С другой стороны, я глубоко верю в то, что проблемы между людьми должны решаться только через контакты между ними. Поэтому невредно было бы послушать, что скажут китайцы. Одновременно мы могли бы попытаться изложить свои собственные взгляды. Нам определенно нечего было скрывать. Кроме того, если власти в Пекине имеют серьезные намерения, мы даже могли бы послать комиссию по расследованию, чтобы прояснить реальное положение вещей.
Учитывая все эти соображения и зная, что правда на 100 процентов на нашей стороне, а также в соответствии с желанием всего тибетского населения, я сказал брату, что он может ехать. После того, как он встретится с китайскими лидерами, мы могли бы планировать следующий шаг. Одновременно я отправил в Пекин через китайское посольство в Индии свое предложение разрешить комиссии из Дхарамсалы посетить Тибет, чтобы она могла разобраться там в реальной обстановке и доложить мне. Я также попросил своего брата выяснить, насколько это осуществимо.
Вскоре я получил взволновавшие меня новости из совершенно другого района. Это было приглашение посетить буддийские общины Монгольской Республики и СССР. Я понимал, что эта поездка могла бы вызвать неудовольствие моих друзей в Пекине, но с другой стороны, считал, что как буддийский монах и, более того, как Далай-лама я обязан служить своим единоверцам. Кроме того, как мог я отказать тем самым людям, которые дали мне мой титул! К тому же, поскольку я не имел возможности исполнить свою мечту о поездке в Россию, когда был высокопоставленным китайским чиновником (передвижение которого, тем не менее, было строго ограничено), я не хотел упустить возможность поехать туда в качестве тибетского беженца. Поэтому я с радостью принял предложение.
Никакой отрицательной реакции не последовало, и когда Гьело Тхондуп вернулся в Дхарамсалу в конце марта, он объявил, что китайцы приняли мое предложение послать комиссию в Тибет. Это вселило в меня большую надежду. Казалось, Китай наконец пытается найти мирное разрешение тибетского вопроса. Отъезд делегации был назначен на август.
Тем временем я отправился в Москву по пути в Монголию в начале июня. По прибытии мне показалось, что я опять попал в знакомый мир. Я сразу же узнал какую-то гнетущую атмосферу, с которой пришлось так хорошо познакомиться в Китае. Но это не помешало мне увидеть, что те люди, с которыми я встречался, были в сущности хорошими и добрыми людьми — и удивительно наивными. Это последнее наблюдение я сделал, когда какой-то журналист из одной русской ежедневной газеты стал брать у меня интервью. Все его вопросы были явно предназначены для того, чтобы вытянуть комплименты. Если я говорил что-нибудь не в пользу правительства или если ответы несколько отличались от того, чего он ожидал от меня, он бросал сердитые взгляды. В другой раз один журналист, исчерпав свой заготовленный список вопросов, застеснялся и сказал совершенно бесхитростно: "Как Вы думаете, о чем бы мне Вас теперь спросить"?
Где бы я ни был в Москве, я видел то же обаяние под внешним конформизмом. Это было еще одним подтверждением моей уверенности в том, что никто нигде в мире сознательно не хочет страдать. В то же самое время я еще раз убедился в важности личных контактов с людьми: я мог увидеть своими глазами, что русские являются монстрами не больше, чем китайцы или британцы, или американцы.
Особенно я был тронут тем, с какой теплотой меня принимали члены русской православной церкви.
Из Москвы я отправился в Бурятскую республику, где провел один день в буддийском монастыре. Хотя не было возможности иметь с кем-либо непосредственный контакт, оказалось, я мог понимать их молитвы, так как они читаются по-тибетски, подобно тому, как католики всего мира пользуются латынью. Монахи также пишут по-тибетски. В довершении всего я обнаружил, что мы можем очень хорошо общаться при помощи глаз. Когда я вошел в монастырь, то заметил, что многие из монахов и мирян были в слезах. Именно к такому спонтанному выражению чувств склонны тибетцы, и я ощутил нашу близость.
Монастырь в Улан-Удэ, столице Бурятии — это одна из самых больших достопримечательностей, которые я видел в СССР. Он был построен в 1945 году, когда Сталин находился на вершине своей власти. Я не понял, каким образом это могло произойти, но такой факт помог мне осознать, что духовность настолько глубоко коренится в человеческом сознании, что очень трудно, если не вовсе невозможно, выкорчевать ее. Подобно моим соотечественникам, народ Бурятии страшно страдал за свою веру и даже более длительное время. И все же, где бы я ни был, я видел ясные доказательства того, что при малейшей возможности их духовная жизнь начинает процветать.
Это углубило мою убежденность, что для тех стран, где продолжает существовать марксизм, необходимо иметь диалог между буддизмом и марксизмом — как это воистину и должно быть между религиями и любой формой материалистической идеологии. Эти два подхода к жизни совершенно очевидно дополняют друг друга. Печально, что людям свойственно думать, будто они находятся в оппозиции друг к другу. Если бы материализм и технология действительно были решением всех проблем человечества, то самые развитые индустриальные общества сейчас были бы переполнены улыбающимися лицами. Но это не так. Точно так же, если бы людям предназначалось заниматься только вопросами духовности, то все мы жили бы счастливо в соответствии со своими религиями. Но тогда не было бы никакого прогресса. Нужно и материальное, и духовное развитие. Человечество не должно стоять на месте, потому что это род смерти.
Из Улан-Удэ я вылетел в Улан-Батор, столицу Монгольской республики, где меня встречала группа монахов, очень эмоциональных в своих приветствиях. Однако эта радость и непосредственность, с которой меня принимали, очевидно, не была одобрена властями. В тот первый день люди теснились со всех сторон, стараясь дотронуться до меня. Но на следующее утро оказалось, что все вели себя как статуи, а на их глазах я заметил слезы. Никто не подошел ко мне близко, когда я посетил дом, в котором в начале этого века останавливался мой предшественник. Потом все же один человек ухитрился тайно пренебречь официальной линией. Когда я вышел из музея, то почувствовал что-то странное в рукопожатии человека, стоявшего у ворот. Посмотрев вниз, я понял, что он всунул мне в руку для благословения маленькие четки. Увидев это, я почувствовал одновременно великую печаль и сострадание.
Именно в этом музее мне случилось заметить одну картину, изображающую монаха с огромным ртом, в который шли кочевники вместе со своим скотом. Очевидно, это считалось антирелигиозной пропагандой. Я подвинулся, чтобы посмотреть поближе, но мой гид занервничал и постарался увести меня от этого неуклюжего образчика коммунистической пропаганды. Поэтому я сказал, что нет нужды скрывать от меня что-то. В том, о чем говорилось в этой картинке, была и некоторая доля правды. Такие факты не следует замалчивать. В каждой религии имеется способность наносить вред, эксплуатировать людей, как подразумевалось в этом изображении. Но это вина не самой религии, а людей, которые ее практикуют.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});