– М–м? – вопросительно приподнял брови Велга.
– Нам чертовски везло.
– Это да. Только не всем.
И они вторым стаканом помянули погибших товарищей.
– Пошли, что ли, на балкон покурим, – предложил Стихарь. – А то надымим тебе тут. Спать будет тяжело.
– Пошли, – согласился Велга.
Они вышли на балкон и закурили, молча вслушиваясь в ночь.
– Тихо как, – сказал Валерка. – И пахнет… Куда мы на этот раз попали, а, товарищ лейтенант?
– Откуда ж мне знать, – вздохнул Александр. – Пока ясно только одно. Здесь мир, а не война.
– Мир, – повторил Стихарь. – Только какой он, этот мир?
И будто ответ на его вопрос, где–то далеко, на пределе слышимости, донеслась до привычного слуха короткая автоматная очередь. За ней два раза пролаял пистолет. И снова очередь. На этот раз длиннее. И чей–то высокий, полный боли, крик. Сирена. Снова очередь. И снова сирена. Уау–уау–уау! Вроде бы визг тормозов. Опять пистолет. И тишина. Тишина, полная чудных запахов ночного летнего парка.
– Вот тебе и мир, – криво усмехнулся Валерка. – Пусть мне никогда не увидеть левого берега Дона, если это не перестрелка.
– Перестрелка еще не война, – возразил Велга. – Тут город неподалеку, насколько я понимаю. И город, видимо, большой. Мало ли кто может стрелять в городе.
– Например, бандиты, – подсказал Стихарь.
– Например.
– Ну, если в этом мире есть бандиты, то, значит, должны быть и милиция. А раз есть милиция, то есть и армия. А раз есть армия…
– То может быть и война, – вздохнул Александр.
– Вот именно.
– Данных мало, – Велга в одну затяжку докурил сигарету и щелчком отправил ее вниз, в темноту. – Как всегда, мало данных. Но на то мы и разведка, чтобы эти самые данные добывать. А, как думаете, товарищ боец?!
– Так точно, товарищ лейтенант, – ухмыльнулся Стихарь и свел вместе обутые в тапочки пятки. – Думаю!
– Молодец. Раз мы разведка, а не просто пехтура, то просто обязаны думать. А что нужно для думания в первую очередь?
– Голова, товарищ лейтенант!
– Правильно. Но не просто голова, а голова свежая. А посему слушай, Валера, приказ. По последней – и на боковую!
Приказ был выполнен незамедлительно и через пять минут Стихарь ушел по балкону к себе, а еще через пять лейтенант Красной Армии Александр Иванович Велга крепко спал безо всяких сновидений.
Утром здоровые первым делом навестили раненых. Майер и Вешняк были уже практически в полном порядке, хотя врач настоятельно рекомендовал остаться в больнице еще на сутки. В принципе никто и не возражал, поскольку непонятно было, куда, собственно, из этой больницы двигаться дальше. Наводить же прямые справки Велга не решался и бойцам запретил, поскольку понимал, что сейчас их принимают за своих, вернувшихся с неведомого Полигона. А вот что будет, когда станет ясно, что они не свои…. Этого лейтенант не знал. И проверять реакцию аборигенов на сей факт путем проведения прямого эксперимента у него не было никакого желания. Впрочем, говорили здесь по–русски и это несколько утешало.
Обер–лейтенант Хельмут Дитц, когда к нему в палату осторожно вошли, находился в полном сознании и в положении полулежа с аппетитом кушал что–то весьма напоминающее молочную кашу из красивой стеклянной миски. Медсестра, сидящая рядом, увидев посетителей, деликатно удалилась, и отряд робко приблизился к кровати.
– Гляньте–ка, – первым обрел дар речи Стихарь. – Живой!
– Если честно, я вчера доктору не очень поверил, когда он сказал, что вы, господин лейтенант, через пару дней будете на ногах, – застенчиво признался ефрейтор Карл Хейниц. – А теперь вижу, что правда.
– Доброе утро, – улыбнулся Дитц, и по его потеплевшему прозрачно–голубому взгляду было заметно, что он искренне рад всех видеть. – Что вчера было–то? Ничего не помню. Очнулся сегодня утром, и мне тут же принесли кашу.
– Ранили тебя, – объяснил Велга. – Тяжело ранили. А потом мы попали в этот мир.
– То есть, – прищурился Дитц, – ты хочешь сказать, что это какой–то другой мир? Не тот, в котором мы находились?
– Именно, – вздохнул Александр.
– Приключения продолжаются, господин обер–лейтенант! – широко ухмыльнулся Рудольф Майер. – Должен вам сказать, что мы очень за вас переживали. Но здешняя медицина, действительно, делает чудеса. На такое, по–моему, даже свароги не были способны.
– Погодите вы! – вмешалась Аня. – Хельмут, позвольте я вас послушаю? Доктора докторами, но желательно убедиться, что с вами действительно все в порядке.
– Ну… слушай, – неуверенно согласился Дитц и поставил тарелку с остатками каши на тумбочку.
Аня присела к нему на кровать. Встряхнула несколько раз кистями рук, как бы сбрасывая с них невидимые капли воды, и стала водить ладонями над грудью и головой обер–лейтенанта. В палате образовалась благоговейная тишина.
– Хорошо, хорошо, – приговаривала Аня, – здесь тоже уже хорошо… а вот поспать бы вам еще не мешало совсем. Ничто не лечит человека лучше чем сон. Хороший здоровый сон. Сон. Сон…
– Лови! – шепотом воскликнул Малышев и сам же и подхватил обмякшее тело ефрейтора Хейница.
– Ну и дела! – восхитился рыжий Курт Шнайдер. – По–моему, эта штука называется гипноз, да? Слышал, читал, но никогда сам не видел. Э, а господин обер–лейтенант–то наш тоже спит!
– И пусть спит, – сказала Аня, подымаясь. – Ему полезно. А Карл просто слишком впечатлительный. Или ночью спал плохо.
– Разбудить? – спросил Малышев, без видимых усилий, словно ребенка, держа ефрейтора на руках.
– Не надо, Миша. Раз уснул, значит организм потребовал. Отнеси–ка ты его на место.
Они уложили Хельмута головой на подушку, отнесли Карла в его постель и вышли на воздух покурить и оглядеться. Не забыв при этом снести все оружие в номер к тому же Хейницу и оставив Вешняка его охранять.
На улице светило теплое утреннее солнце и хорошо пахло свежей парковой зеленью. Они перешли неширокую дорогу и уселись прямо на траве возле двух нежных юных берез.
– Сигареты кончаются, – констатировал Майер, критически оглядывая тощую пачку. – Будем надеяться, что в этом мире есть табак.
– Или бросите курить, – сказала Аня.
– Еще чего! – возмутился Стихарь. – И так у бедного солдата практически никаких удовольствий в этой жизни!
– Птицы поют, – сообщил Малышев, блаженно растягиваясь на траве во весь свой гигантский рост. – Хорошо….
– Вроде на вид тут все мирно, – сказал Велга, закуривая – но должен вам сообщить, что мы со Стихарем слышали сегодня ночью автоматную и пистолетную стрельбу. Далеко, правда, но слышали.
– И сирену, – добавил Валерка.
Остальные молча глядели на них, ожидая продолжения. Малышев сел.
– И что это может означать? – задумчиво осведомился неизвестно у кого Шнайдер.
– Только одно, – пояснил Велга. – Расслабляться рано. Нужно держаться вместе и добывать информацию, – он посмотрел на часы. – Десять сорок две. Скоро наш Коля подъехать должен. Если не обманет, конечно.
– Не обманет, – сказала Аня. – Он уже едет. Через пару минут будет здесь.
Велга только покосился на девушку и ничего не сказал. В необычных и разнообразных способностях юной колдуньи они уже успели убедиться не раз.
– О! – прогудел Малышев, глядя куда–то за спину лейтенанта. – По–моему, это он.
Это, действительно, оказался, Николай, которого отряд встретил радостно, словно старого доброго знакомого. Он передал Велге лист бумаги с записанным на нем адресом дома, ключи и деньги.
– Мне сегодня необходимо уезжать, – с виноватым видом объяснил водитель, – поэтому я не смогу вас проводить до дома. Но вы и сами доберетесь, тут недалеко. Когда вас выписывают?
– Завтра–послезавтра, – сказал Александр. – Слушай, Коля, ты не знаешь, что за стрельба ночью в городе была?
– Стрельба? – удивился Николай. – Да в городе чуть ли не каждую ночь стрельба. Да и днем тоже… бывает. Банды чего–то не поделили, наверное. Или банк кто–то попытался ограбить. Я вообще–то не слышал, спал.
– Банды, – пробормотал Валерка Стихарь. – Ни хрена себе….
– Обычное дело, – пожал плечами Коля. – Кто–то на Полигоне свою дурь выплескивает, кто–то в бандах. Кому что, в общем. Но Полигон, конечно, круче. Там оружие и пули настоящие, а не парализаторы с иглами, как в городе. Даже, говорят, неоднократно бывали случаи на Полигоне, когда врачи не могли ничего сделать, и человек умирал от ран, – и он выжидающе оглядел присутствующих.
Присутствующие переглянулись и промолчали.
– Слухи, наверное, – вздохнул Николай. – Ну ладно. Желаю, как говорится, скорейшего выздоровления, а мне пора. Дорога ждет. Я вам позвоню послезавтра, хорошо?