена вытащила стопку листков, прижимаемых к столешнице французским словарем. Глянуло. Половину первой страницы занимало гидрографическое описание окрестностей Тюмени (множество речек и протоков, длинные водные пути) на сухом французском, все напечатано с огромным количеством ошибок, целые слова забиты, буквы, запечатанные другими буквами; после этого шли сплошные строки из одной буквы: ааааааааааааааааааааа, bbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbbb, ссссссссссссссссс и так далее.
— Давайте мне только чистые, эти оставьте, а то он узнает, что кто-то забрал.
Смявши листок в руке, я-оно склонилось над головой Фессара.
— И что, он будет сильнее тронут этим, а не лужей крови у кровати?
Панна Елена глядела сверху, указывая пальцем.
— Тут. И тут. Вон там. И еще здесь.
— Я начинаю понимать несчастного Макбета, — заговорило-было я-оно.
— Поспешите, пан Бенедикт, ведь он в любой момент может вернуться с ужина.
— Уф. Сам стану, как мясник.
— Так капитан же разбил вам нос, у вас есть алиби. — Она наклонилась. — Не вижу, где же рана? Поверните-ка его.
— Минуточку.
Я-оно оттерло кровь с кожи черепа и с ковра под ней; пятно, конечно, осталось, но яркий узор немного маскировал его. Схватив под подбородок, прижало голову турка левым виском к полу. Кровь текла из разреза над правой бровью. Я-оно протянуло руку за следующим листком.
— Раз уж мы его обворовали, — предложила Елена, то, может, свистнем и полотенце, все равно же выбросит, и следов не будет.
— Понятно, но лучше сразу содрать ковер с пола.
Труп застонал и открыл рот.
Я-оно вскочило на ноги.
Панна Елена от неожиданности уселась на секретер, сбрасывая с него книги и бумаги.
— Так вы его не проверили?!
— Не успел. Вы сразу же…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});