Волайне, у которой никогда не было кьенгаров, свое лучшее оружие!
– Где Зикмунд и мои дети?
– Зикмунд и его дети в подземельях костницы, в самом защищенном месте королевства. Впрочем, раз ты не сдох со своим грифоном и знаешь, как лучше, то защити их сам. Я снова дарую тебе свою милость, Рейнар! Ты меня опять подвел, а я…
– Ты поклялся, что отошлешь моих детей на грифоне! А сам спасаешь лишь собственную шкуру!
Рейнар не отводил взгляда от лица, перед которым столько раз молил о прощении и которое столько раз представлял в крови. Дар тем временем подбирался к Рейнару, изучал жертву, примеривался к телу, искал, где будет больнее. Редрих, кажется, так глубоко был погружен в свою ненависть, что слова Рейнара, никем не перебитые, повисли в воздухе. Наконец он втянул щеки и громко харкнул в лицо герцогу.
– Я поклялся отослать их, когда ты убьешь Хроуста. Хроуста ты не убил. Ты ничего не сделал, как всегда. Поэтому…
– Хроусту нужен только ты, ты один, Редрих. Никто, кроме тебя! Встреть же его, мой король! Я принес тебе Дар, сделал тебя кьенгаром, сделал то, чего не сделал даже Свортек! А ты бежишь, бросив всех своих людей!
Мечи гвардейцев все еще были нацелены ему в грудь, но никто не пошевелился. Слова смели все обязательства и клятвы; Рейнар произнес вслух то, что воины и сами думали, но боялись сказать, чтобы не лишиться головы. Олдрих, сдвинув брови, наблюдал не за ним, а за королем. В толпе придворных Рейнар вдруг заметил леди Теризу: нарядная курица подавала ему какие-то знаки, но у него не было ни сил, ни желания их разбирать. Редрих молчал, пока его Дар распухал вокруг. Даже у него уже закончились оправдания и осталось лишь отчаяние.
Со стороны города раздался взрыв, затем второй, третий. Пусть в отдалении, но они заставили придворных упасть на колени, в панике зажимая уши. Грифоны разволновались, наездники изо всех сил вцепились в поводья. Шарка тоже вздрогнула, но взрывы вернули ее в чувство, и Рейнар снова поймал ее взгляд.
– Ты винишь Свортека, но разве не ты сам отобрал у Бракадии ее главный Меч и Щит? – крикнул он. – Скажи им, Редрих! Скажи, кто на самом деле убил Свортека! Кто отдал приказ Златопыту? Ты так боялся его, что готов был лишиться главного защитника Бракадии! Скажи им!
– Сдохни! – завопил Редрих, выбрасывая вперед обе руки – и черный вихрь поглотил Рейнара.
Пала тьма, как слепота, сквозь которую даже рев Такеша пробивался лишь вполсилы. Рейнар выхватил у Олдриха меч и слепо ринулся вперед, прочь из облака, которое проходило сквозь его тело, не причиняя вреда. Он вынырнул наконец наружу. Солнце ослепило его, шум ударил в голову. Гвардейцы и Гримвальд, стоявшие перед ним, оседали на землю, изуродованные, словно их пропустили через мясорубку, – Редрих отпустил Дар с поводка, не озаботившись отослать их прочь. Такеша Дар не тронул, и грифон с оглушительным клекотом бросился следом за Рейнаром. Зубастый клюв впился в гвардейца, который успел лишь замахнуться…
Рейнара снова поглотил мрак, но на сей раз дикий, мечущийся, как сердце бури: это Последующие вступили в бой, набрасывая на него всю мощь своих неуклюжих Трофеев. Серые пыльные плети проходили прямо сквозь него, раскидывали гвардейцев и, кажется, даже достигали визжащих дворян, пока Рейнар шел вперед. За забралами не было видно лиц, но Рейнар готов был поклясться, что они искажены шоком. У него самого скулы сводило от безумной ухмылки. Первый Последующий бросился было наутек, но клинок Рейнара ударил в рогатый шлем с такой силой, что сквозь рычание грифонов герцог услышал хруст шейных позвонков.
Второй Последующий нашел свою смерть под лапами Такеша: грифон обрушился на него всем своим весом. Трофеи рассыпались, оставив сноп повисших в воздухе искр. Но бой не прекратился – теперь все сражались против всех. В бурлящей, разбегающейся толпе одни гвардейцы боролись с другими, паны и гильдийцы пытались прорваться прочь, Териза отчаянно визжала, отдавая приказы своей страже.
Площадь, залитая солнцем, превратилась в хаос. Рейнар и сам не успевал понять, с кем бьется, – лишь летал из руки в руку его меч, залитый красной жижей, а черный грифон, оглушительно ревя, бросался на своего золотого брата, которого спустили с поводка. Толпа отхлынула прочь от зверей, поднимавших вокруг себя пыль и перья. Но Рейнар не мог остановить Грала: это был чужой грифон, которого с Митровицами ничто не связывало.
Впереди развернулась еще одна битва. Рейнару нужно было туда, только туда, где черно-золотое пламя легко расправлялось с тощими, слабыми сумрачными псами.
– Идиотка! Тупая деревенщина! В седло! – орал Редрих, надрывая глотку, сметая Дар все еще слабой Шарки. На это ему, похоже, действительно не требовалось никаких сил. Зато король, видимо, уже понял, что его новое оружие не причиняет герцогу никакого вреда и тот силен, как в дни своей славы.
Рейнар вскрикнул: пока он следил за королем и Шаркой, очередной гвардеец подобрался слишком близко и сделал резкий выпад. Он успел отскочить в сторону от клинка, который собирался вспороть ему живот, но лезвие скользнуло по ничем не защищенному боку, и герцог Митровиц согнулся, неловко отбив следующий удар.
Такеш все еще боролся с золотым грифоном. Редрих добрался до Шарки. Черно-золотое пламя взвилось, как дым над воротами Хасгута, и последние псы маленькой ведьмы рассыпались в воздухе. Лукка выдиралась из рук наездника, бешено крича. Рука короля, блеснув кольцом Свортека на солнце, ударила Шарку по лицу, и та рухнула на живот. Редрих подхватил ее за локоть, словно собираясь вырвать руку из тела, и потащил к грифонихе волоком, пока девушка цеплялась за брусчатку.
«Я клянусь тебе, Латерфольт, сын Хроуста, как кьенгар…»
О чем он только думает?
Но умоляющее лицо хинна, возникшее вдруг перед Рейнаром, заставило забыть о боли. Гвардеец сделал новый выпад, на сей раз целя в шею, но Рейнар блокировал удар, оттолкнул его ногой в живот и вонзил меч между шлемом и нагрудной пластиной – а затем, задыхаясь, боясь опоздать хоть на секунду, бросился к белой грифонихе, чувствуя, как рана в боку расползается все шире.
Редрих тем временем пытался затащить Шарку в седло. Она сопротивлялась как могла, и вокруг нее то и дело возникали кусками призрачные псы.
– Ты, мелкая, жалкая шлюха! – услышал Рейнар, когда Шарка в очередной раз соскользнула с седла. – Хватит брыкаться, мразь!
Король зашипел и выпустил Шарку из рук: ей удалось ударить его пламенем, опалив щеку. Шарка поползла в сторону, пользуясь его замешательством, и Редрих наконец решился:
– Тогда умри, Свортек!
Время замедлилось, как тогда, в Козьем Граде, когда Шарка послала на него всю мощь Дара, а Рейнар наблюдал сам за собой со стороны. Он видел, как закипает тьма в руке Редриха и превращается в клинок, направленный на Шарку, которая закрывала руками живот. Больше она ничего сделать не успела и лишь смотрела, как летит в нее Дар, который совсем недавно делал то же самое, подчиняясь ее собственной воле. В это мгновение Рейнар бросился между ней и Редрихом. Клинок ударил его в грудь; даже под Щитом он ощутил его мощь и согнулся, теряя драгоценные мгновения. Подняв голову, увидел, как король хватается за шею Лукки и орет наезднику, чтобы тот заставил грифониху взмыть в воздух.
Янтарные глаза встретились с грязно-карими: мимолетный, размазанный взгляд, но его было достаточно, чтобы вспомнить горящего в доспехе