Открылась дверь, и в каюту вошла Сказительница.
— Дайте мне, пожалуйста, лампу, — попросил Убийца.
«В этом мальчике таится и моя смерть», — выполнив его просьбу, подумала Сказительница.
Лоа Вэй Фэнь взял у женщины лампу и поднес ее к груди капитана. Затем надавил большим и указательным пальцами левой руки на кожу между ребрами, после чего наклонился и прижал ухо к груди капитана. Его интересовало не сердцебиение мужчины, а то, как работают его легкие. Пальцы юноши переместились на правую сторону груди. Наконец он нащупал то место, где под кожей, внутри грудной клетки, ритмично расширялось и сужалось легкое. Для него это было не сложнее, чем обнаружить несущую балку стены под штукатуркой.
Удовлетворенный, он вытащил нож и прижал его острие к определенной точке на груди мужчины. Лезвие проткнуло кожу, и из ранки потекла кровь. Лоа Вэй Фэнь задержал дыхание, и ему стали слышны все до мельчайших звуков в каюте. После этого он отточенным движением вонзил лезвие в грудь капитана и тут же вытащил его. Лезвие было стерильным — любая инфекция, попади она в рану, могла оказаться смертельной. Достав из сумки целебную траву, Убийца раскрошил сухое растение в рану и тут же зашил ее шелковой нитью.
— Он будет…
— Жить? Может, да, а может, нет. Но если он выживет, у него будет весьма убедительная рана, которую он сможет продемонстрировать маньчжурам. Где остальные члены экипажа?
— Их связали и посадили в трюм.
— Кто же будет править кораблем?
— Скоро из Чжэньцзяна прибудет человек, у которого имеется должок перед моей матерью. Он и приведет судно к тому месту, где нас будут поджидать лошади.
Через шесть часов все актеры вместе со своим реквизитом уже находились на берегу, в шести милях от Чжэньцзяна, а джонку отпустили в свободное плавание по Янцзы, где она непременно должна была привлечь к себе внимание маньчжуров. Пешком и на лошадях труппа отправилась в путь по местности, которую одноглазый капитан, без сомнения, назвал бы «настоящим Китаем».
И этот «настоящий Китай» был весьма опасным местом. Территория к северу от Янцзы, где они сейчас находились, считалась спорной. Одну неделю ее контролировали тайпины, другую — маньчжуры. Крестьяне были запуганы до предела, а каждый крупный землевладелец обзавелся собственной армией, чтобы защищать свое имущество. Первыми в безопасный Шанхай ретировались торговцы. Дороги тут были запущены, и лошади нередко проваливались в наполненные жидкой грязью ямы.
Первые два дня путешествия не ознаменовались какими-либо событиями. Время от времени труппа останавливалась, чтобы полюбоваться древними колоннами, возведенными предками нынешних китайцев в честь своих доблестных сынов, и чудом сельскохозяйственной ландшафтной архитектуры — рисовыми плантациями, которые нескончаемыми террасами покрывали склоны гор. Артисты делали также остановки на кладбищах, отдавая дань уважения умершим, и у буддийских храмов.
Дважды артистов задерживали даосские монахи, но, убедившись, что среди них нет христианских миссионеров, отпускали.
У тутовых деревьевженщиныв траурных одеждах движутся,как тени на рассвете.
Это были первые строки, которые Сказительница записала, когда они приблизились к первой из многих шелководческих ферм, разбросанных на пологих склонах горы Хуашань. Фу Тсун смотрела вокруг себя, а мысли у нее в голове вытравливались подобно изображению, наносимому на бронзовую пластину с помощью кислоты. Как отличалось все здесь от того, что она привыкла видеть в Шанхае! Каким древним был здешний мир по сравнению с тем миром, в котором она жила до этого!
Чтобы их пустили на ночлег, они дали еще одно представление — в большом внутреннем дворе, окруженном деревянной балюстрадой. На этот раз они начали с четвертого акта, где появляется Обезьяний царь. Сказительница внимательно следила за тем, как Лоа Вэй Фэнь повторяет все движения и реплики, которые она так долго с ним разучивала, готовя публику к выходу на сцену Принцессы и Слуги.
Сказительница осталась недовольна. Хотя движения с точки зрения техники были даже не просто правильны, а безупречны — молодой человек пытался в точности повторить то, чему его учили. Но разве можно сравнить мертвые ноты и живую музыку? В результате сцена убийства получилась столь формальной, что по толпе зрителей пробежала лишь слабая рябь.
Сказительница мысленно повторила слово «рябь» и удивилась тому, что оно произвело на нее столь сильное впечатление. Беззвучно проговорив его одними только губами, она повернула голову туда, где сидела группа крестьянок с детьми, наблюдавших представление. Хотя они сидели неподвижно, глаз Сказительницы уловил какое-то движение, какую-то рябь. Поначалу ей показалось, что это игра угасающего света, но, приглядевшись внимательнее, она увидела, что и на женщинах и на детях кишат гусеницы шелкопряда. Они были на их одежде, под одеждой, в волосах, в ушах… Одна женщина вытащила гусеницу из ноздри и сунула ее себе под платье.
Сказительница знала, что период превращения гусеницы шелкопряда в куколку — самый деликатный. В течение почти трех недель, за которые она плетет кокон, гусеница должна находиться в сухом и теплом месте. Единственным способом обеспечить шелкопряду столь комфортные условия — было носить на себе тысячи этих существ.
Подумав об этом, Сказительница поежилась. В течение трех недель днем и ночью ощущать, как на твоем теле копошатся червяки! Бррр… Но еще страшнее было смотреть на изувеченные руки этих женщин. Шелковые нити гусеница склеивала липкой жидкостью, и удалить ее можно было, только погрузив куколку в кипящую воду. Это делалось с помощью палки. Но процедура доставания куколок из горячей воды являлась очень деликатной, и произвести ее мог только человек. В результате ни одна женщина или девушка не могла взять в руку чашку, не заплакав от боли.
Сказительница записала:
Слезы женщинПадают на воспаленные красные руки.
Но она не могла не признать, что шелк, который получается благодаря всем этим страданиям, прекрасен. И на ум ей пришли еще две строки:
Слезы женщинПриносят красоту в этот мир.
Сказительница вновь повернулась к сцене, на которой разыгрывалось созданное ею действо. И нахмурилась.
«Нужно больше правды. Лоа Вэй Фэнь должен научиться танцевать, а не просто шагать по сцене, по-настоящему освоить жонглирование и акробатику, чтобы это стало искусством, а не просто выполнением поставленной задачи. И это искусство, как гусеницы на крестьянках, должно жить на нем и внутри него».