Они отсняли финальную сцену «Апачи» в первых числах ноября, и, когда Джастин покидал съемочную площадку, у всех в глазах стояли слезы. Были поцелуи, объятия. Шампанское лилось рекой, и все они с сожалением расставались друг с другом, словно теряли родных. Они не могли представить себе жизни без съемок «Апачи». На него ушло семь месяцев, за которые они стали братьями, сестрами и любовниками. И теперь съемки кончились, и ощущение потери охватило всех. Говарду и техническому персоналу предстояло еще множество длительной работы: редактирование, монтаж, озвучивание. Но для Дафны и актеров все закончилось, сон прошел, временами он, правда, больше был похож на кошмар, но теперь все обиды были забыты. Как при рождении ребенка, все теперь ушло, кроме приятного возбуждения в конце съемок, и на состоявшейся на следующий день прощальной вечеринке все были ужасно пьяны и совершенно неуправляемы. Не надо было больше беспокоиться о том, чтобы на следующее утро явиться в пять часов на работу, а не то Говард будет кричать. Все закончилось. Наступил КОНЕЦ. Дафна стояла с бокалом шампанского в руке и не сводила сияющих глаз с Джастина, а когда Говард произносил прощальную речь, почувствовала, что и сама растрогалась до слез.
– Это прекрасный фильм, Дафф. Он тебе очень понравится.
Дафна регулярно просматривала отснятый материал, но не могла не признать, что просмотр готового фильма будет событием в ее жизни, теперь же она была просто счастлива с Джастином.
– Ты замечательно поработала.
Везде, в каждом углу, люди поздравляли друг друга и целовались. По домам стали расходиться только в три часа ночи.
А на следующее утро Дафна сидела в своем кабинете с Барбарой, чувствуя какую-то растерянность и легкую грусть. Она улыбнулась:
– Господи, я поняла, мне так же плохо, как Джастину. Я не знаю, чем теперь заняться.
– Что-нибудь придумаешь. – Барбара улыбнулась. – Не говоря уже о новой книге.
У Дафны оставалось на это три месяца, и после Дня благодарения надо было браться за работу.
– Когда прилетит Эндрю?
– Вечером накануне Дня благодарения. Да, кстати, – она вручила Барбаре список приглашенных, – ты с Томом и дети не забыли, что я вас жду?
Она внезапно встревожилась. Она знала, что Барбара так еще и не помирилась с Джастином, и боялась, что в последнюю минуту они откажутся.
– Мы обязательно придем.
– Отлично.
Они с Джастином следующую неделю занимались тем, чем занимаются киношники, когда не работают. Раз или два сыграли в теннис, сходили на пару вечеринок, поужинали в нескольких ресторанах. Газеты пару раз о них написали, их роман уже перестал быть секретом, и Дафна чувствовала себя счастливой и раскованной. Джастин с каждым часом молодел, за четыре дня до того, как должен был прилететь Эндрю, он, читая утреннюю газету, улыбнулся Дафне:
– Ты знаешь? В Сьерре выпал снег.
– Я должна этому радоваться?
Ей это показалось забавным. Временами он все еще напоминал ей мальчишку.
– Ну конечно, киска. Это же первый снег в этом году. Может, поедем на этой неделе покататься на лыжах?
– Джастин, – иногда она говорила так, словно была его ужасно терпеливой мамой, – дорогой мой, мне очень жаль напоминать тебе, но в следующий четверг будет День благодарения и к нам на праздничный обед придут Барбара и Том с детьми, и будет Эндрю.
– Скажи им, что мы не можем его организовать.
– Я этого не могу.
– Почему?
– Потому что, во-первых, в среду прилетает Эндрю, и это будет специально в его честь. Ну пожалуйста, милый, Для меня это важно. Я десять лет не праздновала дома День благодарения.
– Отпразднуешь в следующем году.
Он был явно раздражен.
– Джастин, пожалуйста...
В ее глазах была мольба, и он швырнул газету на пол и встал.
– Черт подери! Какое нам дело до этого Дня благодарения? Это праздник для священников и их жен. Такого снега в Тахо не было тридцать лет, а ты хочешь сидеть здесь с кучей детей и лопать индейку. О Господи!
– Это что, действительно так ужасно?
Его слова ее обидели.
Джастин посмотрел на нее с высоты своего внушительного роста:
– Это жуткое мещанство.
Дафна рассмеялась над тем, как он это сказал, и взяла его руку в свои ладони.
– Извини, что я такая зануда. Но для нас всех это в самом деле важно. Особенно для Эндрю и для меня.
– Ну ладно, ладно. Я сдаюсь, вы тут в явном большинстве, такая правильная публика.
Он поцеловал ее и больше об этом не вспоминал. Дафна пообещала ему, что, как только Эндрю вернется в школу, они поедут в горы, даже если ей придется отложить работу над книгой. Джастин не планировал съемок в ближайшие месяцы, поэтому времени для катания на лыжах хватит. А Эндрю должен был прилететь всего на неделю.
Но во вторник вечером, когда они лежали в постели, Дафна заметила, что Джастин ворочается, покашливает, бормочет что-то про себя. Было очевидно, что он хотел что-то ей сказать.
– В чем дело, дорогой?
Дафна подозревала, что он хочет спросить ее про Эндрю. Она знала, что Джастина все еще беспокоит его глухота. И она пыталась убедить его, что с Эндрю теперь легко общаться, да и она всегда поможет.
– О чем ты раздумываешь?
Он сел в кровати и посмотрел на нее с сонной улыбкой.
– Ты меня слишком хорошо знаешь, Дафф.
– Я только пытаюсь. – Но она его еще хорошо не знала. Ей готовился большой сюрприз. – Так что?
– Я утром уезжаю в Тахо. Я не могу устоять, Дафф. И, честно говоря, мне правда лучше куда-нибудь уехать.
– Теперь?
Дафна лежа смотрела на него, а лотом села. Он не шутил. Она не могла этому поверить.
– Ты серьезно?
– Да. Я решил, что ты поймешь.
– Почему ты так решил?
– Ну, послушай... Скажу тебе честно. Семейные обеды с индейками – это не мой стиль. Я в них не участвовал с тех пор, как окончил школу, а теперь уже поздно начинать снова.
– А как же Эндрю? Я просто не могу поверить, что ты можешь так поступить.
Она встала с кровати и стала ходить по спальне, испытывая то сомнение, то бешенство.
– Ну и что такого? Познакомлюсь с ним на Рождество.
– Вот как? А может, ты опять поедешь кататься на лыжах?
– Смотря какой будет снег.
Она уставилась на него в полном изумлении. Мужчина, который на протяжении последних восьми месяцев говорил, что любит ее, и наконец ее убедил, несмотря на один загул, теперь собирался кататься на лыжах вместо того, чтобы остаться дома в День благодарения и познакомиться с ее сыном. Что у него, в конце концов, была за голова и что за сердце! Она опять вернулась к тому же вопросу: что он за человек?
– Ты знаешь, как это для меня важно?
– Я думаю, что это глупо.
У Джастина не было заметно даже сожаления. Он совершенно спокойно относился к своим намерениям, и ей опять вспомнилось предупреждение Говарда о том, что все актеры – это эгоистичные дети. Он был прав во всем, даже относительно слез в конце фильма. Может, и в этом вопросе он тоже был прав.