«Тебе так отвратительно то, что нам предстоит этой ночью?» — гадал Алек, чувствуя себя виноватым за собственное нетерпеливое предвкушение.
Под конец пира около трех десятков каладийцев сбросили одежды, оставшись лишь в коротких узких кожаных штанах. У женщин наряд дополнялся облегающими кожаными же корсажами, обнаженные торсы мужчин, умащенные маслом, сияли шелковым блеском в свете костров.
— Теперь мы кое-что увидим, — тихо воскликнул Серегил, впервые за весь вечер на его лице появилось счастливое выражение.
— Мы — великие танцоры, лучшие во всем Ауренене, — говорила кирнари Клиа. — В танце мы славим узы единства, создавшие наш мир, — единства нашего народа с Аурой, единства неба с землей, того единства, что связывает всех нас нерасторжимыми узами. Ты можешь ощутить магию нашего танца, но не пугайся. Это всего лишь действие кхи, объединяющее танцоров с теми, кто на них смотрит.
Музыканты начали играть тихую заунывную мелодию, и исполнители заняли свои места. Разбившись на пары, они с чувственной грацией медленно поднимали друг друга; без малейшего намека на напряжение их тела сплетались в движениях одновременно строгих и эротических, выгибаясь, складываясь, колеблясь.
Захваченный зрелищем, Алек ощутил тот самый поток кхи, о котором говорила кирнари. Он чувствовал разнообразные волны энергии, рождаемые каждым следующим танцем, чувствовал себя вовлеченным в плавные движения, хотя не двигался с места Одни танцы исполнялись лишь женщинами, другие — только мужчинами, но по большей части танцевали все участники разом. Самое сильное впечатление на Алека произвело выступление девочек и мальчиков: дети были серьезны, как жрецы, и легки, как ласточки.
Клиа, прижав руку к губам, сидела неподвижно; на худом лице Теро было написано изумление, смягчившее его и сделавшее почти красивым. Позади них во главе почетного караула Алек увидел Беку. На глазах девушки блестели слезы. Рядом, но не касаясь ее, стоял Ниал и не отрываясь смотрел на танцоров.
Взгляд Алека все время возвращался к одной из пар. Его привлекало не только безупречное мастерство двух мужчин, но то, как они смотрели друг на друга, с доверием и предвкушением, как двигались, словно единое целое. У Алека перехватило дыхание, когда эти двое исполняли особенно чувственный танец: он не сомневался, что их связывает талимениос и что этот танец — отражение их жизни, отражение слияния их душ.
Рука Серегила сжала его руку. Ничуть не стесняясь, Алек переплел пальцы с пальцами возлюбленного, надеясь, что танец тех двоих выразит и его чувства.
Однако чем выше всходила луна, тем чаще Алека тревожила мысль о том, что их требуют к себе руиауро.
С тех пор как Теро впервые упомянул руиауро и их способности в Ардинли, Алек все время гадал, что будет, если те смогут добавить все недостающие кусочки в мозаику его жизни. Скитаясь со своим отцом, безродный, не знающий, что такое дом, он Никогда не осуждал отца за скрытность. Только побывав в Уотермиде, ощутив тепло семейства Микама Кавиша, Алек понял, чего был лишен. Отсутствие корней нашло отражение даже в его имени: просто Алек-и-Амаса из Керри. Там, где должны были бы быть другие имена, связывающие его с прошлым, зияла пустота. К тому времени, когда Алек достаточно повзрослел, чтобы начать задавать вопросы, отец его был мертв, и все ответы развеялись вместе с его пеплом над чужим полем.
Может быть, сегодня Алеку наконец удастся узнать правду о себе…
Они с Серегилом проводили Клиа домой, потом повернули коней к Нхамахату.
Этой ночью Город Призраков был безлюден. Алек вздрагивал при виде любой тени, ему казалось, что в пустых окнах он видит движущиеся фигуры, а во вздохах ветра чудились голоса.
— Что, как ты думаешь, произойдет? — спросил он наконец, не в силах больше терпеть молчания.
— Хотел бы я знать ответ, тали, — пробормотал Серегил. — То, что я пережил здесь, не было обычным. Мне кажется, что все это напоминает храм Иллиора: сюда приходят ради снов и видений. Говорят, руиауро — странные проводники.
«Я помню этот дом, помню эту улицу», — думал Серегил, удивляясь силе собственной памяти.
Со времени их прибытия в Сарикали он избегал появляться в этом квартале, но в детстве бывал здесь часто. В те дни Нхамахат был для него притягательно таинственным местом, куда разрешалось входить только взрослым, а руиауро казались просто чудаками, которые угощали сладостями, рассказывали интересные истории, а иногда, если достаточно долго ходить под аркадами, и создавали красочные иллюзии. Это представление оказалось разбито вместе с его детством, когда он в конце концов вошел в башню.
С тех пор обрывки воспоминаний о случившемся в Нхамахате преследовали его в снах, подобно голодным волкам, рыщущим там, куда не падает свет костра.
Черная пещера.
Удушливая жара внутри тесной дхимы.
Назойливая магия, проникающая всюду, выворачивающая наизнанку, вытаскивающая на свет все сомнения, заносчивость, несамостоятельность подростка, — так руиауро пытались узнать правду об убийстве несчастного хаманца.
Алек ехал рядом, окутанный хорошо знакомым Серегилу молчанием, счастливый, полный радостных предчувствий. Какая-то часть души Серегила жаждала предостеречь его, рассказать…
Он стиснул поводья так сильно, что заболели пальцы.
«Нет, я никогда не заговорю о той ночи, даже с тобой. Сегодня я вхожу в башню как свободный человек, по собственной воле».
«Однако по приказу руиауро», — напомнил ему внутренний голос, донесшийся сквозь вой стаи голодных волков памяти.
Наконец добравшись до Нхамахата, они спешились и отвели коней к главному входу. Из темной арки появилась женщина в мантии и взяла у них поводья.
Алек все еще хранил молчание. Ни вопросов. Ни испытующих взглядов.
«Да благословят тебя боги, тали!»
На их стук вышел руиауро. Серебряная маска — гладкая, благостная, ничего не выражающая — скрывала его лицо, подобно тому, как это принято в храме Иллиора.
— Добро пожаловать, — произнес низкий мужской голос из-за маски. Татуировка на его ладони тоже была такой же, как у жрецов в храме Иллиора. Почему бы и нет? Ведь именно ауренфэйе научили тирфэйе тому, как следует почитать Ауру. Впервые со времени возвращения Серегил подумал о том, как тесно связаны скаланцы и ауренфэйе, независимо от того, понимают они это или нет. Прошло много лет, и тирфэйе могли забыть, но его собственный народ? Едва ли. Так почему же некоторые кланы боятся восстановления прежних уз?
Жрец протянул Алеку и Серегилу маски и проводил их в помещение для медитации — низкую комнату без окон, освещенную стоящими в нишах лампами. По крайней мере дюжина обнаженных посетителей храма лежала там на подстилках, лица всех были скрыты серебряными масками. Во влажном воздухе висели густые клубы благовонного дыма от курильницы, стоящей посреди комнаты. В глубине широкая винтовая лестница уходила вниз, в пещеру; оттуда плыли клочья тумана.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});