изменится.
– Ты веришь этому Докуеву? – согласилась на смену декораций Полла. Она до мельчайших подробностей посвящена в дела Самбиева, отчасти этим и пленена. – Я бы никогда не поверила в его слова… У него взгляд – мерзкий… Кстати, ты раньше тоже на меня так посматривал.
– Это как?
– Стыдно говорить… А если очень мягко сказать, то потребительский. Просто попробовать… Как ты сказал – для разнообразия.
– А сейчас как я смотрю?
– Утром – как родной, а сейчас… я поняла, что срок в два года остудил твой порыв.
– Ты не права, – бесстрастно бросил Арзо фразу и поймал себя на мысли, что действительно обдумывает прелесть предстоящей должности, силу власти… Его потянуло к конторе колхоза.
Дорога сделала крутой поворот, перед ними раскинулся темно-зеленый ковер ухоженного свекловичного поля. Горделиво сидящий на вершине отдельно росшей, молодой, но уже внушительной осины – ястреб-канюк при появлении людей недовольно взлетел, издал гнусавое, протяжное «къях-къях-къях», несколько раз взмахнул мощными, с переливчатой белизной крыльями, набрал высоту и величаво закружил в восходящих теплых потоках утреннего воздуха.
Оба с завистью сопровождали полет птицы: только он восторженно, а она угрюмо.
– Вот кто счастлив и свободен! – воскликнул Арзо.
– Да, – поддержала его Полла. – Все мужчины, как хищники – счастливы и свободны.
– К чему ты это? – обернулся Cамбиев.
– Да так, – нескрываемая печаль омрачила ее лицо. – Я сегодня наверно закончу прополку.
– Я вечером приду проводить тебя.
– Не надо, я со всеми на машине поеду.
– Тогда завтра утром на том же месте, – крикнул Арзо девушке, уходящей сквозь ряды к своему участку. – До свидания, Полла!
– Прощай, – обернулась она, как бы извиняясь, сдержанно махнула рукой, странно улыбнулась. Потеря и грусть затаились в ее сощуренных темно-синих глазах. – Спасибо, что проводил, – были ее последние слова.
Самбиев еще долго глядел, как она удаляется в глубь поля, и все меньше и бесформеннее становятся очертания ее тела. Вдалеке Полла остановилась, обернулась, махнула рукой. Выражения ее лица Арзо видеть не мог, но ему показалось, что оно было таким же скорбным и тоскливым, как при прощании на вокзале в Краснодаре.
Обремененный непонятной печалью, тяжелой поступью Арзо двинулся в обратный путь. Сразу за поворотом навстречу мчался грузовик. В кузове в плотной тесноте стояли женщины-свекловоды. Он выхватил улыбку матери и сестры.
– Куда ты дел Поллу? – голосили женщины.
– Что ты ее в поле провожаешь – веди в дом.
– Я сейчас за тобой вернусь, – выглянул в окно водитель.
Весь день Арзо мрачен, под стать его настроению к вечеру нахмурилось небо. А ночью, когда он пытался заснуть, отгоняя тягостные мысли о Полле, на улице завыл ураганный ветер. Завизжали ставни на ржавых петлях, забились в окно, прося убежища. Однако оконные рамы прочны, отшвыривают они прочь неприкаянную защиту. Кинулись ставни к кирпичной стене – еще хлеще жесткость камня. И так мотаются они под порывами беспощадного ветра от одной вертикали к другой: скрипят, ноют, бьются, ищут покоя, а те, что соприкасаются с ними днем, и те, что укрываются ими ночью, в бурю отторгли их, возненавидели, отчуждили, посчитали врагами… Режут слух Арзо истязания ставень, однако лень ему выйти во двор; на улице холодно, ветрено, темно. Он еще усерднее кутается в одеяло, с радостью ощущает приятное тепло и уют постели, осознает, что в доме лучше, чем на улице, и успокоенный этим контрастом, под убаюкивающий вой ветра и шум начинающегося дождя безмятежно засыпает… А на улице метают молнии, гремит свирепый гром, и в этом вихре стихии потонул жалкий стон ставень. Теперь не режут они расслабленный слух Арзо, не скрежут его душу, они просто незначительный звуковой инструмент в буйном оркестре мироздания…
– Что ты дрыхнешь, вставай бессовестный! – будит на рассвете Кемса сына.
– Что случилось? – испугавшись вскочил Арзо.
– Соседка прибежала, говорит, что Полла прошла за околицу.
– Так ведь ночью был дождь?! – спросонья протирает лицо сын.
– При чем тут дождь, если назначено свидание! – возмущенно закричала мать.
Арзо вскочил, быстро оделся, кое-как умылся, выскочил за ворота.
– Что ж ты девушку позоришь, просыпаешь встречу? – гневится соседка.
– Арзо! Это недостойно мужчины, – кричит из-за забора сосед.
Поскальзываясь в грязи, Арзо стремительно выбежал на окраину села. Пасмурно, безмолвно, уныло. Рванулся к груше. Никого, только четкие вымоины подошв вокруг дерева. Он огляделся, и невольно взгляд упал на предмет в невысоком разветвлении ствола. Это был его узорчатый платок: чистый, выглаженный, пахнущий духами «Красная Москва».
«Не могла она уйти, мне не повстречавшись?» – озадачился Арзо, внимательнее осмотрелся и понял все. Постеснялась Полла идти той же дорогой в село с неприглядного свидания; пошла в обход через высокую мокрую траву, оставляя примятый к земле след и шматки грязи. Кривой змейкой вилась свежая тропинка. Бросился по ней Самбиев, по пояс взмок, пока, обогнув квартал, очутился на улице села. Невдалеке у своих ворот он увидел до боли знакомую фигуру девушки.
– По-л-л-а-а-а-а! – крикнул в надежде он.
Она не обернулась, только уже открывая ворота, мельком бросила взгляд, плотно со скрипом прикрыла ворота, скрежетом вчерашних ставень простонал железный засов.
– Полла! Полла! – крикнул он в отчаянии.
За воротами зарычала собака. Арзо кинулся на забор, заглянул во двор, совсем рядом, плотно прижавшись спиной к воротам, задрав вверх голову, стояла Полла. Ее ноги и платье до пояса в грязи, мокрые. Косы расплелись, пряди безвольно свисли, а сама она мелко дрожит, рыдает.
– Полла! – умоляюще прошептал Арзо.
Она даже не обернулась, спотыкаясь побежала в дом. Собака кинулась к забору, став на задние лапы зарычала у лица Арзо. Что-то до невозможности знакомое было в этом сумасшедшем оскале зверя…
* * *
Еще несколько дней провела Полла в Ники-Хита. Как ни пытался Арзо, она на контакт с ним не шла. По просьбе сына Кемса и Деши попеременно уговаривали Поллу выйти на свидание, однако она категорически противилась, объясняя, что занята ремонтом дома.
Как-то сестра Деши прибежала в контору колхоза и сообщила Арзо, что Полла красит ворота со стороны улицы. Помчался Самбиев в село, всю дорогу сердце колотилось в бешеном ритме.
Крадучись, он приблизился к дому Байтемировых.
– Здравствуй, Полла! – тихо молящим голосом сказал он.
– Здравствуй, – обернулась она к нему, несколько секунд со странным выражением смотрела ему в лицо, потом быстро взяла баночку с краской и, не говоря больше ни слова, удалилась спешно во двор.
В середине августа Байтемирова Полла уехала в