— Я помню! Все тогда обсуждали это не одну неделю подряд. Папа подумал, что чернь приветствует его, а на самом деле они приветствовали тебя. Так вот почему…
— Что, Корнелия?
Молодая женщина опустила голову.
— Я видела девочку. Она была здоровой. Но папа приказал ее выбросить. Мне было так страшно. Я не знала, что подумать.
— Твой отец был для тебя героем, но оказалось, что он — всего лишь человек.
— И он мстит тебе за это до сих пор. Не позволяй ему этого, мама. Сделай то, что он хочет, и тебя освободят.
Амелия покачала головой.
— Если я сделаю то, что хочет Корнелий, я никогда не стану свободной.
— Станешь! Я помогу тебе! Не может же он посадить в тюрьму нас обеих. Мама, — с жаром заговорила Корнелия, — это ведь не то же самое, как если бы это был Нерон! Это всего лишь папа, это он так поступает с тобой.
— Дочь, послушай меня. Нерон ли это, заполненный людьми цирк или один человек — это не имеет значения. Я не отрекусь от своей веры.
Корнелия упала на колени и зарыдала, уткнувшись лицом в колени матери. И, гладя ее по голове, Амелия с удивлением подумала о том, что всего два года назад, в тот день, когда Корнелия рожала своего первого ребенка, она сама была женщиной, не имевшей веры. Теперь же веры в ней оказалось достаточно, и ей хотелось бы передать ее своей дочери.
— Иди, доченька, — прошептала она. — Позаботься за меня о семье. Приглядывай, чтобы у них все было хорошо. И маленький Люций… относись к нему как к брату, Корнелия, потому что он и есть твой брат.
Обнявшись и поцеловавшись, они попрощались, и Корнелия пообещала, что добьется освобождения матери. Амелия знала, что ничего не выйдет, — здесь Корнелий всесилен.
Не прошло и нескольких секунд после ухода дочери, как пришел Корнелий, поэтому Амелия заподозрила, что он стоял снаружи и ждал.
— В последний раз спрашиваю тебя, жена, отречешься ли ты от этой глупой прихоти? — спросил он, и, когда она отрицательно покачала головой, на его лице отразилось глубочайшее недоумение.
— Корнелий, мне кажется, что когда ты взял меня с собой в цирк, то хотел напугать меня, — сказала Амелия. — Ты, наверное, рассчитывал, что вид казни Рахили заставит меня отказаться от моей веры. Но вышло наоборот. Потому что из-за того, что я увидела… из-за того, что ты заставил меня увидеть, — ее голос окреп, — из-за того, что ты убил моих друзей, я, как никогда, укрепилась в своей решимости. Я никогда не назову имен своих братьев-христиан. И никогда не отрекусь от своей веры.
Он стоял, возвышаясь над ней в своей внушительной мантии, в одеянии, которое заставляло толпу расступаться перед ним, и глаза его сверкали гневом. Он не сказал ни слова, но, когда он, повернувшись на каблуках, вышел и дверь за ним захлопнулась, Амелия уже знала, что все кончено. Корнелий все равно добьется своего. Он хочет посмотреть, как она будет мучиться на арене цирка. И не только она: сначала он распнет Джафета, Хлои и всех остальных, а ее оставит напоследок.
Корнелий шел по сырым коридорам, поднимался по скользким ступенькам, вкладывая ярость в каждый свой шаг. В голове у него уже зародился новый замысел — как обратить себе на пользу эту неудачную затею. Он скажет Амелии, что ему удалось добиться ее освобождения, используя свое политическое влияние, а также свою славу и репутацию. Она непременно разболтает об этом своим друзьям, и в очень скором времени станет героем в их глазах.
Ему не терпелось приказать начальнику караула, чтобы тот освободил ее, как они заранее планировали. Но начальника не было на месте, вместо него был кто-то из подчиненных — он объяснил, что начальник куда-то ушел и унес ключи с собой.
— Так иди и найди его! — рявкнул Корнелий, который уже загорелся поскорее отпустить Амелию и возвыситься в глазах остальных.
А внизу, в темной камере, сидела дрожащая и испуганная Амелия. Ее бросало в пот и трясло с ног до головы. Она думала о непрожитых ею годах жизни, о своей семье, о внуках, которые уже стали подрастать, и о своем городском доме, даже их деревня вдруг стала ей безумно дорога. Ей хотелось увидеть, как торжественно наденут свои тоги Гай с Люцием, посмотреть, как выиграет в суде свое первое дело ее старший сын, хотелось понянчить новых младенцев своих дочерей, стать старой и мудрой и наслаждаться каждый закатом. Она всегда воспринимала это все как должное — свою жизнь, свою семью, тогда как должна была благословлять каждый новый рассвет, радоваться каждому новому дню!
Она молилась, как никогда в жизни, эта женщина, которая когда-то не имела веры, а теперь исполненная веры. Она молилась, чтобы Бог дал ей знак, что ей делать.
Она прислушивалась, надеясь получить ответ, но слышала только давящую тишину массивных стен, узницей которых она была, и крики заключенных. Она прислушивалась к биению своего сердца, отгоняя страхи, которые нашептывало ей сознание. Молилась и слушала. Наконец, обессилев от страха, голода и жажды, Амелия вынула из-за пазухи ожерелье и пристально вгляделась в голубой кристалл, в котором сгусток алмазной космической пыли приобрел вид распятого Спасителя. И тут же получила ответ.
Именно этот камень вновь заставил ее поверить в богов, и именно он укрепил ее веру теперь. Теперь она знала, что нужно сделать.
Трясущимися руками она стала извлекать камень из золотой оправы, и когда наконец вынула его и поднесла к тускло горящему факелу, то чуть не вскрикнула, пораженная его красотой. Из-за золотой оправы она не могла прежде видеть его восхитительную прозрачность, совершенную форму и отчетливый образ Иисуса внутри. Как странно вспоминать теперь, что когда-то она считала этот камень проклятым и думала, что внутри у него живет призрак. Конечно же, Корнелий именно этого и добивался — чтобы она так думала.
А потом она представила себе предстоящую боль, пытки, агонию и, наконец, бесславную смерть на арене. Она знала, что у нее не хватит сил не выдать своих друзей под пытками. Сердце бешено колотилось. Ей хотелось быть сильной духом, но она знала, что плоть ее слаба. Но, может быть, здесь и сейчас, пока пытки еще не начались, у нее хватит сил.
Она мысленно вернулась в тот день, восемь лет назад, когда Корнелий, решая вопрос жизни и смерти, сделал выбор в пользу смерти. Теперь с тем же самым выбором столкнулась Амелия. И, думая о загубленном невинном младенце, она выбрала жизнь — вечную жизнь.
И, теперь приняв решение, она почувствовала, что на нее снизошел какой-то странный покой и все тайны прояснились. «Может быть, — размышляла она, — когда Иисус говорил о конце света, то Он имел в виду, что тот наступит не для всех сразу, а что каждый будет встречать его в свой час, на пороге смерти и начала новой жизни. Значит, сегодня ночью для меня наступит мой конец света».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});