Читать интересную книгу Отрок. Женское оружие - Евгений Красницкий

– Иди, Максим, догоню я… Что случилось, матушка? – заботливо спросил он. – Ты, никак, плакала?

– Да нет, хорошо все… в глаз соринка попала… – слабо улыбнулась Татьяна, сама понимая, как неправдоподобно выглядит ее объяснение, но ничего более подходящего на ум не шло.

– Если ты из-за вчерашних дур, так и не думай! – покачал головой отрок. – Они твоего мизинца не стоят! Ты, главное, не забывай – у тебя теперь не двое сыновей. Четверо нас. Отольются этим вертихвосткам твои горести, будь покойна… – Артемий недобро прищурился. – Разберемся с ними, дай только срок.

– Бог с тобой, и не думай! – не на шутку испугалась Татьяна. – Вам в эти дела лезть не надобно… – но у самой от такой готовности ее защищать приятно потеплело на сердце. Дождалась! Хоть на старости лет будет, к кому голову преклонить, коли мужу не нужна.

– Урядник Артемий! – над самым ухом рявкнул теперь уже мужской командный голос. – Ты почему здесь?

Татьяна с неудовольствием узнала Алексея и поежилась. Хорош, конечно, не зря бабы по нему сохнут, Анька вон вовсе голову потеряла на старости лет, зато сама Татьяна его на дух не переносила и побаивалась. Да и он на нее смотрел, словно на пустое место, даже и не уверена была – помнит ли, как звать, и узнает ли в лицо, если где на улице встретит. Как Фрол после того случая… Вот и сейчас принесла его нелегкая! Артюша сразу вскинулся, в струнку вытянулся:

– Виноват, господин старший наставник!

Правду сказать, когда Алексей разглядел, с кем это отрок лясы точит, то смягчился взглядом, кивнул Татьяне, здороваясь, и заметил подчиненному:

– Не задерживайся. Договорите – и чтоб тут же на месте был!

После такой встречи какие уж разговоры! Глянул приемный сын на Татьяну в последний раз и помчался – видно, крут с ними Алексей, она уж испугалась, что и на нее рявкнет, как батюшка Корней – тот бы случая не упустил. Всю радость от Артюшиной душевной ласки ей этот окрик испортил, опять злые мысли одолели.

Так и пошла она потихоньку в горенку – не хотела подступающие слезы всей крепости показывать, лучше уж одной выплакаться. Да только к пущей досаде на самом пороге девичьей избы столкнулась с оживленно переговаривающимися довольными бабами, которые как раз из посада вернулись. Татьяна-то в глубине души надеялась, что свои ратнинские бабы ее раздражение и досаду на здешние порядки поддержат, посочувствовала им, что ломают привычный уклад, переезжают в эту суету, порадовавшись заодно, что ей-то самой такое не грозит, а они вон какие довольные – будто в этой постылой крепости им медом намазано. Даже Ульяна, которая всю дорогу охала и переживала, теперь сияет, словно начищенное блюдо.

Старшая сестра мигом заметила, что Татьяна вот-вот расплачется, загородила ее от остальных, особенно от Верки, которую хлебом не корми – дай прицепиться… Хуже овода зудит, разве что не жалит.

– А я ведь и не видела, ладно ли тебя тут устроили, – перебивая говорившую что-то Ульяну, Вея решительно, совсем как в детстве, взяла младшую сестру за руку и почти потащила внутрь, а та, точно так же, как и много лет назад, послушно пошла за ней.

– Вот, возьми и оботрись, – Вея намочила рушник водой из стоявшего тут же кувшина, протянула Татьяне. – Что случилось-то?

– Да ничего вроде… Просто… лихо как-то, все не так, как дома… Зря я сюда поехала, никому до меня дела нет – сыновья и то отговорились, дескать, заняты…

– Ну, это все маета наша бабья, при беременности дело обычное, поплачь – полегчает, – усмехнулась старшая сестра. – А что заняты, так оно и понятно – завтра в поход уходят, до бабьих ли прихотей им! Ты же вроде жена смысленная, должна такие вещи понимать.

– Да я и понимаю, только все равно лихо. Крепость эта… – Татьяна замялась, но слова уже вырвались сами собой. – Ненавижу! Она у меня детей отнимает, не мои они тут!

Опять подступили слезы, а вместе с ними полились жалобы, и Татьяна, захлебываясь, задыхаясь, комкая слова и перескакивая с одного на другое, наконец-то выплеснула давно копившуюся боль. Все вспомнилось: и то, что родня попрекает ее разорением родной веси и не чтит как хозяйку дома, и то, что Анна собралась сама, забрала девчонок и уехала в крепость эту проклятущую, век бы про нее не знать, а за холопами и родней теперь ей, Татьяне присматривать, а тут самая страда, дел невпроворот, а ее чуть что – мутить начинает. А теперь тем более не до того: Настена лежать заставляет, говорит, иначе не доносить ребеночка, а ей от этих слов хоть в петлю лезь. Лавр опять на выселках пропадает, обрюхатил, пару седмиц вокруг вьюном покрутился да и был таков, хоть бы на людях вежество соблюдал, а то вон и сына чуть в грех не ввел, тот с кулаками на него попереть готов – где ж это видано?

Всех помянула, да не по одному разу: и батюшку-свекра, который младшую сноху на словах готов на руках носить, лишь бы родила здоровенького, а как до дела доходит, так из горницы выгоняет. И Анька, неблагодарная, хоть бы словечко Корнею сказала, заступилась… забыла уже, как Лавр после смерти брата один на две семьи разрывался, а то бы совсем по миру пошли… И снохи со вчерашнего как с цепи сорвались – зудят и зудят: узнай, сколько воевода этому немому уроду отдать хочет, а то наши дети зимой голодать будут… «Вы нас с насиженного места согнали, сюда приволокли, теперь вам за нас и отвечать», а она-то тут при чем? Слезы уже иссякли, голос охрип, а Татьяна все говорила и говорила, никак остановиться не могла.

В конце концов Вея решительно сунула ей в руку ковш с водой:

– Пей! – а когда та, стуча зубами о край посуды, продолжила свои жалобы, резко оборвала сестру. – Что ты других виноватишь, на себя оглянись! – не заметить досаду в голосе Веи было невозможно. – Какой ты в детстве была, такой и осталась – не зря покойная матушка говорила, что у тебя на голове горох молотить можно – только слезы будешь лить да утираться! И в кого ты такая? Ты чего от Дарены ожидала? Любви и почитания? А что ее сестра младшая – Гостена, подружка твоя закадычная, со своей семьей теперь на выселках в холопках у Луки, ты знаешь? А что другой твоей подружки, Клены, сестра меньшая руки на себя наложить пыталась, когда ее Бурей себе присмотрел – знаешь? Видела ее? Ты погляди, погляди при случае. Черная ходит, а в глазах смерть стоит. И сама Клена с детьми у Фаддея Чумы в холопках, ну так это еще ничего, по сравнению с Буреем. Вот Анна про то знает…

– Да что вы все мне Анну в глаза тычете! – возмутилась опешившая было Татьяна. – И так муж со свекром что ни день попрекают, теперь ты еще взялась! Ну чем она вам так глянется? Легко ей боярыней быть – у нее моих бед нету!

– Да что ты говоришь? – деланно изумилась Вея. – А на что ей твои-то горести сдались? У нее что, своих не хватает?

– И ты туда же… а еще сестра, называется. Да какие там у нее беды-то? Трое старших уже выросли, младшие подрастают… что в Ратном, что здесь ей все в рот смотрят. Даже мои сыновья про нее с почтением… Да еще и мужа себе такого на старости лет отхватила, совсем стыд потеряла, ровно девка красуется!

– Э-э, сестренка, никак ты ей завидовать вздумала? И вдовству ее тоже?

– Да что ты такое говоришь, Вея? Как можно? – перекрестилась Татьяна. – Грех это!

– Вот и вспоминай почаще, что она мужа схоронила. Сыновья твои к ней с почтением относятся? Так, знамо, есть за что. Что ты там еще ей в упрек ставишь? Детей пятеро, а у тебя только двое? В том ее вины нету. Что деток своих ты доносить не могла? Так и ей это знакомо.

– А ты-то откуда знаешь? Давнее же дело.

– Так я, Заглядушка, слушать умею. Бабы у колодца много чего порассказать могут, если слушать с умом.

– Ага, слушай-слушай, Варвара тебе наговорит, – не хотела уступать сестре Татьяна.

– Я же говорю – с умом слушать надо, с разбором. В Ратном-то, поди, не одна Варвара у колодца языком чешет, да и у лавки много чего любопытного услышать можно. Так что бросай ты о глупостях всяких… Ишь, завидовать Анне вздумала! Ты лучше вспомни, как она вдовой осталась, с пятью детьми на руках, с Мишкой умирающим да свекром-калекой.

– Так за свекром и я не меньше нее ходила… – пыталась возразить младшая сестра, но Вею уже было не остановить.

– Да, днем. Но лежал-то он у Анны в избе, ночами к нему она вставала. Да какой «вставала» – металась от больного Мишки к свекру безногому. Этому тоже завидовать станешь? Или не помнишь уже? Ты ж болела тогда… в который раз, а она хозяйство волокла, разве не так? И никто от нее слезинки не видел, жалобы единой не слышал!

– Да кто же тебе наговорил-то такое? Люди-то правду видят, бабы небось мне сочувствовали, не ей. Она чужой так и осталась, а я-то со всеми сошлась. И сейчас ее осуждают – совсем стыд потеряла на старости лет…

– Эх ты, простая душа! Сочувствовали, как же! – усмехнулась Вея. – Те, кто тебя у колодца жалел да Анну поносил, из тебя, дурехи, хотели побольше вытянуть да выспросить. Чем еще попрекаешь ее? Алексеем? Тебя вот муж хоть раз пальцем тронул?