— Я… Хотела к тебе…
Ошарашенная тем, как Захар с ней говорил, Аня откровенно опешила.
Еще сильней, когда, услышав ее ответ, фыркнул, снова предпочитая ей окно.
— Ланцова, вы уж как-то место займите, пожалуйста. А то мы только вас ждем, а пара-то уже идет…
И если бы не призыв лектора, они скорее всего так и продолжали бы — Аня стоять, неуклюже отвечая на странные вопросы Захара, а он — то фыркать, то хмыкать, то раз за разом их задавать.
Но «сила извне» придала ускорения.
Захар нехотя потянулся к рюкзаку, Аня села, чувствуя, что все пошло немного не так, как она надеялась. Хотя чему тут удивляться? В последнее время все идет не так. Совсем не так…
Девушка опустила тетрадь на парту, повесила сумку с ноутбуком на спинку стула, бросила взгляд на Захара, поняла, что он снова смотрит в окно. Причем делает это вполне демонстративно… Потом посмотрела на лектора, который успел начать читать монотонным голосом… Потом окинула взглядом аудиторию, в которой кто-то уже конспектировал, кто-то еще дошептывал на ухо соседу то, что не успел дошептать в коридоре, кто-то открывал на ноутбуке или планшете игры, чтобы провести ближайший академический час с пользой…
— Чего ты хочешь от меня, Ланцова? Говори прямо. А то я, честно говоря, устал от тебя…
Не заметила, как Захар в очередной раз оторвался от окна, посмотрел на нее, а вот услышав вопрос и замечание, поежилась. Потому что он устал от нее ровно в тот момент, когда она решила, что им непременно нужно дать шанс.
* * *
Неудачный опыт с эклерами дался Ане сложно. Застать Высоцкого с любовницей было откровенно больно. Пожалуй, слишком. Но если мыслить трезво — этот опыт был полезен. Без него девушка еще долго металась бы между надеждой, временными страданиями… А потом снова надеждой.
Ведь чтобы она — эта надежда — зажглась, Высоцкому и делать-то ничего не приходилось. Просто посмотреть, просто улыбнуться, просто сказать… И она сама додумывала. Каждый чертов раз додумывала, что у нее есть шанс. А оказалось — нет.
Обнаружить это пришлось жестоким образом. Но лучше так, чем носиться по безнадежному кругу, в кровь сбивая пятки.
Той ночью Аня заставила себя это признать.
Корнею Владимировичу Высоцкому не нужна девочка-Анечка. Ему категорически плевать на ее глупые полудетские мечты. Этот вечер просто не мог получиться таким, как Аня себе намечтала. Вообще ни одна из ее мечт насчет Высоцкого не могла сбыться. Поэтому лучшее, что она должна была сделать — это вовсе прекратить мечтать.
Затолкать поглубже стыд, который то и дело красит уши, и потихоньку начать смиряться. А еще думать, как жить дальше в признанной ею реальности.
Той реальности, где чувства к Высоцкому не пропадут по щелчку пальцев. Где их нужно будет заставлять хотя бы постепенно день ото дня остывать. Где их нужно будет чем-то перебить…
Той реальности, где придется научиться спокойно воспринимать найденное на пороге его квартиры платье…
Той реальности, где не должны делать больно его ночные отлучки.
Той реальности, где она — просто временная квартирантка. А он — прохладно относящийся к ней благодетель.
Той реальности, где он всегда предпочтет секс эклерам. А самой Ане не жалко будет их выбросить на следующее утро, обнаружив нетронутыми в холодильнике.
Той реальности, где она даже вряд ли тянет на важное обстоятельство его жизни, а сам он должен перестать быть осью, вращающей ее вселенную. Но для этого нужно обрести другую ось.
Вывод напрашивался сам. И как бы сердцу ни хотелось протестовать, на сей раз Аня отдала предпочтение разуму.
Так на ее месте сделал бы сам Высоцкий, она не сомневалась. И даже саркастично хмыкнула, ведь получалось, что чтобы вытравить Высоцкого из своей жизнь — ей самой придется стать немного Высоцким. И Ане очень хотелось себя же убедить, что она к этому готова.
* * *
— Ты на что-то обиделся? — Аня немного повернула голову, глядя на соседа по парте. Захар продолжал вести себя нетипично. Стал будто колким… И если раньше Аня, которой его внимание претило, просто пожала бы плечами, то сейчас новая Аня, которая в этом внимании уже нуждалась, хотела разобраться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Потому что другой осью должен был стать он. Не чтобы отомстить Высоцкому. Не чтобы упиваться собственным надуманным превосходством, ведь если получится переключиться, она сможет хотя бы самой себе с гордостью заявить — я оказалась сильнее глупых чувств! А чтобы… Быстрее пережить провал своей первой влюбленности.
Ведь теперь Аня понимала четче некуда — лучше быть любимой, чем любить. Лучше… Лучше быть Высоцким, чем Ланцовой.
— Я? — Захар будто улыбнулся, но Аня знала — в хорошем расположении духа он улыбается совсем не так. В первую очередь — глазами, а уж потом губами. Сейчас же глаза остались холодными. Даже мороз по коже пошел. Конечно, до Высоцкого ему далеко, но… Пришлось одергивать себя, чтобы не перескакивать на ненужные сравнения.
— Ты. Я что-то сделала не так? Обидела тебя как-то? Скажи мне, я…
— Ты просто вспомни, когда мы в последний раз общались, Аня. Я не знаю, зачем ты решила подойти сейчас. Но не думай, что я совсем дебил. Намеки понимаю. И как бы ты мне ни нравилась, бегать за тобой, чтобы раз за разом получать от ворот поворот не буду ни за одной… Даже за тобой не буду. Набегался. Достаточно…
Захар выдал, Аня выслушала… Потом же опустила взгляд, вздыхая. Поняла. И стало стыдно. Потому что… Даже вспомнить не смогла. Слишком это было в прошлой ее реальности неважно. В той, где ось — Высоцкий.
— Прости меня, пожалуйста.
Но она же решила возвращаться в эту…
— Зачем тебе мое прощение? Просто скажи правду… Скажи, что я тебе надоел, что не нравлюсь, что ты из жалости решила…
Захар говорил, каждым словом попадая четко в правду, которуя сама Аня не способна была из себя выдавить за все время их недоотношений. Но именно сегодня слова ударяли больше по ней, чем по Захару. Потому что именно сегодня уже она нуждалась в том, чтобы они оба сделали вид, будто все не так…
— Нет. Не надоел. И не из жалости…
— А из-за чего? Я не совсем идиот, Ланцова, правда… Ты переписку нашу глянь — ты же меня динамишь, как только можешь. А я не настолько безнадежный, чтобы…
— Ты не безнадежный. И я не динамлю… То есть… Прости меня.
Аня начала отрицать, но быстро бросила затею. Потому что бессмысленно. Потому что правда.
— Прости, пожалуйста. У меня просто сложный период был, вот я и…
— Какой период? В чем сложность? Почему ты мне не сказала? Думаешь, не понял бы?
— Я грузить тебя не хотела…
Аня сказала, чувствуя, как щеки начинают краснеть. Ведь на самом деле не хотела не грузить, а не видела смысла тратить время на разговоры с Захаром…
— Ну-ну…
И ему это, кажется, тоже очевидно.
Потому что он произносит с показушным сомнением, после чего снова отворачивается…
И вроде бы разговор окончен. Правда вскрыта. Притворяться, что она нуждается в нем больше, чем он в ней, смысла никакого, но Аня…
Аккуратно, миллиметр за миллиметром, тянется своей рукой к его — сжатой в кулак, лежавшей на парте. Сначала касается мизинцем. Видит, что он вздрогнул и на секунду перевел взгляд на стол, но потом снова в окно…
— Прости, Захар. Я знаю, что раньше вела себя… Странно. Наверняка неправильно. Извини за это. Но я… Хочу попробовать исправиться.
Аня сказала, глядя на собственные пальцы, которые постепенно — один за вторым — сначала касались руки парня, а потом и наползали на нее, как бы накрывая…
У него были совсем другие руки. Не такие, как у… Высоцкого… И те единичные прикосновения к Корнею, которые случались чаще всего случайно, вызывали абсолютно другие эмоции, но…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Места в жизни Корнея для нее нет. А у Захара — найдется. Да и касаться ведь его приятно… И неважно, что молнии не прошивают от макушки и до пяток. Никого не прошивают, наверное. Или почти никого… Только влюбленных дурочек, какой Аня быть больше не хотела.