Порой закрадывается сомнение: а не турнир ли на деревянных лошадках с пластмассовыми мечами все эти разговоры о том, что печатать, кого издавать, в каких количествах? Может быть, ветер гласности еще не касался занавеса, скрывающего истинное материальное положение типографско-издательского дела? Может быть, и здесь, как в некоторых, если не во всех, сферах экономики, в конечном итоге камнем преткновения является скудость или недостаточность чисто материальных элементов – в данном случае бумаги, станков и т. д.? Или ведомственная принадлежность вопреки здравому смыслу? Есть же штатные типографии, работающие в малую долю своей мощности только потому, что принадлежат одному ведомству (организации), в то время как принадлежащие другому дымятся от перегрузки неподалеку.
Знают ли те, кто разрабатывает издательскую стратегию, об истинном положении вещей? Если да, то пусть поведают. Если нет, то интересно, почему – тогда пусть узнают и после этого предадут гласности. Чтоб кривотолков не было. На том же форуме довелось услышать клятвенные заверения, что «всякие разговоры – треп, так как с материальной базой – труба»; и в то же время узреть в других углах авгуровские улыбки «знающих», что, мол, материальная база – будь здоров! – да не про вашу честь, хоть и вопиюще недогружена.
Не знаю, что ближе к истине. Может, и то, и другое от нее одинаково далеко.
Шестое декабря
Одноактный репортаж о форуме творческой молодежи г. Москвы
Действующие лица:
Владилен Иванович, литератор, 56 лет
Вениамин Полуэктович, литератор, в ожидании юбилея
Борис, издавшийся молодой литератор, 33 года
Виктор, неиздавшийся молодой литератор, 28 лет
Славик и Вовик – журналисты
«Человек у подоконника»
К-критик
Незнакомка
Геофизик (женщина)
Голоса выступающих
Место действия – кафе «Ангара», где собралась «литературная секция» форума. Действующие лица сидят за одним из длинных столов, стоящих перпендикулярно внешней стене и обращены к центру зала, откуда доносятся усиленные микрофонами ГОЛОСА. Рядом с Владиленом Ивановичем и Вениамином Полуэктовичем два свободных места.
СЛАВИК: У рокеров в «Метелице» – толпа с бубенчиками. У киношников тихо. В «театре» вяло. В «фольклоре» деловито. В «классической музыке» из пятидесяти человек двадцать – члены Союза, так что гиблое дело. Художники колготятся – наверное, к чему-то придут. У вас как?
ВОВИК: У нас даже возраст-то неясный. «Творческая молодежь», – а все, как я погляжу, пережили Лермонтова. Иные – давно.
СЛАВИК: Ну, я побегу?…
ВОВИК: Послушай хоть немного. Литераторы все-таки, основа основ.
СЛАВИК: Сейчас телевидение основа основ…
ГОЛОС 1-й: «Площадка молодняка», «лягушатник», «30-летние», – эти термины придуманы для обоснования удобной легенды о «буйных мальчиках». Пройдет, мол, перебесятся. И проходит – жизнь-то идет. Очень удобная ситуация для бюрократов. С этой позиции мы все уязвимы…
ГОЛОС 2-й: Средний возраст делегатов I Съезда писателей – 33–35 лет. На пятом люди до тридцати составляли треть делегатов. Расклад на седьмом, последнем: до тридцати – трое, до 40 – пятнадцать, 420 – в возрасте от 50 до 70 лет… Мы словно литературные мальчики и девочки. И содержать нас в таком качестве – это политика. Те, кто начинал писать в течение последних пятнадцати лет – это удушенные временем ли, бюрократией ли литераторы. Целое поколение выпало, как пьяный из троллейбуса. Во всем разуверились и позакрывались в комнатах. Работали «в стол». Выработался комплекс неполноценности. В чем-то помощь опоздала. Так давайте же 18-20-летним включим «зеленый свет»!
ГОЛОС 3-й: «Адмирал Нахимов» был давно списан. Но документы на списание оформлялись так долго, что он успел утонуть. Бюрократия убивает, и мы сталкиваемся не с государственной, а с ведомственной, убийственной структурой…
ВЕНИАМИН ПОЛУЭКТОВИЧ: Послушаешь – прямо-таки непризнанные гении. А по сути и выбрать нечего из груды исписанного. Журналы завалены рассказами-романами-стихами – аж шкафы трещат. Рецензенты неврозы зарабатывают в считанные месяцы…
ВЛАДИЛЕН ИВАНОВИЧ: Не больно-то их много, журналов-то.
В. П.: В нашу бытность еще меньше было. Только мы, написав по пять стишков или по три рассказика, в гении не лезли. Надо бы понять, что на писание десять процентов энергии потребно. Остальные девяносто – на пробивание. Это закон литературной жизни, компонент творчества, если хочешь.
В. И.: Разве ж это нормально?… Ребят можно понять. Поколение какое-то… несчастненькое, невыкрикнутое.
В. П.: Читывал. Одни натюрморты из селедочных голов.
В. И.: Да что они видели?… – то и выдавали. Откуда взяться бодрости, когда во лжи плаваешь?
В. П.: У порядочного человека в такой ситуации должно быть чувство «капитанского мостика». Он должен быть свеж и подтянут, даже сознавая, что корабль тонет, и до конца выполнять свой долг.
В. И.: Ладно тебе! Мы-то – когда еще на компромиссы пошли? А эти не хотят.
В. П.: Не могут! Слышал, как они нас-то чихвостили? «Молодые 60-х сгорели… Литература у нас плохая, никакая. Нарушено соотношение понятий литература и читатель. За исключением нескольких имен, остальные плодили духовную нищету и пассивность…» Ничего себе обвиненьица! Дети малые, ей-богу!
В. И. Знаешь текст первого, самого старого из найденных, папируса? «Времена не меняются. Дети не слушают родителей и всякий норовит написать книгу». Что же теперь делать? А если зуд. Невыносимо, когда невысказанное давит, – нам-то теперь это трудно понять. А надо бы… Надо помягче к ним…
ГОЛОС 1-й: В шестидесятых погибли многие начинания, потому что бездарности удалось натравить друг на друга людей одаренных… Я против «возрастного расизма», с чьей бы стороны он ни исходил. Представьте, Толстой говорит о Достоевском: «40-летний». Эта градация навязана нам каким-то сумасшедшим бухгалтером. Данте всегда шестнадцать. Нике Турбиной – всегда восемьдесят… Я призываю не вступать в унаследованные, навязанные конфликты – «Восток – Запад», «правые»-«левые», народное – индивидуальное, город-деревня и так далее. Сейчас литературная ситуация настолько сложна, что ее невозможно разделить надвое, не упрощая.
ГОЛОС 2-й: Московские молодые литераторы находятся словно в безвоздушном пространстве. У них нет защиты против неграмотного редактора, бюрократа и злобной молвы. Нет никакого журнала, в издательства не протолкнуться…
В. П.: Обличители… Образованные, а гулкие какие-то, незаполненные, мягко говоря.
В. И.: А знаешь, как Маяковский свою первую книжку издал? Она называлась «Я». Размножил на гектографе, сам разнес по книжным магазинам. Ведь нигде книга не проходит такой долгий путь, как у нас… Помягче надо к ним. (Обращается к Вовику.) Что же ваш товарищ ушел?
ВОВИК: Он все кафе обегает: репортаж в номер.
В. И.: А лучше б здесь посидел-послушал.
ВОВИК: Вы думаете, что-то решат?
В. И.: Всерьез затеяно, как я понимаю: комсомол…
ВОВИК:…«Общество трезвости». Вы знаете, есть у комсомола программа «Инициативы молодежи». Так там литобъединения стоят в одном ряду с секциями картинга, мотоциклетного спорта и тому подобным. По-моему, это о многом говорит… А вы думаете, «форум» – это не метафора?
В. И.: Эк как вы ничему не верите!
В. П.: Потому что это легче всего. А Гегель сказал, между прочим: «Считать последним словом мудрости сознание ничтожества всего, может быть, и есть на самом деле некая глубокая жизнь, но это – глубина пустоты». Так-то!..
В. И.: Да не забивай им голову Гегелем. Дай высказаться…
ГОЛОС 1-й: За последние годы у меня на квартире прошло около 400 литературных вечеров. Многие из присутствующих – их участники. Творчество молодых – это духовное достояние времени. Нужны постоянные места встреч: литературные клубы и кафе, где раз в неделю можно читать стихи. Газета «Досуг в Москве» или «Вечерка» печатает программу выступлений. Вечера пусть оплачиваются: негоже, когда поэт зарабатывает, работая грузчиком, и не может заработать творчеством. А малотиражные издания – 20-200 экземпляров – позволят тут же, в кафе, купить сборник понравившегося поэта, только что услышанного.
ГОЛОС 2-й: Нужен безгонорарный журнал, какие были в начале века. Тираж пусть – одна тысяча для начала. Уйдет ажиотаж: мнимо смелые, мнимо сильные обнажат свою мнимость… Вместо «Юности» трехмиллионной – десять молодежных литературных журналов тиражом по триста тысяч каждый!
В. П.: Или три миллиона по одному экземпляру… Смех и грех…
«ЧЕЛОВЕК У ПОДОКОННИКА» (Вовику): Простите, можно попросить пару листков из блокнота?… Спасибо!
В. П.: Кто это?
В. И.: А это кто? (Жестом обводит зал кафе.) Не знаю я! А что?