Этот Капитан, настолько же достойный человек, насколько другой был скотиной, сделав все возможное, дабы смирить мой гнев, предложил нам подняться на свой борт, Кавалеру Мальты и мне, после того, как пообещал мне, что сам будет моим переводчиком подле Посла Испании. Он направлялся в Лондон, и он нас туда доставил. [414]
Мы прибыли туда, так сказать, не успев опомниться, настолько попутный ветер был нам благоприятен. Этот Капитан сдержал данное мне слово сразу же по прибытии. Он рассказал Послу все, что со мной приключилось, и потребовал у него правосудия от моего имени. Я был в большом затруднении, следовало ли мне идти к Послу, боясь, как бы мой визит не вызвал неодобрения Двора при настоящих отношениях двух Корон. Затруднение, в каком я находился, хотя и заняло мое сознание на некоторое время, но, в конце концов, я отделался от моих сомнений. Я решил, что визит, какой я ему нанесу, не имел ничего предосудительного по отношению к службе Короля. Итак, я явился его повидать и был им отлично принят; едва я поведал мою историю, как он уже вынес суждение, более выгодное для меня, чем я мог бы надеяться; затем он спросил, что я явился делать в этой стране. Он тотчас же заподозрил, как я признал это позже, что я был послан по поручению Двора, и по тому, как он оглядывал меня с ног до головы, я понял, как бы ему хотелось сделаться волшебником, чтобы узнать мои мысли. Я обманул его, и дабы он не мог ничего опасаться, ответил ему, что некое дело во Франции обязало меня оттуда выехать; я бился против одного из моих родственников, и так как дуэли там запрещены под угрозой тяжких наказаний, я не имел никакого покоя, пока не добрался до надежного места.
Как я ни старался скрыть, кем я на самом деле был, я так и не смог его уверить в небылице. Он расспросил меня обо всех подробностях моей так называемой битвы. Я не готовил заранее мою ложь, по крайней мере, как должен был бы это сделать, чтобы не показаться лжецом; потому, когда я рассказал ему первое, что пришло мне на ум, ему не составило труда узнать, что все это было враньем, поскольку у него были люди на местах; они-то и доложили ему правду. [415]
Я нашел, однако, обстоятельства столь безнадежными для успеха моего посредничества, что, следуя полученным инструкциям, счел некстати замолвить о нем хоть единое слово. Совсем напротив, я старался втереться в доверие к Кромвелю, для кого у меня имелись верительные грамоты. Так как он был лукавым политиканом, он рассылал шпионов по всей стране, и они отдавали ему отчет обо всех тех, кто въезжал или выезжал из Англии, лишь бы они казались подозрительными. Так он узнал о моем появлении в тот же самый день, когда я ступил на эту землю. Более того, так как с тех пор протекла целая неделя, и у него не осталось никаких сомнений, что если я настолько затягиваю с визитом к нему, значит, я что-то заранее изучаю, я сделался для него еще более подозрительным, чем был для Посла. Он поостерегся мне это выразить и, напротив, обошелся со мной с сердечностью, способной обмануть гораздо большего, хитреца, чем я; он мне сказал, что весьма обязан Месье Кардиналу за предложение услуг, какие тот желал бы ему оказать; он будет иметь честь сам ему написать, и так как он никогда так хорошо не засвидетельствует в письме признательность, достойную его доброты, он будет мне крайне благодарен, если я пожелаю высказать ему ее еще и на словах.
Встреча с Кромвелем
Он сопроводил эту столь услужливую фразу бриллиантом, что вполне мог бы стоить две сотни пистолей. Он пожелал, чтобы я его принял, и я не захотел от него отказаться, из страха, как бы Месье Кардинал не нашел это дурным. Это лишило бы меня последних подозрений, если предположить, что они у меня были прежде. Однако, будто все сговаривались меня обмануть, как со стороны Посла, так и с этой стороны, это Превосходительство приказал арестовать оскорбившего меня Капитана, как только стало известно, что произошло в Грейвзенде. Он велел мне передать в то же время, что свершит доброе и краткое правосудие, и я не мог в этом усомниться, поскольку, действительно, он приказал [416] посадить того в тюрьму. Правда, против него имелись и другие жалобы, кроме моей, не меньше заслуживавшие, чтобы из него сделали назидательный пример, как и за то, что он выкинул против меня.
Однако, хотя все эти почести и утешили меня в моей явной неудаче, но вместо того, чтобы погрузиться на пакетбот и возвратиться в Кале, как намеревался прежде, я нанял специальную барку между Дувром и тем местом, где стоят две башни, что моряки называют обычно двумя сестрами. Я это сделал по приказу Месье Кардинала; он не только написал мне поступить именно так, но еще приказал высадиться подле Булони, в одной бухте, ее названия я сейчас уже не припомню. Он меня уведомил, что там я найду новости от него, и чтобы я не преминул исполнить от точки до точки все его наставления.
Я не позаботился о сокрытии моего отъезда, поскольку не верил, будто что бы то ни было меня к этому обязывало. Но едва я уехал из Лондона, как Кромвель, с одной стороны, и Посол, с другой, снарядили в дорогу людей, чтобы меня похитить. Они не сомневались, что я должен был отправиться по пути к Дувру и не сходить с него вплоть до прибытия; но так как у меня был приказ заручиться баркой и направиться туда, куда мне велено было плыть, они меня потеряли по дороге. Они узнали, что я заключил сделку с одним судохозяином и удалился в сторону Булони. Они подыскали себе другого, каждый со своей стороны, чтобы опередить меня, если возможно; но они потратили время на поиски, пока не нашли, что им было нужно, и я уже был в безопасности на земле, когда они еще находились более, чем за три лье от меня. Так как эти две барки следовали тем же курсом, каким прошел и я, и искали они обе одну и ту же вещь, едва они завидели одна другую, как сочли, что это как раз то, за чем они гнались. Итак, они пошли на сближение одна с другой, и так как все они были вооружены мушкетами, только они приблизились на расстояние выстрела, как начали палить друг в друга безо всякой пощады. [417] Я еще был на берегу, но не знал, что бы это могло означать. За первым залпом последовал другой, потом они пошли на абордаж и тогда лишь увидели, хорошенько разглядев одни других, что там и следа не было того, что они искали. Они насчитали по двое или трое человек убитых с каждой стороны, и, вдобавок ко всему, один из судохозяев был ранен пулей навылет. Этот судохозяин явился сделать перевязку в то самое место, где находился я, и так как он меня не знал, и его спросили, ради какого резона передрались люди, что были вместе с ним, он наивно рассказал все, что об этом знал.
Отвратительная миссия
Я был в восторге, что так славно выкрутился. Я нашел там приказы, о каких говорил мне Месье Кардинал, и так как надо было снова выйти в море, счел за лучшее дождаться, пока эти люди удалятся, дабы не попасть им в руки. Отправленные мне приказы состояли в том, чтобы взять на борт испанского шпиона, кто явился подстрекать к беспорядкам Парламент, и бросить его в море, прежде чем вернуться, когда мы будем в четырех или пяти лье от рейда. Так как он не требовал ничего, кроме моего свидетельства, и я не должен был принимать ни малейшего участия в казни, я счел, что не мог ему не подчиниться.
Он отправил этого бедного мерзавца на место, не объявив ему столь жестокого приказа. Напротив, его заверили, будто он возвратится в свою страну. Я не знаю, что он думал по дороге, поскольку не здесь проходил самый короткий путь. Но, наконец, когда отплыли на полу-лье от берега, и не боялись больше, что он огласит воздух своими жалобами, не притворялись больше и сказали ему его приговор. Он был страшно поражен этой новостью и сильно кричал против совершенной с ним несправедливости. Она не была, однако, особенно великой, и он наверняка заслужил смерть, поскольку человеческое право не позволяет делать то, что он сделал. Он, тем не менее, заявлял обратное, и поскольку был отправлен некой Властью, с ним не могли обращаться ни как с [418] предателем, ни как со шпионом. Но, как бы он ни протестовал против своего приговора, ему надо было пройти через это. Итак, он с этим смирился, видя, что для него это было неизбежностью, и так как те, кто его сопровождали, взяли с собой исповедника, он покаялся в грехах, потом претерпел свою казнь с большей стойкостью, чем выказал сначала.
Я возвратился затем туда, откуда явился, и, сев в почтовый экипаж за лье оттуда, проехал через Булонь, где не преминул повидать Месье Домона, кто был Наместником как этого города, так и всей округи. Довольно было того, что я принадлежал к людям Кардинала, чтобы быть у него прекрасно принятым. Это был человек сугубо политичный и сугубо преданный власти. Он волшебно меня угостил, и, отдохнув там до следующего полудня, я снова сел в почтовый экипаж и прибыл ко Двору, что был еще в Париже.
Королева Англии, долгое время не получавшая новостей от Короля, ее мужа, и крайне этим опечаленная, узнав, что я вернулся из этой страны, послала мне сказать, так как я имел честь быть с ней знакомым, что она будет счастлива со мной побеседовать.