и накрыли его вместе с графским собаками. Алексей Николаевич остался с одним Поражаем. Это обстоятельство породило случай, редкий в охоте.
Вслед за переярком две гончие вывели из острова огромного волка прямо на Алеева; из всех собак один только Поражай воззрелся в зверя и, вызвав его на себя, храбро понесся к нему навстречу: они схватились, поднялись на дыбы, сцепились зев в зев, расперлись и стали как вкопанные: ни волк, ни собака не трогались с места и не разнимали пасти. Следовало подать помощь Поражаю, но взять ее было неоткуда: остальные собаки Алеева жадно теребили волка и не внимали никаким призывам. Васька накрыл своей сворой прибылого волка и тоже не видел происходившего; кричал и суетился один только Бацов, но ему не удалось промолвить и десяти слов, как Алеев заскакал зверя и пошел к нему сзади, вынимая кинжал. Один миг — и этот кинжал вошел по ручку волку в пах: Поражай переместился в горло, и матерой волк на наших глазах был принят из-под одной собаки.
Управившись с делом, охотники подали один за другим три сигнала ловчему, что «зверь принят». Через минут десять борзятники из различных пунктов извещали в рога о том же, и Феопен начал вызывать гончих из острова. На нашей стороне приняли восьмерых, на правой стороне затравили волчицу, трех молодых и двух переярков. Наконец подали позов: «Охотникам на съезд!»
(Дриянский Е. Э. Записки мелкотравчатого. — М., 1985)
«Патрикевна»
Спросите у любого, только опытного и втравленного борзятника или лучше предложите ему право выбора и спросите потом, кого он желает травить: волка или лисицу? «Лисицу, подавай лисицу!» — крикнет он исступленно и поскачет невесть куда, обречет себя на труд, едва выносимый, на разнообразные лишения для того только, чтоб добыть и затравить Патрикевну!
За что же такое предпочтение отдают этой всемирно известной кумушке, у которой нет даже нестоящего бега, потому что самая тупая из борзых собак на чистоте не даст ей хода, а собака резвая не отпустит лису дальше того расстояния, на каком «зазрела».
Ум, хитрость, находчивость, изворотливость, сметливость и необыкновенное умение в минуту неизбежной гибели пользоваться самыми ничтожными средствами и случаями и с их помощью, в глазах своего грозного преследователя извернуться, обмануть, проскользнуть, как ртуть, между пальцами и исчезнуть, как дым от ветра, — вот качества этого проворного и увертливого зверька, которым так дорожит псовый охотник. Зато с каким одушевлением и энергией будет он рассказывать, пожалуй, ночь напролет о тех редких случаях и проделках, какие выделывала с ним Патрикевна: все моменты гоньбы и травли, все эволюции и увертки хитрого зверька будут передаваемы им с таким одушевлением и увлечением, что вам многое покажется вымыслом и едва ли вероятным делом.
А гоньба по лисице чего стоит! Та же самая стая, которая помкнула по волку и в мгновение ока поставила серого на ваш глаз, обогнувши два-три раза остров, вынесла на щипце беляка к вашим ногам, — та же стая, уже усталая и подбитая, натекла на лисий след, и вы слышите другие голоса, чуется что-то особенное в помычке выжлят, что-то более дружное, жадное, свирепое в гоньбе всей стаи. Волк при первом звуке охотничьего рога, при малейшем признаке опасности мчится из острова напрямик и потому держит на себе стаю недолго, особенно если его застигли на острове не при гнезде; гоньба по волку не менее заркая и злобная, как и по лисице, но быстрота скачки первого и прямое направление, избираемое им большею частью случайно и напролом, невзирая ни на какие встречи и препятствия, не всегда дает возможность гончим «скучиться» и гнать стайно. Заяц, преимущественно беляк, имеет в характере «давать круги» и бить собак на одном месте и потому выдерживает более стайную и продолжительную гоньбу, но это кушанье и для собак, и для охотника обыденное, будничное; другое дело — лиса.
Застигнутая врасплох на том месте, где она задумала позавтракать вкусной зайчатиной или полакомиться тетеркой, лисица не вдруг, не сразу пустится наутек; она очень хорошо знает, что за всякий необдуманный шаг вперед или назад, за всякое движение на авось она непременно поплатиться своей красивой и теплой шкуркой, без которой ей оставаться невозможно, и потому Патрикевна начнет с искренней заботливостью хлопотать о сбережении этой собственности: наделав сметок и узлов посреди острова, прежде нежели горластый ловчий успел накликать, а проворные выжлятники подбить стаю на ее горячий след, смешная кумушка успела уже побывать на опушке и навести справки о возможности улепетнуть с острова без большого шума и огласки, но — увы! — все надежные пути для нее пресечены, все лучшие и удобные места на пролаз грозят засадой и гибелью; между тем стая верной тропой натекает, близится, не дает Патрикевне ни свободно дохнуть, ни хорошенько поразмыслить о том, на что ей решиться.
Отысканная и подбуженная снова, она мчится на другой конец острова, ныряет под крайний куст и зорко оглядывает и соразмеряет возможность на утек, но и тут ей предстоит опасность горше прежней: везде, где бы не следовало быть, словно выросли из земли и торчат недвижимо зоркие борзятники, а подле них, насторожа уши, сидят на корточках резвоногие борзые: с этими последними Патрикевна не желает встретиться даже и во сне, не только наяву и среди чистого поля. Как быть? Дело, куда ни поверни, выходит дрянь! Осталось одно: обмануть неотвязную ораву и пробраться низиной в камыши… и вот она ринулась прямо на собак, собрала всю стаю и поволокла ее за хвостом в глубь острова, вильнула направо, налево, разметала собак, скрала след и тишком, бочком, чуть дыша, где ползком, где скачком, добралась до желанных камышей, но и тут к Патрикевне счастье обернулось спиной: проход в камыши забран предательской стенкой из тенет, а по крылам стоят грозные тенетчики, кто с ружьем, кто с дубинкой… а собаки сзади свирепеют, ревут, словно повешенные за язык, ведут верно, близятся… и Патрикевна снова мчится вдоль острова, снова скрадывает след и снова бочком, тишком прокралась она мимо всей стаи к ручью; тут, неделавши новых петель, она на свободе побрела по течению воды, отыскала местечко поглубже и поглуше, опустилась в воду с ушами и, выставя кончик носа наружу, молча любуется, как свирепая стая, примчавшись с гиком к берегу, остановилась, смолкла, рассыпалась и с жалобным визгом кружит на одном месте и ищет пропавший след… Но и тут бедной затейнице суждено недолго наслаждаться плодом своего проворства и хитрости. С пеной у рта, с глазами навыкате,