Читать интересную книгу Белая береза - Михаил Бубеннов

Тетка и сестра воскликнули в один голос:

— А что ж ты боишься?

— Я? Боюсь? Испугался я такого выродка, как этот Лозневой. Да и немцев тоже. Не очень-то они храбрые, чтобы их бояться!

— А не боишься, так нечего зря ныть и тоску на себя нагонять, сказала Серафима Петровна. — Иди — и все, раз велено! Приказ так приказ: что сюда, что в бой…

— Понимаете вы! — Хахай совсем озлобился. — Да я в любой бой пойду и глазом не моргну! А тут… Эх, лучше и не вспоминать! Да вы понимаете, что он может от меня потребовать? А вдруг он скажет: "Отрекись от партии, от комсомола!" Может потребовать, раз явился? Может! А что мне тогда делать? Разве я снесу это? Разве я могу сказать такое? Да у меня язык не повернется даже для обмана сказать такие слова! Лучше я сам в петлю полезу, чем сказать это… — Серьга остановился, казалось, проглотил что-то, и глаза его вдруг налились слезами. — Не сказать мне этого… А потребует — тогда конец: я ему на том же месте всю морду расшибу! Я из него омлет сделаю! Перед таким подлецом, перед таким предателем, пусть и для конспирации, да я буду отрекаться от партии и комсомола? Никогда!

Но произошло все гораздо проще. Пришел Ерофей Кузьмич, пересказал разговор с Лозневым и предложил Серьге вместе с ним немедленно отправляться в комендатуру. Когда же Хахай высказал предположение, что Лозневой потребует отречения от партии и комсомола, Ерофей Кузьмич даже захохотал.

— Какое отречение? Хэ! Когда ему требовать? Вот удумал! Стой ты, стой и слушай меня! — И он подсел к мрачному, косо поглядывающему Серьге. Пока мы с ним-то, с Лозневым-то этим, вели разговор, подъехали немцы. Целый обоз. Ну, те, что за отрядом гонялись. Приехали, понятно, ни с чем, злые, как черти! Сейчас укладывают на сани всех побитых и торопятся в Болотное. И Лозневой с ними. Когда ему тебя допрашивать? Когда ему требовать от тебя отречения? Только бы скорей унести ноги. Одна минута разговора — и все в порядке, и ты на должности. Держись смелее — вот и все! Он сам боится, что ты откажешься. Никого же нет в деревне, а человека… то есть, сказать вернее, полицая, надо, непременно надо! Да не коси ты своим дурным глазом, собирайся живо, и пошли, а то уедут! Возьмут и пришлют чужого, а тебе потом влетит от Степана. Какой же ты дурной, а?

— Ладно, пошли! — согласился наконец Серьга.

Пришел Серьга Хахай в комендатуру бледный и мрачный: он все еще втайне ожидал, что Лозневой потребует от него невозможного. Но этот его вид как нельзя лучше сделал свое дело: Лозневой счел, что парень действительно страдает от искреннего раскаяния за грех своей молодости. Целясь в Серьгу из-за стола острыми, как осколки, глазами, он спросил:

— Что мрачный?

— Радостей мало… — угрюмо ответил Серьга; чувствуя толчки Ерофея Кузьмича в бедро, он подошел к столу ближе, снял шапку. — Не очень весело…

— Говорил с тобой Ерофей Кузьмич?

— Говорил…

— Я все обсказал ему, — доложил Ерофей Кузьмич.

— Ну как, будешь служить?

Серьга помедлил с ответом, помедлил лишнего, и Ерофей Кузьмич даже покашлял от досады. За эту секунду промедления Серьга успел увидеть, с какой поспешностью собирались гитлеровцы в путь: одни быстро, жадно жевали куски хлеба и мяса, другие вытаскивали из комендатуры оружие и разные вещи, третьи выводили со двора лошадей, запряженных в сани… Серьга поглядел на немцев-карателей, вздохнул и сказал вдруг независимо:

— Что ж, это можно…

— Он согласен, согласен, — подтвердил Ерофей Кузьмич.

— А зарплата, извиняюсь, какая будет?

— Привык к зарплате? — съязвил Лозневой.

— У меня запасов нет. Чем жить?

— Без куска хлеба сидеть не будешь.

— На этой работе мало одного куска хлеба, — все смелея и наглея, заметил Хахай. — Они вон и мясо едят…

— Все будет, не торгуйся.

— Уговор дороже денег.

— Раньше вот так же нанимался?

— Там была зарплата. Дело точное.

— Расчетлив ты, как американец!

— А как жить без расчета?

Ерофей Кузьмич даже взомлел от этого разговора.

— Брось ты. Серьга, что ты торгуешься? — И добавил, подумав: — И к большевикам пошел за деньги, и тут все тебе дай. И в кого ты уродился такой? Вот хапуга, право слово!

— Всяк живет, как может, — ответил на это Хахай.

— Научили тебя большевики жить! — злобно косясь, сказал Лозневой. Хорошую из тебя сволочь сделали! Видал, Ерофей Кузьмич, как рассуждает? А ведь еще молод! С такими замашками ты, безусловно, нас переживешь!

— Меня-то точно переживет! — сказал Ерофей Кузьмич.

— Да и меня! — добавил Лозневой.

— Все может быть. — Серьга мирно вздохнул. — Закурить не разрешите?

Комендатура опустела. Выглянув в окно на улицу, где скучился обоз, Лозневой тоже заторопился в путь.

— Так вот, — сказал он Серьге Хахаю и Ерофею Кузьмичу, застегивая полушубок, — ваша задача… Впрочем, это известно: точно выполнять все распоряжения волостной комендатуры. Служите… и чтобы в деревне был полный порядок!

— Это можно, — ответил Хахай. — Порядок будет.

— Как положено, — подтвердил Ерофей Кузьмич.

Отряд гитлеровцев тронулся в Болотное. На последних санях, загруженных мерзлыми трупами, кое-как прикрытыми шинелями, в самом задке примостился и волостной комендант полиции Лозневой.

Ерофей Кузьмич и Серьга Хахай, как заставляло их служебное положение, почтительно проводили отряд. Когда отряд скрылся за околицей, они отвернулись от запада и улыбчиво поглядели друг на друга.

— Ну, как дела, господин полицай?

— А твои как, господин староста?

Улыбаясь, они стояли на дороге, а вокруг них, над всей деревней, заваленной сугробами снега, тихо и величаво, как в любое мирное морозное утро, поднимались, точно в чудесном дворце, колонны дыма…

XX

На следующий день, 14 ноября, несколько колхозников, бродя по колено в рыхлом снегу, валили в роще у Болотного молодые прямоствольные березы. Все работали молча и угрюмо: эта светлая, радостная роща была излюбленным местом отдыха и развлечений жителей районного центра. Болотовчане берегли здесь каждое деревце как зеницу ока — и для себя и для потомства… Чернявый быстроглазый мальчуган, помогавший взрослым в работе, на комле одной из сваленных берез обнаружил старый, вырезанный ножом и уже заросший, но четкий рисунок сердца. Он с удивлением спросил одного из взрослых:

— Дядя Семен, что это?

Дядя Семен взглянул на рисунок, разом воткнул в свежий пенек топор и почему-то высоко поднял глаза. Осмотрели рисунок и другие колхозники. Все они вдруг увидели любимую рощу, полную тихого света и яркой весенней зелени, и один из них ответил мальчугану ласково и грустно:

— Это, милый, сердце…

Мальчуган хорошо почувствовал в голосе старшего грусть — она была сродни его грусти, и спросил, сдерживая волнение:

— И зачем им сдались эти березы?

— Надо, милый, надо!

— А зачем? — упрямо повторил мальчуган.

— На кресты.

— На какие кресты?

— Для немцев…

— Для убитых? Которых вчера привезли?

— Для них.

— А что ж, тогда надо! — вдруг трезво рассудил мальчуган и посмотрел на взрослых, как равный на равных, хотя это и трудно было делать ему с высоты его роста.

Один из взрослых спросил, смотря в землю:

— Семен, может, хватит?

— Нет, вали еще, — грустно ответил Семен.

— Куда еще? Гляди, сколько навалили!

— Еще надо, — повторил Семен. — Что же, по-твоему, каждый день сюда ездить? Запасти надо.

А еще через день на площади в Болотном, где раньше происходили праздничные митинги, появилось кладбище — новое немецкое кладбище, каких уже были тысячи на нашей земле. Над свежими могилами, припорошенными свежим снежком, ровными рядами стояли березовые кресты…

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

I

В штабе командующего армией генерал-лейтенанта Рокоссовского 11 ноября состоялось совещание командиров стрелковых дивизий, танковых бригад и других соединений.

На фронте в последние дни стояло затишье.

Немецко-фашистская армия, истощенная и обескровленная за период октябрьского наступления, не проявляла активных действий. Но данные разведки говорили о том, что гитлеровское верховное командование усиленно готовится к новому наступлению. В потрепанные гитлеровские дивизии ежедневно прибывало пополнение. Одновременно появлялись и новые части. Только накануне совещания в район села Каменка прибыла 5-я танковая дивизия, недавно воевавшая в Африке и все еще не успевшая перекрасить свои танки: в отличие от танков других дивизий они были выкрашены в желтый, песочный цвет пустыни. Все это означало, что второе немецкое наступление на Москву может начаться в ближайшие дни.

Надо было готовиться к отражению нового натиска врага. Наступали дни, когда решалась судьба Москвы.