Читать интересную книгу Чужак с острова Барра - Фред Бодсворт

У  него  было  неясное ощущение,  что  где-то  в  этих  пробудившихся воспоминаниях сокрыт  источник пронзительного,  тревожного беспокойства, которое овладело им с прошлой ночи.

А  весна  продолжала свое  наступленье.  Порой  с  Атлантики  с  воем налетали сильные порывы ветра,  но  каждый раз  со  смертью ветра солнце нарождалось все  быстрее и  припекало все  жарче,  и  от  его  тепла над махэйром  вздымался  пар.   К   началу  апреля  на  пустошах  запестрели маргаритки и примулы;  в небе, разливаясь подобно влаге, зазвенела песня жаворонка.

Лихорадочного напряжения достигли у  казарок соперничество и  брачные игры.  В  давно определившихся парах ухаживания перешли в  новую стадию, говоря о  большей близости.  Птицы часто вытягивались на воде в струнку, прижимаясь друг к  дружке грудью,  а то одна из птиц вскакивала на спину другой в  прелюдии совокупления.  Не  нашедшие пока  себе пары годовалые птицы начали сбиваться в отдельную стаю, самцы ожесточенно дрались из-за самок и  гонялись друг  за  другом,  быстро,  беспорядочно перелетая над самой водой.

Белощек с желтой лентой на шее чувствовал себя чужим для обеих групп. Рядом  не  было  его  подруги,  и  ему  нечего было  делать среди  птиц, предававшихся брачным играм.  Не испытывал он и желания присоединиться к годовалым холостым гусакам, так как не ощущал горячего стремления биться за новую подругу.  Постепенно память его прояснялась. Теперь он уже ясно видел ее -  она была похожа на самок его породы и все же совсем иная,  с коричневым оперением,  тогда как  у  него оно  было серебристо-серым,  и белые пятна на  голове у  нее  были  поменьше.  Теперь он  в  мельчайших подробностях  представил  и   место  их  встречи  -  озеро  и  болото  с полумесяцем песчаного пляжа меж ними,  и  острова,  и в особенности один островок,  средоточие и  кульминацию всего,  потому что к нему прилегала илистая заводь, где они устроят гнездо.

На исходе апреля в  течение двух дней беспрерывно дул ветер с севера. Белощек отмечал повышение давления — воздух становился плотнее, облегчая полет.  С Атлантики надвигался фронт высокого давления, и старые опытные гуси знали,  что,  как  только их  минует центр фронта и  давление вновь начнет падать,  наступит перемена,  и подует сильный ветер с юга.  В тот день  гусям не  спалось в  море,  они  то  и  дело посматривали в  небо, проверяя, не переменился ли ветер.

Когда они в сумерки полетели на свое пастбище,  взошла полная луна, и ракушки на морском берегу замерцали серебром в косом лунном свете.  Гуси торопливо поели,  потом стая за стаей с шумом закружили над проливом так низко,  что росчерки их крыльев рябили и взвихривали воду. Поскольку они действовали,  поддавшись стадному чувству,  а не влечению к  спариванию, Белощек охотно принял участие в их полете. В эту ночь он прибился к стае из пятидесяти взрослых птиц,  все они,  за исключением его, разбились на пары,  и всякий раз,  когда стая взлетала, Белощек взлетал вместе с ней. Круговые  полеты,   дикие,   неистовые,   длились  по  нескольку  часов, подстегивая  Белощека  все  нараставшим возбуждением,  так  что  все  до последней жилки в нем пылало.

Когда луна стояла почти в самом зените,  поднялся ветер, и теперь дул он с  юга.  Гуси подождали еще полчаса,  ветер еще окреп.  И  тогда стая поднялась в  воздух:  на сей раз с первого же мгновения в их полете явно чувствовалась  новая  целеустремленность.  То  была  уже  не  игра,  они непрерывно поднимались все выше и  выше,  вместо того чтобы метаться над водой.  Позади  остались пролив и  Гусиный остров.  Птицы  выровнялись и повернули на  север.  Залитый  лунным  светом  пейзаж  внизу,  утрачивая резкость очертаний,  расплывался до  тех  пор,  пока  ничего нельзя было различить,  кроме  черных теней гор  да  белых полос песчаных пляжей.  А потом земля и вовсе исчезла из виду — под ними расстилалось только море.

С  облегчением почувствовал Белощек,  что  тревога,  которая вот  уже несколько недель терзала его,  исчезла;  теперь он знал, что это не один из утренних полетов к местам дневного отдыха в море, а весенний перелет, долгое путешествие,  которое приведет его к подруге и к местам, хранимым в воспоминаниях.

Рассвет озарил  тихое,  спокойное море,  так  как  ветер,  повернув с севера  на  юг,  разгладил волны.  Память Белощека находилась во  власти ассоциаций и  догадок,  и теперь,  увидев под собой морской простор,  он опять вспомнил ту пору ровно год назад,  когда в последний раз точно так же покинул зимовье на Барре и полетел на север. Тогда все шло совершенно иначе,  потому что  океан в  неистовом бешенстве вздымал громадные,  как башни, волны с клочьями взбитой шквалом пены. Вскоре после начала полета его подхватил ураган,  с которым он боролся до тех пор, пока не отказали измученные крылья...

Внезапно  смысл  этого  происшествия  дошел  до  его  сознания.  Силы мгновенно оставили его крылья,  и  он поотстал от стаи.  Ведь в тот раз, когда он уже не мог бороться со штормом, то повернул и полетел по ветру. Он оставил северный путь предков,  и  ветер унес его в открытое море,  в неведомый край заходящего солнца.

И теперь он понимал, что место, где его ожидает подруга, лежит там, в краю заходящего солнца, а не на севере, куда держит путь эта стая!

Стая стремительно удалялась,  и  внезапно панический ужас одиночества охватил  его.  Воспоминания о  подруге и  местах,  где  он  встретил ее, улетучились так же быстро,  как и нахлынули, перед мгновенно вспыхнувшим непреоборимым желанием вновь присоединиться к  стае.  Его большие крылья мощно  рассекали  воздух,  и  под  усилившимся  с  увеличением  скорости воздушным потоком перья еще крепче прижались к телу. Понемногу он нагнал их  и  занял свое место в  хвосте стаи.  Но тут,  едва он там очутился и ощущение одиночества прошло,  его вновь обуяло беспокойство.  Ибо теперь он знал наверняка — полет на север приведет не туда. Его полет к подруге должен пролечь на запад, прочь от восхода, прочь от морей, через которые держат путь перелетные казарки.

Но  поступить так  ему  было  нелегко,  потому что  стая притягивала, накрепко привязав к себе.  Алая заря померкла.  Казарки твердо летели по курсу,  сильный попутный ветер был  им  в  помощь.  За  Белощеком вилась желтая ленточка,  но  он давно позабыл о  ее существовании.  За стаей он летел с неохотой и все же не в силах с ней расстаться.

Когда они провели в воздухе часов восемь, летевший вперед вожак повел их на посадку,  на отдых.  Но гуси были слишком возбуждены,  чтобы долго предаваться праздности.  Сперва одна пара, а за ней другая, потом третья совершали  страстный  брачный  ритуал.   Пристроившись  сбоку,  Белощек, растерянный и одинокий,  наблюдал за ними, и пылкое возбуждение охватило его,  но его подруги не было с ним, и для его возбуждения не было выхода и облегчения.  Внезапно он почувствовал себя в стае совершенно одиноким, как несколько часов назад, когда отстал было от них. И теперь то далекое озеро с  островами и илистой заводью позвало его с такой силой,  которую нельзя было ни одолеть, ни оставить без внимания.

Через два  часа полетели дальше.  Оставшийся без подруги Белощек тоже взлетел,  замыкая поднимавшуюся в  безоблачное небо стаю.  Но когда они, набрав  высоту,  подровнялись и  повернули  на  север,  Белощек  зарулил крыльями и  повернул на  запад.  Он  смотрел стае  вслед,  пока  она  не превратилась в тончайшую паутинку и не исчезла совсем.

Теперь  у  него  в  голове  живо  вырисовывалась цель,  к  которой он стремился.  Но  расстояние,  отделявшее его от  этой цели,  и  тот путь, который ведет туда, стерлись из его памяти. Он знал только, что путь ему — на запад.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Наступил новый  рассвет,  а  Белощек все  летел над  пустынным морем; давали себя знать первые признаки утомления. Отправляясь в полет, он был хорошо  упитан и  весил  на  четверть больше обычного.  Для  поддержания скорости полета в сорок миль в час организм перерабатывал жир в энергию, примерно один  процент веса  в  час.  Он  пробыл в  полете более суток и теперь  отчетливо ощущал потерю в  весе,  которая придавала ему  большую подвижность.  В то же время лететь ему стало не легче,  труднее,  потому что силы быстро уходили.  Теперь он  частенько опускался на воду,  делая короткие  передышки.   Голод,   который  много  часов  назад  начался  с неприятного посасывания, превратился в сверлящую боль.

В  середине дня он  заметил узенькую белую кромку льдов,  которая все приближалась,  и  вскоре он летел над краем огромного плавучего ледяного поля,  где подтаявшие льдины покачивались на волнах океана.  Значит,  он приближался к  берегу.  Это озадачило Белощека,  потому что,  по смутным воспоминаниям о том,  первом полете, так близко от зимовий Барры не было никакого побережья.