— Тогда я столкнулся с трудной проблемой, — произнес он. — С той же проблемой, которая стоит перед тобой сейчас. Если бы я выбрал решение, которое предлагаешь ты, то, пожалуй, тебя бы здесь не было. В сущности, ты сидела бы в какой-нибудь пещере и обгладывала полусырые кости.
Джулия обожгла его взглядом ярко-фиолетовых глаз.
— Я бы уничтожила их, даже если бы это означало конец империи, — гневно заявила она. — Я бы истребила каждого, в ком есть частица крови х'вани, сожгла бы каждое здание на каждой их планете, а руины обратила в пыль лучами смерти! Я бы оставила их мертвую систему висеть в небе как предупреждение для грядущих поколений! И я еще сделаю это, клянусь сотней императоров!
— Может быть, дитя, если на то будет воля Древних. — Старый император продолжал изучать свое молодое лицо на портрете. — Когда ты повзрослеешь, то поймешь, что может означать война такого масштаба, даже для победителей. А в этой войне не может быть победителей.
— Но, отец, нам придется сражаться! В любой день, в любой час…
— Думаю, время еще не настало. Пока сохраняется непрочное равновесие. Они владеют окраинами и сырьевыми базами, но мы… у нас есть Эрикон, а это многое значит. Больше, чем все ресурсы, человеческие и материальные. Больше, чем все лояльные миры. Никто не знает, сколько династий миновало до воцарения нашей, но все знают, что раса Эрикона правит Галактикой.
— Лишь до тех пор, пока она владеет Эриконом. Но рано или поздно равновесие нарушится и они нападут на нас. Нам придется сражаться.
— Нам придется поискать компромиссное решение.
— Лучше сразу перерезать друг другу глотки и покончить с этим.
— Именно это я и пытаюсь предотвратить. Как ты думаешь, что станет с цивилизацией после всеобщей бойни? Это будет означать наш крах, даже если мы победим. Подойди сюда, дитя.
Джулия испытующе взглянула на отца. Она медленно повернулась, сунула большие пальцы под пояс с мечом и, звеня шпорами, поднялась на помост по низким ступеням. Здесь в строгом порядке располагались миры империи ее отца, протягиваясь длинным рядом слева направо. Она хмуро смотрела, как император кладет руку на огромный зеленый шар Эрикона в центре ряда и заставляет его вращаться под своими пальцами. Самоцветы, обозначавшие города, замигали и слились в сверкающем вихре.
— Вот наша империя, Джулия, — сказал он. — Этот мир. Империя означает нечто гораздо большее, чем… скажем, чем сотня завоеванных планет. Она означает мир, справедливость и правосудие, — Император печально покачал головой. — Я больше не могу предложить это всем мирам Галактики, но я не брошу лояльные планеты на произвол судьбы вслед за теми, которые мы уже потеряли. Если мое слово еще что-нибудь значит…
Он убрал руку с вращающегося глобуса. Яркие самоцветы городов снова таинственно замерцали на изогнутой поверхности.
— В конце концов, — продолжал он, — разве мир, которым мы так долго наслаждались, не стоит небольших уступок?
— Нет, — ровным голосом ответила Джулия. Отец смотрел на нее в тяжком молчании.
— Я могу сделать это для Эрикона, — заявила она и одним взмахом руки снова заставила глобус вращаться вокруг своей оси. — Пока у меня есть силы, империя будет принадлежать нам. Я не собираюсь делиться ею с волосатыми дикарями!
Император молчал, продолжая глядеть на нее из-под тяжелых бровей. После неловкой паузы девушка отвернулась.
— Я уезжаю, — сухо сказала она. — Куда?
— Собираюсь на время покинуть планету.
— Но, Джулия…
— Отец, я обещаю вести себя осмотрительно. Я вернусь к началу совета, и большинство проголосует за мое предложение. Ты увидишь, что миры согласятся со мной. — Ее голос смягчился. — Мы должны бороться, отец. Все говорят об этом, кроме тебя. Теперь уже ничто не сможет предотвратить войну.
Глядя на Джулию, император видел на лице девушки очень хорошо знакомое ему выражение: невероятную гордость человека, вкусившего атрибутов божественности, правящего мирами и самими звездами, вокруг которых они обращаются. Он знал, что Джулия не отступит от своего. Наступали темные времена, и он ничего не мог с этим поделать.
«Но может быть, — подумал он, охваченный внезапным приступом сомнения, — может быть, она все-таки права в своей пугающей уверенности?»
Джулия прошла по коридору, ведущему к ее покоям. Шпоры на ее сапогах слабо, мелодично позвякивали, ножны огненного меча хлопали по бедру.
Даже за ее недолгую жизнь в лайонеской культуре произошли значительные перемены, но, пожалуй, самой главной из них была возможность занять место наследника империи, который уже никогда не появится на свет. За последние несколько поколений женщины все больше обращались к мужским профессиям, но Джулия не думала о себе как о простой замене для принца, лишь в силу обстоятельств и отсутствия наследника. Твердые, непреклонные принципы амазонки пришлись ей по нутру, и она не без основания считала себя лучше подготовленной и обученной для своей роли, чем любой мужчина.
Джулия заслужила право носить военный мундир наравне с мужчинами, с раннего возраста посвятив себя боевым искусствам. По ее мнению, женщины были гораздо лучше приспособлены к воинской службе, чем мужчины. Женщина может отречься от добродетелей так же легко, как и от пороков, и хранить верность новому своду правил, в котором беспрекословное подчинение долгу затмевает все остальное.
К женщинам, еще продолжавшим цепляться за старые принципы, Джулия ощущала нечто вроде снисходительного презрения, смешанного с недоумением. Они жили своей жизнью, полной тонких нюансов, о которых она и не догадывалась до последнего времени. В особенности это касалось их отношений с мужчинами. Джулия все чаще задавалась вопросами насчет определенных аспектов жизни, оставшихся без внимания во время ее обучения. Уверенность и изворотливость, проявляемые другими женщинами в делах, не связанных с войной или политикой, одновременно раздражали и зачаровывали ее. В конце концов, она была женщиной, а мундир можно снять так же легко, как и надеть. Но можно ли с такой же легкостью изменить состояние души? Эта проблема уже давно занимала ее, и теперь она решила перейти к действиям.
Войдя в свои покои, Джулия равнодушно взглянула на нескольких женщин, заторопившихся ей навстречу, и сухо распорядилась:
— Все выйдите отсюда. Пришлите ко мне Элию.
Затем она встала перед зеркалом и с серьезным, даже торжественным вниманием вгляделась в свое отражение. Это было бесполое лицо, высокомерное и нетерпимое. Его красота была сродни изяществу сияющего шлема у нее на голове — лицо Джулии было словно точеным, с правильными чертами. Лицо и шлем подходили друг другу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});