Крест на могилу сына
Париж. 1987-2007
Алла Демидова вспоминает давний разговор с Андреем году в 1970-м, когда речь зашла о том, кто где хотел бы лежать после смерти.
Я тогда сказала, что хотела бы лежать рядом с Донским монастырем, около стены которого похоронена первая Демидова, жена знаменитого уральского купца. Андрей возразил:
– Нет, я не хочу быть рядом с кем-то, я хочу лежать на открытом месте в Тарусе.
Мы с ним поговорили о Цветаевой, которая тоже хотела быть похороненной в Тарусе и чтобы на ее могиле была надпись: «Здесь хотела лежать Цветаева».
Не удалось. Ни Цветаевой, ни Тарковскому. Место могилы Цветаевой до сих пор точно не установлено (известно только кладбище), а Андрей покоится в земле Франции.
Первоначально Тарковского похоронили в чужую могилу – есаула белой армии Владимира Григорьева, родившегося в 1895 и умершего в 1973 году. Это было много дешевле, чем покупать свободный участок. Но через год необходимые средства нашлись, и 29 декабря 1987 года прах Андрея перенесли на новое место. Плату за могилу Лариса Тарковская внесла на 200 лет вперед, а затем встал вопрос о надгробном памятнике.
В 1986 году, когда Андрей был еще жив, Эрнст Неизвестный показывал ему альбом своих скульптур. Дойдя до фотографии одного распятья, Андрей воскликнул:
– Вот это красиво!
Именно это распятье Лариса решила поставить на могиле мужа, хотя, по ее словам, Андрей был против надгробных памятников. «Не любил этого. Всегда говорил, что его устроит простой крест на могиле. Может быть, поэтому ему и понравилось распятье Эрнста».
Естественно, установка памятника стоила немалых денег и за помощью «к людям добрым» обратилась сначала газета «Русская мысль», а потом и журнал «Континент», редактор которого Владимир Максимов выступил с таким заявлением:
В свое время газета «Русская мысль» обратилась ко всем людям, чтящим память великого русского кинорежиссера Андрея Тарковского, с призывом начать сбор средств на установление памятника на месте его захоронения. Проект такого памятника уже осуществлен скульптором Эрнстом Неизвестным совершенно безвозмездно. Средства необходимы только на его отливку. Примерная стоимость такой отливки 15 тысяч долларов. К сожалению, до сих пор в адрес редакции поступило менее одной десятой этой суммы.
В то же время советские власти уже предприняли официальные шаги к тому, чтобы с помощью оставшихся в Москве родственников покойного перевезти его прах в Советский Союз.
Неужели и на этот раз, как это уже случилось с прахом Шаляпина, они вновь добьются своего? Я считаю, что наш долг – долг всех, кому дорога память затравленного советской камарильей от искусства художника, помешать этому кощунству. Собрать средства на памятник великому русскому кинорежиссеру – долг нашей чести.
В 1989 году на вопрос, почему распятье до сих пор не установлено, Лариса сказала нам:
Во-первых, существует финансовая проблема. Только отливка памятника будет стоить около 20 тысяч долларов. Я подчеркиваю – только отливка. При этом, вероятно, мне не придется платить самому Неизвестному. То есть я допускаю, что он мне его просто подарит (даже не мне, а Андрею – вы же понимаете!). Правда, у нас не было прямого открытого разговора на эту тему. Но так говорят мои друзья – Слава Ростропович, Володя Максимов, Вася Аксенов и другие. Кроме того, установка надгробья обойдется еще в 100 тысяч франков. Это очень дорого – у меня нет таких денег… Спасибо авиакомпании Air France, согласной перевезти памятник бесплатно. Я надеюсь и на друзей, которых здесь перечислила. Кроме того, может быть, удастся получить гранты на Международный институт Андрея Тарковского, организацией которого я сейчас занимаюсь. К сожалению, не помогают лишь наши соотечественники и родственники Андрея, оставшиеся на родине. Но это слишком трагическая, очень неприятная и волнующая тема. Может быть, позже я многое вам расскажу…
Совсем иначе комментирует эту тему Ольга Суркова:
Бедный Андрей. Как же так случилось, что не нашлось у Вашей семьи денег на простой деревянный крест, который Вы рисовали. И какое отношение имеет современное «мускулистое» искусство Неизвестного к Тарковскому, не любившему «модерн» в живописи и музыке?.. И куда спряталось срамное чувство, когда с удовольствием приняли деньги на памятник от «новых русских», любовно собранные преданной художнику Тарковскому Паолой Волковой, не нуждаясь уже более в Неизвестном и объявив автором памятника… Ларису Тарковскую.
Отец и сын
15 июня 1979 года в Доме кино состоялась премьера «Сталкера». Выступая перед показом фильма, Андрей был краток:
– Я, конечно, волнуюсь. Мне хотелось бы поблагодарить съемочную группу… Было отснято 2 тысячи метров из 2 700, но их по техническим причинам пришлось выбросить в корзину. Поэтому те, кто пришел в этот момент на съемочную площадку, знали, что работать придется почти бесплатно, так как премии уже не дадут. Я знаю, что фильм многим не понравится. Я даже знаю, кому персонально он не понравится. Но я снимал его для тех, кому он понравится. Я благодарю всех, кто пришел сюда.
Премьерный показ был принят «на ура», с овацией. После показа мы спросили отца режиссера, вписались ли его стихи в картину. Арсений Тарковский улыбнулся, пожал плечами:
– Не знаю. Впрочем, где вы видели отца, недовольного своим сыном? Очень милый фильм, нечто сюрреалистическое, не правда ли?
Впервые Арсений познакомился с режиссурой сына в 1956 году, посмотрев его курсовую короткометражку, снятую по рассказу Хемингуэя «Убийцы».
Вспоминает Александр Гордон:
Ставить «Убийц» предложил Тарковский. После большого перерыва студентам разрешили ставить современных американских авторов. Анализируя рассказ, мы понимали, что снимать будем маленькую психологическую драму… Роли распределили среди студентов мастерской: Ник Адамс – Юлий Файт, Оле Андерсон, затравленный боксер, обреченно ожидающий своего конца, – конечно же, Василий Шукшин… Хозяина закусочной играл я. Реквизит в институте был нищенский. Все несли из домов – своих, родственников и знакомых. Помню, Андрей принес круглые настенные часы и бабушкин саквояж для Шукшина. Устроить в павильоне американский бар (а в те времена бар был чуть ли не олицетворением разврата), уставленный бутылками с иностранными наклейками, было событием в институте; к нам ходили на экскурсии… Тарковский работал серьезно и весело одновременно, давал время операторам-студентам – А. Альваресу и А. Рыбину – на тщательную работу со светом. Он создавал большие паузы, рождал в них напряжение, требовал естественности и простоты в актерском поведении. В маленьком фильме не было музыки, только речь да насвистывание одного из посетителей бара, которого играл сам Андрей.
Арсений Тарковский смотрел «Убийц» вместе с друзьями, четой Аграновских, и на их восторженные отзывы задумчиво проговорил:
– Бедный Андрюша, трудно ему будет, очень трудно… Ведь он не отступится от своего видения мира, а они будут его ломать…
Лариса Миллер вспоминает, как однажды, уже в 70-е годы, Арсений Тарковский сказал ей:
– Сегодня был Андрей и рассказал сон: мы с ним по очереди ходим вокруг большого дерева: то я, читая стихи, то он. Скрываемся за деревом и появляемся снова.
Сон был длинный. Я не придала этому рассказу значения и мало что запомнила. А позже поняла, что этот сон был началом «Зеркала»… Арсений Александрович видел фильм много раз, хотя это давалось ему не просто, и он всегда имел при себе валидол.
Отношения отца и сына, Арсения и Андрея Тарковских – невероятно сложная тема. Ее нельзя раскрыть до конца, можно лишь наметить контуры, обозначить маршруты, по которым пойдут будущие исследователи.
В «Зеркале» Андрей отождествил себя и отца, наложил прошлое на настоящее, а настоящее – на будущее в лице Натальи (Ирмы Рауш) и ее сына Игната (сына Ирмы и Андрея). Донателла Баливо, рассказывая о римском периоде жизни Андрея, говорит, что иногда он был веселым и шутил, как ребенок, но «вдруг вспоминал реальность и умолкал, словно считал, что не имеет права быть счастливым. Быть может, он чувствовал себя виноватым за то, что оставил свой дом и своего сына; он боялся, что с Андрюшей произойдет то же самое, что случилось с ним и с его отцом».