Интуитивно юноша почувствовал, что если он хочет выжить, а пережить эту ночь ему очень хотелось, то стоит держаться поближе к святому отцу. Поскольку сам он не входил ни в один из отрядов, то право выбора, где и рядом с кем принимать смерть, оставалось за ним. Юноша поспешил к воротам и, когда подходил, услышал весьма странный разговор.
– А как же братья твои? На кого ж ты паству оставил, пастушок? – загоготал толстощекий верзила, бывший среди рыцарей главным.
– Ничего ты не понял, болван, – продолжил шутку другой благородный слуга графа Лотара. – Это он нас на бой решил вдохновлять. Меч вместо кнута, а звезда заместо пряника будет. Кто струсит, тому по заду мечом пройдется, а кто особо ретиво на вражину попрет, тому «пряником» по сусалам, чтоб строй, оказник, не ломал!
– Мало вас, вот я и пришел, – не обращая внимания на смех рыцарей и их вооруженных слуг, произнес отец Патриун и присел на поставленную набок бочку, из которой еще тонкой струйкой лились остатки вина. – А за собратьев моих не беспокойтесь, у них свои командиры имеются. Там я только мешаться буду да от дела ратного отвлекать. Или вы, доблестные рыцари, не желаете дать защиту слабому телом, но сильному духом служителю господа?
Сказав это, священник как будто случайно поиграл крепкими мышцами рук и груди, давая зарвавшимся господам дворянам понять, что если его разозлить, то и зубов лишиться можно.
Неизвестно, продолжилась бы словесная перепалка или могучие рыцари в крепкой броне поостереглись бы задевать воинствующего священника, но пронесшийся над превращенной в походный лагерь деревней рев трубы возвестил о начале кровавой потехи. Семиун был внизу у ворот и не видел, как полезли из черной земли омерзительные, склизкие головы чудовищ, не видел, как из однородной массы стали формироваться и обретать грозные черты уродливые тела, но зато его слух наполнил сердце страхом и заставил колени дрожать. Сразу, едва смолкла труба, раздался громкий, многоголосый вой и послышался топот. Семиуну показалось, что на их лагерь несется многочисленное стадо, которое сомнет ворота, раскидает частокол вместе с домишками по бревнышку и понесется дальше, даже не заметив, что за преграда была у него на пути. В отличие от юноши, чьи поджилки тряслись и не слушались приказов рассудка, защитники деревни сохраняли спокойствие, по крайней мере, не выпускали свои страхи наружу. Они находились в более выгодном положении, поскольку уже продержались одну буйную ночь. Для них теперь рык зверья был что писк комара, немного раздражал слух, но не более…
Через миг земля сотряслась от сильнейшего удара. Семиун едва удержался на ногах и, к великому стыду, выронил из руки меч. Этот факт не остался незамеченным, юноша ощутил на себе несколько полных презрения взоров.
– Слышь, вьюнец, а не пойти бы те на…на стену, – не оборачиваясь, произнес грузный рыцарь.
Парочка расторопных наемников поспешила воплотить волю своего господина в жизнь. Они схватили Семиуна под руки и хотели силой оттащить от ворот, но им на плечи легли сильные руки священника и до хруста сжали звенья кольчуги.
– Пускай остается, – не повышая голоса, но весьма убедительно произнес преподобный отец и посмотрел на рыцаря Мосо немигающим взором.
– Оставьте его, – хмыкнул рыцарь, – пусть сдохнет, где хочет. Мне все равно.
Заступник мгновенно отпустил плечи сжавших зубы от боли солдат и вернулся на бочонок, где терпеливо ожидал, когда же хищные твари размечут ворота по щепкам и наступит пора перейти от красивых слов, которые он уже все сказал, к благим делам, которые он пока еще не совершил.
* * *
«Ну, вот оно и случилось, вот и полезли из гнилостных недр непотребные образины! Наконец-то, а то уж я устал ждать», – усмехнулся Шак, стоя на дороге возле мирно щипавшей пожухлую травку кобылы и не думавшей бояться с ревом и грохотом появлявшихся из-под земли чудищ. Животные, в отличие от людей, примитивны. Они не мыслят, не пытаются выстроить логические цепочки и объять необъятное, они руководствуются лишь инстинктами. Чутье подсказывало лошади, что рядом со своим наездником она в безопасности, поэтому она и не намеревалась прерывать отдых с трапезой из-за того кошмара, который творился вокруг. «Еще недолго, совсем немного подождать осталось…– разговаривал сам с собой шепотом Шак. – …от сейчас они отряхнутся, избавятся от липкой слизи и пойдут на штурм, а мой лесной знакомец появится вон на том холмике. Надеюсь, я сумею подкрасться незаметно, а то придется мерзавца долго искать».
Одинокий рыцарь, наблюдавший за атакой деревни, не боялся чудовищ. Во-первых, потому, что находился шагах в двухстах у них за спиной. Во-вторых, потому, что они были существами искусственными, неразумными и беспрекословно повиновались приказам своего господина, и до одинокого путника на дороге им не было никакого дела. И в-третьих, Шак знал, чего хотел гробовщик и как бы тот поступил при возникновении угрозы лично для него. Он скорее исчез бы, позорно бежал, чем отвлек бы от боя несколько лишних десятков тварей. Ведь его не интересовали филанийские миссионеры как противники, они мешали ему как свидетели. Окрестности замка должны быть полностью очищены перед тем, что случится потом, во время штурма замка Лотара. Никто не должен видеть этого, совершенно никто, Вилар не мог допустить распространения легенд и слухов.
Скитальца печалила только участь Семиуна. Шак уже успел привыкнуть к забавному пареньку, и хоть роль шарлатана была уже доиграна, но привязанность осталась. Однако, с другой стороны, это было и к лучшему, что лекарь находится теперь в деревне, а не рядом с ним. Одно дело наврать про эльфийские мази и доспехи, якобы позаимствованные в особняке, а другое – придумать правдоподобное объяснение тому, что пареньку вскоре предстояло бы увидеть. Все имеет свой разумный предел, даже ложь, возможности которой порою кажутся сказочно безграничными.
Полчища тварей наконец-то достигли стен укрепления, а Вилар все еще не появлялся. Это естественно, ведь его же интересовал не процесс, не красочное зрелище разрушения и пожарища, а конечный результат. Если чудовища справятся с возложенной на их уродливые плечи задачей, то он появится всего на миг. Если же они подведут и на этот раз, как было уже прошлой ночью, то гробовщик пробудет на холмике чуть-чуть подольше: оценит ситуацию и сделает следующий шаг, уж точно смертельный для взявшихся за оружие святош и всех тех, кто вздумал им помогать.
Наблюдая за холмиком и изредка бросая взгляды на красочную панораму развернувшего сражения, Шак скрашивал ожидание праздными думами и совершенно не обращал внимания на то, что творилось у него за спиной, поэтому конское ржание, послышавшееся буквально над самым ухом, весьма его удивило. Повернувшись же, он просто обомлел. В трех шагах от него гарцевала на новом коне красавица Ола. Рука Шака легла на рукоять абордажной сабли, ведь ни одна прелестница в здравом уме не простила бы того, что он с ней сотворил, но почему-то девушку настолько поглотил вид штурма деревни, что она не только не пожелала поквитаться с обидчиком, но и полностью игнорировала его присутствие. Лишь под конец созерцания, поспешно разворачивая коня в сторону замка, девушка тихо прошептала себе под нос: «Интересно, этот кретин Мосо хоть догадался за подмогой послать?» – и лишь затем снизошла до обращения к Шаку:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});