Все в нем нормально. Бывает же такой нормальный человек. И зубы у него целы, и глаза не косят, и печень не беспокоит. Он сразу сообщил моей матери, что родом он из Подмосковья, по профессии экономист с заграничными перспективами, машину купил на собственные сэкономленные деньги и намерен отдыхать в нашем поселке, так как слышал от надежных людей о нашем целебном воздухе и море, а также узнал о нашей здесь дешевизне на фрукты и овощи. К нам его направили из крайнего дома, так как у нас пустует комната, а мы нуждаемся в деньгах. Он же нуждается в приведении своего тела в бодрое и загорелое состояние (без излишеств, ни боже мой!), отличается добрым нравом, тихим характером, не употребляет спиртных напитков, притом холост и ищет жену из хорошей семьи и с положительными душевными данными. Моя мать была сражена этими сведениями, будто ей предложили сдать комнату ангелу небесному.
Самое обидное, что при всей моей ненависти к этому человеку, я ничего не могу сказать о нем плохого. Томат гладок, ему лет тридцать, он спокоен, в самом деле не пьет и не курит и не терпит, когда в его присутствии это делают другие, он обожает эстрадную музыку, но не современную, а с опозданием лет на десять-тридцать, ночью не храпит, ловит рыбу на удочку и отдыхает изо всей силы. Отбыв у нас месяц, он уехал обратно на своем сверкающем «жигуленке» с тремя запасными колесами, прислал нам поздравления к седьмому ноября и Новому году, а потом заявился вновь, на следующее лето. И в третий раз — на той неделе.
Больше всего на свете я боюсь, что он в конце концов женится на Люсе и будет жить в нашем доме, или увезет Люсю в свое Подмосковье. Люся не красавица, но привлекательней ее я девушки не знаю. Даже студенты из экспедиции со мной совершенно согласны, а они в Москве видели всяких девушек.
Люся неглупый человек, все понимает и сомневается, но общественное мнение поселка ее уже выдало замуж за Томата, и она тоже с этим смирилась. Жалко мне ее смертельно, но поймите — в нашем поселке с женихами просто катастрофа, не ехать же ей в Симферополь в поисках семейного счастья, если она любит Ключи и хочет здесь жить, а в то же время ей уже двадцать два года, критический возраст, почти старая дева. Томатом я его зову по простой причине. У него фамилия — Пасленов, а помидоры относятся к этому семейству. И щечки у него красные, вот-вот лопнут. Видите, как я его не выношу. И, наверное, прав Макар, который утверждает, что я не люблю его не за объективные отрицательные качества, а потому, что на каждую мою отрицательную черту у Томата есть положительная.
Все мои минусы в сумме не дают плюса, а все его плюсы превращаются в такой огромный плюс, что он для меня как флюс (каламбур — игра слов).
Но есть у Томата одно отрицательное качество, я его именую вещизмом. Он обожает вещи. Разные. Особенно свои. Он обожает свою машину, она у него лучшая в мире, он обожает денежки, он обожает наш поселок, потому что он в нем отдыхает, и очень дешево, он, боюсь, обожает и мою сестру. Только решить вопрос о женитьбе он не может так вот сразу, за три года. Я думаю, он еще лет пять у нас постолуется, а потом или женится, или найдет себе другое тихое недорогое место.
У него, как у человека бережливого, скажем даже, жадного, есть удивительное умение хвалить свои вещи. Вот он привез с собой пластинку ансамбля «Абба». Большой диск. Дефицитный. Говорит, что купил его в Орле и переплатил три рубля. Все может быть. Он привез эту пластинку в подарок Люсе, но, как и все свои подарки (а их накопилось уже штук пять), бережет так, будто от их порчи с ним случится инфаркт. В прошлом году привез банку французского крема, самого лучшего, по его словам. А сейчас приехал и спрашивает: «Как мой крем, пользуешься?» Люся покраснела и отвечает, что крем весь кончился. Вы бы видели его физиономию. Он, наверное, думал, что Люсенька будет всю зиму этот крем нюхать — и только. Люся так смутилась, что принесла ему пустую баночку. Он долго вертел ее в руках, будто удивлялся, какая Люся транжирка, она чувствовала себя преступницей, но молчала. А он ничего больше не сказал, только взял пустую баночку с собой на море, там ее тщательно вымыл и чистенькую поставил на полку в своей комнате.
Раз вы теперь понимаете, какой человек Томат, то тогда понятней будет мое смертельное легкомыслие.
В общем, в четверг вечером, как раз перед тем, как проводить испытание установки Игоря, был день рождения у Шурочки Андреевой. Она аспирантка у Бориса, милое создание, только мне совсем не нравится, потому что шумна и жутко разговорчива. Мы в экспедиции решили, что устроим большой праздник. Манин не возражал, а я думал, что бы такое сделать для ребят, и потом притащил им целое ведро черешни, а когда уходил из дома, увидел, что пластинка лежит прямо на столе — наверное, Томат любовался ею перед уходом с Люсей в кино. И я решил ее прихватить. Все равно будут танцы, а пластинок всего пять штук и все надоели.
Вечер прошел неплохо. Тем более что была очень хорошая погода, а назавтра предстояло испытание машины Игоречка, и Макар с утра не вылезал из гаража, его даже на праздник еле приволокли. Так что настроение у нас было приподнятое, как перед запуском в космос. Это не значит, что все мы в тот момент представляли, как работает машина, — Манин и Игоречек люди, как ни странно, суеверные, и оба, как оказалось, боялись, что опыт провалится, хотя в Москве его уже ставили много раз.
Шурочка танцевала со мной и уговаривала меня поступать в Москву на истфак. Она, как всегда, говорила без умолку, черные, завитые химией волосы падали ей на лицо, и она все время надувала щеки, чтобы отдуть локоны в сторону. Вообще-то она была очень милой. Это вопрос не личной моей привязанности. Хоть я и акселерат, мне еще только пятнадцать лет и женский вопрос меня практически не волнует.
Потом Манин, Игоречек и, конечно же, Макар скрылись в гараже и там колдовали, но меня это мало интересовало. Мне было хорошо. И было бы еще лучше, если бы не эта пластинка. Я вдруг представил, что Томат вернулся из кино и сразу бросился искать пластинку, а ее нет. Представляете, что тогда поднимется за скандал! Тихий такой скандал, вежливый, лучше утопиться! Я сидел и смотрел, как неосторожно эту пластинку ставят на проигрыватель, но взять ее и унести было неловко. Не могу же я показать, что боюсь какого-то Томата.
Но все на этом этапе обошлось.
Часов в одиннадцать Манин, вернувшись из гаража, приказал нам расходиться, потому что подъем в семь, а в половине восьмого всем приказано быть готовыми к эксперименту.
Я с облегчением забрал пластинку, сунул ее в конверт и, позвав Макара, пошел домой. Мы с Макаром живем недалеко друг от друга, на другом от школы конце улицы. Светила луна, было тихо, даже собаки не брехали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});