Что же будет дальше? Если всего лишь одна ночь способна принести мне такой дар, то что же случится через полгода… Хотя… Эти полгода я не проживу. Уж в этом-то ты, Антон Зуев, можешь быть уверен на все сто.
Кольца убьют меня. А еще раньше вот эта вот железячка, которая не прошла должной очистки, заключавшейся в том, чтобы полежать спокойно годик-другой, сведет меня с ума.
Эмоциональный отпечаток ныне покойного Федора Рогожкина.
Блин горелый! Это же будет шизофрения какая-то. И первые ее признаки уже налицо.
Я поежился и торопливо встал. Раз так, то я не должен терять ни секунды. Пришло время действовать. И если уж ты, Зуев, решил принять эту ношу, то волоки ее теперь до самого конца.
Вот только не забывай, что счет отныне пошел на дни. Или даже, быть может, на часы.
* * *
Стучат колеса. Из окна вагона я видел, как проплывают мимо дома, леса и поля. Реки. Озера. Сегодня поутру я мельком видел безбрежные серо-стальные волны Байкала, в которых как в зеркале отражались мрачные тучи, медленно ползущие по осенним небесам. Дивное зрелище. Хотелось бы мне задержаться здесь на денек или два, но такой возможности у меня не было. Но ничего, я еще вернусь сюда, если смогу сделать то, что должен. Если смогу вытащить свою задницу из этой заварушки и не обжечься при этом.
Я сидел и мрачно смотрел в окно, прислушиваясь, как в моем расползающемся по швам разуме меленно и лениво ворочается иссиня-черный комок чужих эмоций, изредка озаряющийся изнутри багровыми вспышками беспричинной ярости. Пока еще мне удавалось держать его в узде. Но надолго ли это?
Я должен поторопиться.
Иногда меня одолевало искушение снять чертово колечко. Приказать ему выйти наружу. Избавиться от мучительного чувства раздвоенности. Но я знал, что это будет неверным шагом, поэтому и не пытался. Хотя позавчера, после той вспышки ярости, когда я избил одного парня чуть ли не до полусмерти, я все же сорвался. Тогда, кое-как уняв свою проклятущую злобу, я присел на корточки возле окровавленного и пребывающего без сознания посвященного Обновленного Братства и, подняв дрожащую руку, прошипел:
– Убирайся! Катись из моего тела… Немедленно!
Собрав все свое отвращение, недовольство и боль, я швырнул его внутрь себя, чтобы все эти чувства послужили топливом для предстоящего изменения вероятности. Для того чтобы вытолкнуть наружу чужеродное кольцо, некогда принадлежавшее Федору.
И я почувствовал это. Почувствовал, как полыхнуло обжигающей болью кольцо в моем левом запястье, почувствовал, как этот зловонный комок ненависти и предсмертной боли Рогожкина дрогнул. Возможно, он бы вышел наружу. Возможно, кольцо Федора подчинилось бы мне и ушло, если бы не одно «но»…
«Для того чтобы снять кольцо вероятности, необходимо содействие еще одного кольца».
Так говорил мне Долышев. Этим словам я верил. Верил не потому, что вдруг у меня выработалась некая наивная доверчивость. Скорее наоборот – за последние два месяца я стал безумно подозрительным, маниакально расчетливым, максимально безжалостным к себе и другим. Не думаю, что это хорошо, но иного выхода у меня не было. Если бы я не смог измениться, то сейчас был бы уже мертв.
Но речь не об этом. Долышеву я верил, потому что его слова подтверждались некоторыми фактами, которые я отыскал самостоятельно в процессе своих «исследований». В частности, тем, что сначала я буквально чувствовал, как ворочается во мне кольцо. Оно бы вышло. Я верил в это. Я знал это.
Вот только для того, чтобы снять кольцо, необходимо содействие другого кольца. И его-то я и не получил. Если сначала все шло как по маслу, то потом… Как отрезало. Я мог бушевать, топать ногами, яриться и проклинать весь свет, но от этого ничего бы не изменилось. Мое собственное кольцо вероятности, некогда избравшее простого провинциального дурачка Антона Зуева в качестве могучего инструмента для переделки мироздания, на этот раз решило проявить самоволие.
Если раньше у меня и возникали какие-то сомнения в способности колец к самостоятельному мышлению, то теперь они благополучно рассеялись. Как может мыслить некий кусок металла? Не знаю. Но он, несомненно, на это способен. Так же, как может делать и еще очень многое. Собственно, что люди Братства знают о кольцах вероятности? Не так уж и много. Как простые металлические ободки могут сливаться с человеком в некоем причудливом симбиозе? Как кольцо способно изменять свой размер под действием всего лишь желания того, кто держит его в руках? И, самое главное, каким методом этим чертовым порождениям бездонных глубин ада удается править самой великой силой во всем мире – случайностью? Никто этого не знает. Вернее, я не знаю, хотя и читал еще будучи в Москве вместе с Шимусенко одну научную статью…
Ну если бы я в ней хоть что-то понял! Формулы, формулы, формулы. Интегралы, логарифмы, дифференциальные уравнения. Что-то о принципе неопределенности, биоэнергетических полях и переносе квантовых явлений в макромир. Короче, сам черт ногу сломит.
Ну ладно. Допустим, существовала некая суперцивилизация, которая в незапамятные времена решила сделать прозябающему в варварстве человечеству подарок. И сделала. Да такой, что даже всему научному потенциалу двадцать первого века не хватает способностей разобраться в технологии создания этих колец. Я, конечно, не говорю, что так было на самом деле. Я только излагаю свои мысли. Быть может, эти семнадцать железок – вовсе не дар от наших собратьев по разуму, а искушение, брошенное в наш мир щедрой рукой дьявола? Согласен! Я готов поверить и в это.
И только одна мысль давила на меня сильнее всего. Как неведомому создателю этих поганых штуковин удалось дать им разум? Вот это уже выше моего понимания.
Но я отвлекся.
Итак. Кольцо снова решило проявить свой норов и отказалось содействовать в том, чтобы избавить своего носителя от мук сумасшествия. Вот, значит, как? Ну и ладно! Не больно-то и хотелось! Если я сдохну, то и тебе придется несладко. Ведь, будучи мертвым, я не смогу исполнить предначертанное.
Придется вам снова искать такого же недоумка, как Зуев, согласного попасть в одиночку между молотом Романа Долышева и наковальней Старого Братства. Долго искать придется, потому что, готов поклясться, таких дураков больше нет в целом мире.
После того позорного провала, когда мое собственное колечко решило кинуть меня, я больше не пытался противиться судьбе. Будь что будет. Если мне суждено умереть, я умру. Если суждено свихнуться – свихнусь. Если суждено победить…
Покорных судьба ведет, а непокорных – тащит. И никакие кольца вероятности ей не помеха. Избитые истины…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});