Читать интересную книгу Путеводитель по стране сионских мудрецов - Игорь Губерман

— Вы, кажется, живете в Иерусалиме? — утвердительно спрашивает пришедший.

Спрошенный кивает головой.

– И вы туда вернетесь?

Спрошенный кивает головой.

– А когда?

Спрошенный послушно отвечает.

— У меня к вам просьба, — говорит пришедший, — как только вернетесь, сразу передайте вашему правительству: ни шагу назад!

И медленно уходит с чувством замечательно исполненного национального долга.

А с гуманистами всемирного размаха (в Израиле самом или вовне) — история слегка другая. И скорее по части химии она, по части тех таинственных процессов, которые творятся в нашем неизведанном духовном мире. В этих людях их еврейство как-то странно загнивает, обращаясь в сочные потоки слепоты и темного ожесточения.

А чтоб закончить эту грустную главу, припомним одну дивную, очень давнишнюю историю. Всего сто лет назад она случилась. Мы ее прочли в воспоминаниях секретаря Жаботинского. В отделе департамента полиции, занимавшемся евреями, было три сотрудника, в обязанность которых входило посещение еврейских лекций и собраний. Народ еврейский этих троих прекрасно знал, они и не скрывались: да, такая вот у нас работа. И один из них однажды был на некоем собрании, когда большую лекцию о сионизме прочитал сам Жаботинский — выдающийся оратор, как известно. А в конце, когда весь зал ему зааплодировал, секретарь вдруг с изумлением заметил, что дежурный полицейский чин со всеми вместе хлопает и вообще находится в восторженном экстазе.

— Понравилось? — осведомился секретарь. - Не то слово! — ответил немолодой полицейский. — Не то слово! Сионизм — какое замечательное дело! Только жалко, батенька, такое замечательное дело — и такому говенному народу доверять!

Глава 35

Только что мы в предыдущей главе зачеркнули нетактичную фразу о том, что даже животные не гадят в свои кормушки, как одновременно спохватились: мы ведь ничего не написали о прекрасных местных зоопарках!

Политикой в Израиле пропитано все без исключения, даже животный мир. Сейчас мы это поясним. В 2003 году были здесь выборы, в результате которых пришел к власти великий военачальник и герой Арик Шарон. Спустя два года он вывел евреев-поселенцев из Газы. Это было деяние, достойное Моисея, считали одни, другие же (в частности — сами поселенцы) полагали, что это было вопиющей несправедливостью и разрушением основ государства. Надев оранжевые одежды (под влиянием украинских событий, очевидно), поселенцы денно и нощно проклинали своего недавнего героя, громко заявляя, что такое подлое предательство они и не простят, и не забудут. Так вот, надо сказать, что у Шарона был любимый попугай. Конечно, говорящий. Жили они очень дружно, пока не началась предвыборная кампания. Попугай вместе с хозяином внимательно слушал предвыборные речи, и Шарон вдруг обнаружил, что симпатии его болтливой птицы отданы усатому вождю Рабочей партии Амиру Перецу. И более того: он выучил и начал повторять куски из лозунгов презренного соперника. Такого, разумеется, Шарон простить не мог. Поцеловал он попугая в хохолок и передал в подарок Иерусалимскому зоопарку. А зоопарк этот слывет островком терпимости и мирного сосуществования в бурном море ближневосточной действительности. Любовь к нашим братьям меньшим объединяет всех: евреев и арабов, религиозных и светских, левых и правых. Все они мирно прогуливаются здесь по аллеям, восхищаясь разнообразием и очарованием царства фауны. И вот это согласие было грубо нарушено двумя горластыми попугаями, которые бессовестно заявляли о своих политических предпочтениях. «С Амиром Перецом к лучшей жизни!» — без устали призывал попугай Шарона. А второй, сидящий рядом (как попал он в зоопарк, нам неизвестно), стоило ему увидеть оранжевое одеяние, грозно и скорбно восклицал: «Не забудем, не простим!» Как только весть об этих выкриках дошла до дирекции зоопарка, последовал приказ: немедленно убрать двух цицеронов из экспозиции и сослать в здание администрации. Бессрочно. И по сей день живут они где-то в коридоре, безуспешно агитируя сотрудников.

*

Наша разность – не в мечтаниях бесплотных,не в культуре и не в туфлях на ногах,человека отличает от животныхпостоянная забота о деньгах.

*

Однажды летом в январеслона увидел я в ведре;слон закурил, пустив дымок,и мне сказал: не пей, сынок.

Устройство Иерусалимского зоопарка в корне отличается от другого крупнейшего зоопарка страны - Рамат-Ганского сафари. Там животные находятся в почти естественной среде обитания, посетители ездят среди них на машинах. Стекла машины должны быть непременно подняты, иначе вас могут ожидать неприятные сюрпризы вроде молниеносной атаки страуса, птицы здоровущей, глупой, агрессивной и прожорливой.

Иерусалимский же зоопарк, помимо обычных для зоопарка целей, имеет наиглавнейшую и важнейшую: способствовать сохранению и умножению животных, которым грозит исчезновение. И в этом благородном деле он достиг немалого успеха: так, восстановлена популяция оленей Давида, сегодня населяющих Иудейские горы в районе Иерусалима. Идет работа по восстановлению популяции орлов на Голанских высотах. Интересно, что сначала сотрудники допустили ошибку: выращивали орлят в полной гармонии птицы и человека. В результате орлы людей не боялись, а зря, ибо человек — это такое животное, к которому не стоит лететь доверчиво и без опаски. Живущие на Голанах друзы, герои и охотники, этих орлов убивали, хоть и непонятно зачем — ведь птица несъедобная.

Теперь орлята — от момента вылупления из яйца и до выпуска на свободу — людей не видят вовсе: даже рука кормящего их человека одета в перчатку, сделанную в форме орлиной головы.

Замечательное это попечение о спасении животного мира имеет и свои забавные стороны. Однажды привезли в зоопарк каких-то суперредких фламинго. Они прижились, грациозно двигали своими длинными телами и ногами, только размножаться напрочь не желали. Поначалу думали, что им не хватает какой-то специальной африканской грязи, из которой они лепят гнезда. Слетали в Африку, привезли эту грязь. Увы. Тогда решили, что, возможно, либидо фламинго пробуждается в коллективных любовных играх: чем больше народу, тем сильнее либидо. Притащили зеркала, установили по периметру вольера. Фламинго посмотрели в зеркала и столь же холодны остались. Тогда парня, который за ними ухаживал, послали в Сан-Диего, где находится самый главный в мире центр этих фламинго. Он полгода там учился, но рецепта пробуждения либидо найти не удалось. И тут вдруг орнитологи, уж было приунывшие, узнали, что в далекой Англии есть некая лаборатория, которая (за денежки немалые) способна по перу любой птицы с достоверностью установить причины, по которым она не размножается. Тут выдрали у каждого фламинго по перу, упаковали, отослали в туманный Альбион и стали ждать ответа. И через месяц он пришел: все птички до одной — женского пола.

Другая же история имеет отношение к соперничеству Иерусалима и Тель-Авива. Рассказал ее нам директор зоопарка, очень симпатичный (как и все, кто здесь работает) человек по имени Шай. Все началось с того, что в Иерусалим доставили двух белых носорожиц. К животным этим можно относиться по-разному, но Шай нас уверял, что обе — красавицы каких поискать. Носорожицы эти вошли в пору цветения, но оплодотворить их было некому — увы. И тут сообразили, что в Рамат-Гане (позабыли мы напомнить, что это часть большого мегаполиса под общим названием Тель-Авив) есть носорог — ну чистый Дон Жуан. И после соответственных переговоров этот образец мужских достоинств прибыл в Иерусалим.

— Но вы же знаете, — сказал нам Шай, — ведь эти тель-авивцы, стоит им проехать Шар-Агай (въезд в Иудейские горы), и с ними что-то происходит. Вот и наш Ромео впал в совершенную прострацию: как ни выступали перед ним наши красавицы и как ни шевелили своими роскошными филейными формами, а он стоит, этот, с позволения сказать, гусь, и ничего не хочет предпринять. День — ничего. Два — ничего. А между тем время, отведенное природой для зачатия носорожиков, катится к концу. И тогда смотрителю носорогов пришла в голову гениальная мысль. Сел он, как со значением подчеркнул Шай, в свою собственную машину, помчался в Рамат-Ган, дождался, пока некий мужского пола носорог совершил утренний туалет, собрал лопатой эти экскременты и поспешил обратно в Иерусалим. А там он раскидал этот навоз по территории, где так напрасно млели носорожицы и каменел упрямый носорог. Но стоило ему учуять запах возможного соперника, как он взъярился, всякую задумчивость стряхнув, — и понеслось!

Он кинулся на самок, словно молодой солдат, приехавший в деревню на побывку. Он их покрыл со всем старанием известного заезжего производителя и оправдал свою гастроль сполна: в вольере теперь ходит носорожик дивной красоты и нежности. И никогда он не узнает, чему он обязан своим появлением на свет.