Труди иронически улыбнулась, и комиссар насторожился.
— Очень странно, — задумчиво сказала она, — что именно сегодня вы проявили такой повышенный интерес к пансиону Фидлера. Вы, по‑видимому, явно обладаете даром ясновидения и заранее знали, что здесь замышляется дурное. Иначе зачем вам было сегодня днем на целый час устраивать военный совет в комнате Фидлера? И зачем вместе с содержателем пансиона делать обход всех стратегически важных пунктов в этом доме? Не говоря уже о том, что сегодня вечером, около десяти часов, вы с двумя другими господами нанесли визит Терборгу! После первых же слов, произнесенных вами, я удостоверилась, что это ваш голос я слышала в четвертом номере. Я девушка доверчивая, менеер Ван Хаутем, но не такая уж глупенькая овечка и прекрасно понимаю, что, по всей вероятности, еще до официального допроса нашего шведского противника вы могли бы сообщить мне о нем массу интересных подробностей.
Комиссар выслушал замечания швейцарки с непроницаемым видом. Так, значит, это была фройляйн Мигль, это ее движения за дверью комнаты Фидлеров не давали ему покоя. Она слышала его голос в комнате Терборга и, следовательно, знала, что в темном спящем доме, кроме нее, дежурят еще он и его агенты. Все же откровенность, с какой швейцарка приоткрыла свои карты, была полезна — теперь можно разговаривать напрямик, не отмалчиваясь.
— Как специалист, — по‑отечески благодушно заметил Ван Хаутем, — вы прекрасно понимаете, что в нынешних обстоятельствах вам нельзя упорствовать и скрывать от официальной полиции цель вашего расследования. Для меня вы, как свидетель, очень ценны. Тот факт, что вы приехали в Амстердам специально, чтобы следить за Фрюкбергом, имеет одно‑единственное объяснение: Целлеру хорошо известны его преступные деяния. Нидерландские власти, конечно, займутся этим шведом. Добровольно передавая его мне, вы сказали, что у себя на родине он уже был осужден и отбывал наказание. Отсюда следует, что вы — сообщив обо всем без утайки — могли бы значительно облегчить нам работу. Стало быть, решайте!
Говоря это, он. все время зорко следил за ней. На своем веку комиссар не раз участвовал в таких вот дуэлях и сразу заметил, что Труди Мигль не столько слушала его, сколько прикидывала, как бы половчее оставить амстердамскую полицию с носом, потому‑то он и затягивал свои объяснения. Чем дольше Ван Хаутем разговаривал с молодой дамой, тем ясней ему становилось, что с нею надо держать ухо востро. Когда он замолчал, она сделала вид, будто отказалась от сопротивления и не хочет больше торговаться насчет условий сотрудничества. Она подняла на него свои невинные голубые глаза и сказала немного даже печально:
— Вы правы! Теперь все дело в ваших руках. Не буду ничего скрывать. Видите ли, Целлер ведет всевозможные расследования, преимущественно в Центральной и Южной Европе. Швейцарская федеральная полиция иногда просит, чтобы мы в своей работе обращали особое внимание на те или иные моменты и в случае чего сообщали полученные сведения. Так вот и получилось, что Целлер заинтересовался торговлей наркотиками.
Комиссар дружелюбно кивнул молодой даме. Хорошо все‑таки, что она не может читать его мысли и что он в совершенстве умеет скрывать свои истинные чувства. Ведь он был убежден, что юфрау Мигль старается увести его с основного пути и завлечь в тупик. Ну, теперь начнет сказки рассказывать, мелькнуло у него в голове. Наркотики![19] Будто в мире найдется хоть одно частное детективное бюро, которое станет тратить дорогое время своих агентов на выслеживание торговцев «снегом», как называют наркотики. Для этого существуют всевозможные международные организации, которые вовсе не нуждаются в услугах частных детективов. Может быть, Людвиг Целлер иногда и дает сведения полиции, если его агенты засекут где‑нибудь незаконный транспорт кокаина или морфия, но уж наверняка не пошлет такого детектива, как Труди Мигль, в дорогостоящую командировку по Нидерландам с единственной целью — заманить какого‑то Фрюкберга в сети полиции.
— Продолжайте, пожалуйста, — сказал он, делая вид, что слушает очень внимательно.
— В прошлом месяце один из наших агентов в Венеции узнал, что с Ближнего Востока через Балканы в Париж и Амстердам будет направлена крупная партия морфия. Наш человек предполагает, что транспорт пойдет в Америку через аэропорты Ле‑Бурже или Схипхол. В Париже у нас есть агентура, наблюдающая за аэропортами, но в Амстердаме Целлер работает редко. Мне дано задание поискать здесь, в городе, следы той цепочки, которая обеспечивает транзитную перевозку наркотиков. Я приехала сюда дней десять назад. Не думайте, что у меня не было никакой зацепки. В нашем архиве нашлись кое‑какие данные, которые помогли ускорить мое расследование. В частности, Целлеру было известно, что в Амстердаме есть представительство гётеборгского моторостроительного завода «Свеа». И это весьма подозрительно, потому что фирмы с таким названием в Гётеборге нет! Мы в Берне знали об этом уже давно, но надобности в расследовании пока не возникало. Итак, я получила задание прежде всего установить, что скрывается за вывеской этого представительства. К моему удивлению, я не нашла его адреса в амстердамском телефонном справочнике, но, приложив некоторые усилия, все же отыскала контору на Ниувезейдс‑Форбюрхвал и самым нахальным образом, под пустяковым предлогом, зашла в скудно меблированную комнату. Принял меня человек, сидевший за совершенно пустым столом. Я поболтала с ним по‑французски о всякой чепухе и сумела его несколько раз щелкнуть микрокамерой. Пленку я послала в Берн и спустя два дня получила увеличенную фотографию и сообщение, что это Мартин Фёрсен, уже осужденный в Карлстаде за некое преступление, в котором мы его подозревали. Я выследила, где он живет, и, должным образом улестив хозяев, поселилась там же. Его контору мне удалось основательно обыскать, пока он в полдень завтракал в ресторане «Порт ван Клеве», правда, обыск оказался безрезультатным. Я надеялась, что в пансионе мне повезет больше.
Труди не спеша погасила сигарету. Ее собеседнику все еще не было ясно, чего она добивается, внушая ему мысли насчет торговли наркотиками. Когда она снова посмотрела на комиссара, взгляд у нее был невинней прежнего, и он стал еще внимательнее прислушиваться к модуляциям ее голоса, чтобы не упустить малейшего противоречия в ее рассказе.
— Тридцатого ноября он увидал меня в столовой пансиона и, должно быть, вспомнил француженку, которая надоедала ему в конторе своей нелепой болтовней. Мою внешность очень трудно изменить, и это всегда сильно мешало мне в работе. На следующее утро он исчез. Я, конечно, сразу поняла: искать его в чужом для меня городе, где он чувствовал себя как дома, не имело никакого смысла. Я предпочла сначала хорошенько обыскать его комнату. Случай мне благоприятствовал. Освободившуюся комнату должен был сразу же занять Терборг, а мне Фидлер дал третий номер вместо десятого. Я стала помогать переносить книги и вещи Терборга и много раз заходила в четвертый номер. Короче говоря, во второй половине дня, когда прислуга закончила уборку комнаты и перенесла вещи нового владельца, я воспользовалась благоприятным случаем и более детально обследовала те места в комнате, которые наметила раньше. И я нашла его запасы!
Швейцарка торжествующе взглянула на своего собеседника.
— Запасы? — спросил Ван Хаутем, все еще не понимая, куда она клонит.
Труди кивнула, вынула из сумочки круглый предмет, завернутый в промокательную бумагу, и положила его перед комиссаром. Сняв обертку, он увидел коробочку для пудры с тисненным золотом цветочным орнаментом. «Robinette‑Compact Numéro 15»,[20] — прочел он на крышке, а на внутренней стороне золотым курсивом стояло: «Courtot Successurs — Paris».[21] Он осторожно снял целлофан, под которым лежал твердый розовый кружок с приятным ароматом. Осмотрев его получше, комиссар заметил, что сбоку пудра немного выкрошилась, как будто кружок пытались приподнять чем‑то тонким и острым. Концом карманного ножа Ван Хаутем извлек из коробочки спрессованный кружок толщиной всего около сантиметра и положил его на промокательную бумагу. Для толкового человека вроде комиссара этого многообещающего начала было вполне достаточно, чтобы понять: элегантная упаковка скрывает больше, чем кажется на первый взгляд. Пудра лежала на картонном донышке, под которым было, по‑видимому, еще около трех сантиметров пустоты. Верхняя картонка тоже была сбоку повреждена. Осторожно, кончиком ножа Ван Хаутем поднял ее. Пространство под ней было заполнено тонким блестящим белым порошком.
Ван Хаутем смочил кончик мизинца, слегка приложил его к порошку, а потом попробовал на язык. Порошок имел характерный вяжущий горький вкус.
— Ваша лаборатория мигом определит, что это морфий, — нетерпеливо сказала Труди. — Коробочку я нашла в нише за деревянной обшивкой под правым окном четвертого номера. Там лежат еще сорок девять точно таких же, но их я не трогала. Целлер, как всегда, оказался прав, и Фрюкберг является амстердамским звеном контрабандной цепочки.