Убийца укорачивает хронику бандитской операции, не называет фамилий задействованных в ней лиц, которые, по его словам, «и мать свою готовы заложить, только бы остаться в живых». Он и Блюмкин провожали гроб с телом Есенина в Москву. Возможно, но не в том вагоне, где находился скорбный груз, а тайно, в другом месте, чтобы не привлекать внимания прощавшихся с убиенным ленинградцев. Руководил отправкой вагона и грустной церемонией на вокзале директор Лениздата Илья Ионов (Берштейн), в прошлом — убийца и каторжник с 11 — летним стажем, шурин всемогущего Зиновьева, диктатора Ленинграда. Ионов, свидетельствуют современники, преждевременно свел в могилу Александра Блока.
Читателям «Чудес и приключений» может показаться фантасмагорией, что после неудачной попытки повесить покойника на трубе парового отопления, дегенераты (так назвал убийц Борис Лавренев), не найдя другого варианта, прикрепили его к… батарее, несколько возвышавшейся над полом. Вынули из брюк своей жертвы ремень, застегнули его на горле на пряжку, привязав остаток ремня к батарее. Петли сделать не удалось, так как есенинская талия была сравнительно узкой и ремешок для удавки оказался коротковатым. Они прижали лоб усопшего к раскаленной трубе, чтобы позже представить рану как ожог.
Подонки застирали кровь на рубашке замученного, привели комнату в беспорядок и удалились.
Позвольте, скажут, но ведь тело висело под потолком, на трубе парового отопления, об этом все знают! Знают из лживых газетных сообщений. Как ни чудовищна картина, на этот раз Леонтьев не солгал.
Автор этих строк был в 1994 году шокирован и разочарован странным рассказом бывшего агента 5-й бригады активно-секретного отделения У ГРО Георгия Евсеева (р. 1901), побывавшего 28 декабря 1925 года в «Англетере».[178] Старик упорствовал: труп был прилеплен к батарее. Только сейчас стало ясно — не подвела служаку память.
О том, что петли на горле несчастного не было и не осталось странгуляционной борозды, свидетельствовал стихотворец Василий Князев, стороживший в морге заледенелое тело от «чужих» глаз: «В маленькой мертвецкой, у окна, // Золотая голова на плахе. // Полоса на шее не видна. // Только кровь чернеет на рубахе» (видно, ее все-таки застирали небрежно).
Нет никаких сомнений, что Леонтьев верно передает полученное Блюмкиным по спецсвязи и изложенное ему соображение своего идола:«.. Троцкий на следующий день (после гибели поэта. — В.К.) лично даст информацию в печать о самоубийстве неуравновешенного и психически надломленного поэта. Тем самым будет поставлена точка на попытках какого-либо расследования». Так и произошло. Доказать личную причастность Троцкого к беспардонным сообщениям в центральных газетах трудно, но их оперативная «осведомленность» несомненна. Еще не состоялась судмедэкспертиза вскрытия тела Есенина, еще не успело сделать ни одного шага следствие, а газеты уже подвели итог и фарисейски объявили о самоубийстве поэта. Особенно усердствовали московская «Беднота» и ленинградская «Красная газета» вечерний выпуск.
Ее основателем был тот же Сосновский. «Красная» умудрилась сообщить о смерти поэта 28 декабря, что было бы: технически невозможным, не знай троцкисты из редакции о его гибели 27-го. В этом желтом издании позже печатались первичные наиболее лживые статьи и заметки о происшествии в «Англетере». Мимоходом вопрос к нашим оппонентам: почему Троцкий датировал смерть Есенина 27-м декабря («Правда», 1926,19 января) — в то время как вся советская печать называла 28-е число? Догадаться нетрудно.
После есенинской трагедии многие ее укрыватели получили иудины сребреники — кто в виде выгодного служебного местечка, кто — досрочного выхода книги, кто — повышения в должности. Так организаторы убийства поощряли лжепонятых, свидетелей, мемуаристов и прочих христопродавцев. Немало людей, причастных к утаиванию злодейства, не без помощи Блюмкина, по словам Леонтьева, «отбыли в мир иной: кто по пьянке выпал с балкона, кто утонул и так далее…». Когда в 1929 году Троцкого выслали из СССР, а Блюмкина за тайную связь с ним расстреляли, вся «англетеровская» муть заколыхалась, предупреждая возможные разоблачения. По надуманным предлогам судили и упрятали за решетку коменданта гостиницы Назарова и милиционера Горбова; многие кинулись создавать себе алиби или, как крысы с тонущего корабля, побежали в другие города и на новые места работы. Переполох был большой. Но, к сожалению, «дело Есенина» тогда не раскрылось. Некоторые так и продрожали всю жизнь (лжесвидетели Лазарь Берман, Павел Мансуров и др.). Остатки совести заставили открыть «тайну "Англетера"» лишь одного Леонтьева.
Каков был последний геростратовский путь Николая Леонтьева — мы не ведаем. Знаем одно: он и Яков Блюмкин вошли в сатанинскую историю как самые гнусные ее бесы.
Скоро исполнится 80 лет, как не стало великого сына России, одной из центральных фигур многострадального XX века. Его имя наконец-то очищено от скверны. Перед нами как бы заново явился не только художник огромного таланта, но и мужественный человек, не склонивший головы перед палачами.
«Не умру я, мой друг, никогда», — писал он. И навсегда остался в нашей благодарной памяти.
«Это им не простится, — говорил он, — за это им отомстят. Пусть я буду жертвой, я должен быть жертвой за всех, за всех, кого не пускают (домой). Не пускают, не хотят, ну так посмотрим. За меня все обозлятся. Это вам не фунт изюма. К-а-к еще обозлятся. А мы все злые, вы не знаете, как мы злы, если нас обижают. Не тронь, а то плохо будет. Буду кричать, буду, везде буду. Посадят, пусть сажают — еще хуже будет. Мы всегда ждем и терпим долго. Но не трожь! Не надо» (запись Галины Бениславской).
Он взошел на Голгофу с ясным пониманием своей обреченности и жертвенности. Это было не слабостью обессиленного человека, а подвигом. Об этом еще напишут и споют.
Глава 20. Приказ отдал Троцкий
Эта часть исследования вызовет наибольшее сопротивление и раздражение наших оппонентов.
За последние годы вышло немало книг о Троцком — этом «демоне революции» (И. Дойчер, Н. Васецкий, Д. Волкогонов и др.). Почти все они под флером академической субъективности реанимируют труп главного революционного палача, бесконечно комментируют его бредовые прожекты мирового пожара (идея «перманентной революции», заимствованная у торговца отечеством, агента кайзеровской Германии Гельфанда-Парвуса).
Давно стало общим местом наблюдение, что облеченные властью тираны и диктаторы нередко баловались искусством. Троцкий, в молодости переводивший на украинский язык басни Крылова, мнил себя большим эстетом в литературе. Некоторые его оценки творчества современников самостоятельны, не лишены наблюдательности и лихости ума. Например, он не принял натужно-уличной крикливости Маяковского, несмотря на весь его революционный пафос. Но Троцкий еще в детстве «ушибся» социологией и политикой — эта болезнь постоянно давала себя знать при анализе тончайших явлений литературы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});