Читать интересную книгу Новый Мир ( № 6 2010) - Новый Мир Новый Мир

Во второй части книги речь закономерно начинает идти о «дуэльной истории». Козаровецкий вновь выступает пламенным пропагандистом чужих идей — на сей раз идей академика-экономиста Петракова, полагающего, что оскорбительный «диплом рогоносца», спровоцировавший дуэль Пушкина с Дантесом, составлен… самим Пушкиным. Идея, достойная патера Брауна, стала предметом обсуждения специалистов. Их кислая реакция свидетельствует, по мнению Козаровецкого, о «глубоком системном кризисе» пушкинистики.

Пожалуй, пушкинистика в самом деле переживает своего рода кризис. Как и вся система гуманитарных научных знаний, оказавшаяся беззащитной перед напором людей, отвергающих сами понятия факта, логики, доказательства, академической традиции. Не мытьем так катаньем эти люди заставляют специалистов вступать с ними в дискуссию — однако же слушать контраргументы не желают, а лишь укрепляются в ненависти к «официальной науке». Специалистам не позави­дуешь. Однако если представить себе на минуту, что Лацис, Петраков, Козаровецкий не лжеученые-дилетанты, а насмешливые провокаторы и выдумщики, их фантазии становятся интересны. В любом случае они примечательны как курьез.

 

ТЕЛЕОБОЗРЕНИЕ ЕКАТЕРИНЫ САЛЬНИКОВОЙ

Рецепт успеха от «Доктора Хауса»

 

Американский сериал «Доктор Хаус», автором идеи которого выступил Дэвид Шор, не просто популярен уже в течение шести лет. Он смело может претендовать на звание главного сериала 2000-х годов. Можно, конечно, объяснить это рядом художественных удач. Хороший актерский ансамбль, интересно построенные взаимоотношения главных действующих лиц, увлекательная интрига медицинских расследований, наконец обаятельнейший англичанин Хью Лори в роли Грегори Хауса. Всё так, но этого мало для того, чтобы не только приковывать внимание телеаудитории, а провоцировать дискуссии и развернутые статьи в прессе. «Доктора Хауса» любят не только смотреть — об этом сериале и его главном герое любят думать. И это нечто большее, нежели очередное движение сериальных фанатов. Чем-то данный сериал задевает за живое нас, живущих в начале третьего тысячелетия. Чем же?

На магистраль развлекательных жанров не случайно вырывается медицинская тематика. Вооруженные конфликты и войны стали локальными. Многие признаются, что криминальные жанры им неинтересны. Однако человеку свойственно искать развлечений на поле экстремальности. Какова центральная экстремальная ситуация в мирной цивилизованной действительности? Чего боится человек, который не боится быть убитым, потому что его убийство не представляет ни для кого особого интереса? Такой человек боится естественной смерти.

Эта самая естественная смерть в очередной раз перестает казаться естественной. Человеку все сложнее с ней смиряться. Ведь наука сделала столько шагов вперед. Ведь технический прогресс обретает лавинообразный характер. С каждым годом спектр человеческих возможностей расширяется. В моду входит экстремальный туризм и экстремальные виды спорта. Развивается космический туризм. Пластическая хирургия творит чудеса. Клонирование рано или поздно будет легитимной формой практической деятельности. И только смерть никак не удается отменить. Как и концепцию жизни-наслаждения.

Но чтобы наслаждаться и получать много удовольствий длительное время, надо как минимум быть живым и относительно здоровым. А все ухищрения цивилизации не делают человека здоровее и жизнеспособнее. Даже наоборот.

Современный человек ощущает жизнь как главную ценность — потому что она есть основное условие получения всех прочих ценностей. И самое ужасное — человек не видит, ради чего ему стоило бы умереть. Зачем умирать? Кого это спасет? Что это докажет? Сколько жертв ни приноси, мир не улучшится и ничему не научится.

Эпоха тотального прагматизма освобождает человека от многих обязанностей и идеалов, стремление к которым сопряжено с риском для жизни. Но та же самая эпоха предельно ограничивает цели и устремления, которые можно считать резонными и достойными адекватного человека. Это приводит к тому, что у человека не остается практически ничего, кроме радостей текущего момента. Он вынужден высоко ценить то, что не может унести с собой в могилу. А оставлять в жизни других людей ему нечего. Не все же лелеют надежду, что им удастся создать произведение искусства, которое переживет века, или сделать научное открытие, которое войдет в историю человечества, или стать настолько известной личностью, что о ней будут писать исследователи.

Что уж говорить о нежелании подставлять себя под чьи-то пули и прочие средства агрессии. В США всерьез пытаются осмыслить тот факт, что вести войну и не терпеть человеческие потери невозможно, — во всяком случае, пока. В идеале дистанционная война воспринимается как гарантия неуязвимости агрессора. Никто не жаждет совершать подвиги и не считает, что героическое деяние есть достойная мотивация для гибели. Гибель — та же смерть. А смерть всегда неприятна и непреодолима.

Кризис героизма — это кризис веры в силу и значимость отдельной личности в нашем подлунном мире. Это разочарование в возможностях воздействия личности на окружающую жизнь.

Сообразно новейшей концепции «главной беды» кому же быть главным спасителем, как не гениальному медику? Раньше в развлекательных жанрах доктор выступал скорее колоритным второстепенным героем, во всяком случае не в его руках оказывались главные нити событий. Простак доктор Ватсон — верный друг проницательного Шерлока Холмса.

Теперь же доктор — представитель самой героической профессии, главный вершитель судеб и потенциальный спаситель. Вместо того чтобы заниматься своим здоровьем, дрожать над своим гемоглобином, уровнем лейкоцитов или еще чем-нибудь в этом роде, доктор думает о чужом здоровье и тратит время собственной жизни, чтобы продлевать время жизней чужих.

Можно прогнозировать, что мировая аудитория будет все более нуждаться в новом экстремальном сюжете — о медиках, сражающихся с врожденными патологиями и приобретенными болезнями, этими жестокими врагами современного человека. Человеку у телевизора необходимо видеть успокоительные картины. Врачи должны хотя бы в кино работать на пределе своих профессиональных возможностей, да еще и с душевной отдачей. Врачи должны быть умнее и сообразительнее больных. Они должны лучше разбираться в проблемах организма, утратившего внутреннюю гармонию. Врачи не должны укорачивать жизнь, совершать непоправимые ошибки или предаваться преступной халатности. Врачи должны искренне переживать, когда терпят поражение на пути спасения человека.

Чем дальше сия радужная картина от медицинской практики в США или России, тем более востребованы будут сериалы, идеализирующие медработников.

«Доктор Хаус» не первый громкий сериал о медиках. И «Скорая помощь» (1994 — 2009, автор Майкл Крайтон), и «Доктор Куин: женщина-врач» (1993 — 1998, основные режиссеры Алан Дж. Леви, Гвен Арнер, Дэниел Эттиэс) стали теми американскими продуктами, которые перешагнули границы США и завоевали высокие рейтинги на телевидении многих других стран.

Характерным свойством сериала «Скорая помощь» явился отказ от традиционного тяготения к хеппи-эндам. И неспасенных жизней, и сломанных судеб в «Скорой помощи» столько, что надо иметь очень крепкие нервы для того, чтобы смотреть его изо дня в день. Еще одной «фишкой» этого сериала стало большое количество постоянных героев. Большая клиника в Чикаго, много врачей, много пациентов — все словно подтверждало образ мира как потока несчастий, череды болезней и личных драм. Изнурительная бесконечность борьбы со смертью при невозможности победить ее раз и навсегда — это вам не абсолютные триумфы героев боевика или детектива. Изнурительная работа без признания ее необходимости, нервные дежурства с воспоминаниями о несложившейся судьбе или переживание разваливающейся личной жизни — это вам не история Золушки, растянутая на сотни серий.

Можно признать, что в «Скорой помощи» Америка поквиталась за свой белозубый оптимизм, за свою жажду побед и личного преуспеяния любой ценой. Если рассматривать сериал в контексте традиций популярного американского кино, то он являет собой пляску на костях этой традиции. Но нельзя просто отменить оптимизм. Надо его чем-то заменить, чтобы смотрение сериала не ухудшало настроения. Что будет вдохновляющей идеей? На мой взгляд, альтернативной идеологии, не ввергающей зрителя в депрессию, «Скорая помощь» все-таки не изобрела. Надо быть немножечко мазохистом или неправдоподобным антиэгоистом, чтобы получать от «Скорой помощи» удовольствие и радоваться образу больного и врачуемого мира, которому некогда просто жить.