Коровин мял в руках папиросу. Врач разрешил по очень торжественному поводу принять пару рюмок водки, но категорически запретил курить. Коровин долго боролся с искушением, пока не заметил, что искрошил весь табак из папиросы. «Вот вопрос и решился сам собой» — облегченно вздохнул он.
— Куда нас после отдыха, командир? — спросил Федорцов. — Ну, бравого нашего пилота снова на истребитель посадят: ему на груди надо иконостас пополнять, а у летчиков это быстро делается: либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Не обижайся! Просто завидую белой завистью: видишь эту фашистскую сволочь в прицел и на гашетку жмешь. А в партизанской жизни самый страшный враг тот, что рядом с тобой в землянке лежит да думает, когда тебе пулю в спину всадить. И вычислить эту вражину непременно надо, да при этом своих товарищей, честных партизан, не обидеть незаслуженным обвинением. Вот не вычислили мы вовремя Петерсона… как там его по — настоящему?
— Полковник СС Герлиак, — процедил сквозь зубы Коровин, словно сплевывая ненавистное имя.
— Вот, вот! Эх, свести бы счет с этой гадиной!
— Сведем, обязательно сведем! — пообещал Коровин. — Кто лучше нас белорусские леса и партизанские тропы знает? Так что уверен: вернемся в скором времени туда же.
— И Герлиака найдем! — обрадовался Федорцов.
— Обязательно! — подтвердил Коровин.
— И прихлопнем гадину! — удовлетворенно заключил Федорцов, отбрасывая окурок.
— Ну, что? Пойдем, стол подметем? И водка осталась!
— Это уж без меня, — отказался Коровин.
— Как скажешь, командир. Пошли, авиация! Выпьем за сталинских соколов.
Федорцов и Волков ушли в дом, а Коровин долго еще стоял, втягивая в себя ледяной воздух, Он смотрел в ясное морозное небо, пронизанное яркими иглами звезд, но мысленно был уже там: за линией фронта, в Белоруссии. И он обязательно найдет Герлиака. И пристрелит его как лютого врага, — в этом Федорцов прав на все сто процентов! Но прежде он узнает у Герлиака, где Марта Редлих?
Клятву, данную погибшему другу, надо сдержать, несмотря ни на что!