— Еще пара жертвоприношений, — бормотал под нос Адриан так, чтобы никто не слышал, — и нам не придется воевать — боги, обалдев от жертвенного дыма, сделают все за римлян.
Кроме положенных подношений Марсу — бык, овца и свинка — были принесены в жертву еще четыре быка — Траян ждал особого знака богов, а не просто обещания победы.
Но вот, наконец, боги насытились жертвенной кровью, надышались дымом с воздвигнутых в их честь алтарей, дали знак, понятный Траяну. Только тогда римская армия отправилась в поход — хлынула четырьмя потоками на северный берег.[86] Основная армия переправлялась по мосту Аполлодора. Один поток тут же двинулся вверх по течению реки Рабо, к лагерю в Бумбешти, второй — знакомым путем через Берзобис и Тибуск к перевалу Тапае, третий — карабкался к перевалу Боуты вдоль течения Алуты. И, наконец, четвертый охватывал Дакию с востока, это шла под командованием Лузия Квиета нумидийская конница, сначала на Пироборидаву, а дальше — на разрушенный в предыдущую кампанию Апул.
Для Второй Дакийской войны Траян собрал армию даже большую, чем для Первой.[87] Особенно много было в армии соединений из отдаленных частей империи. Они в легионах образовывали отдельные «этнические» части — от ста с небольшим до тысячи человек, этакие племенные островки.
— Салат из разного цвета капусты, — называл их Кука.
Набраны были и симмахиарии — тоже в большом количестве, особенно из германцев — их задача была послужить живой защитой для легионеров в кровопролитных сражениях, мясом для дакийских фальксов. Симмахиариев вербовали только на время войны — за службу им не полагалось гражданства, и воевали они за золото, и были, кажется, самыми бесшабашными вояками во всей римской армии.
* * *
Давний соперник Адриана Сервиан вел армию вверх по реке Рабо. Это был самый короткий путь к сердцу Дакии, но не самый простой. У перевала Вылкан дорога петляла, в любом ее извиве, скрытом подступающим вплотную густым лесом, могли затаиться даки. Это место будто нарочно было создано для ловушки. Разведчики донесли — впереди засада. Да только как податься назад, коли дорога узка, и колонне не развернуться?
На перевале даки пошли в бой с такой яростью, будто вся судьба войны и их царства зависели от того, пропустят они римлян вглубь своей страны — или остановят. Им удалось не просто преградить движение авангарду, но и повернуть римскую армию вспять, легионеры и ауксиларии попятились, отступили, бросив часть обоза, основные силы заперлись в лагере в Бумбешти. Лагерь был небольшой, целую армию вместить не мог, так что легионеры сражались у стен крепости. Поначалу казалось, что даки возьмут лагерь, — но сил не хватило. Не было у них машин, а те, что дакам все же удалось захватить в римском обозе, сразу не удалось приспособить к бою: фабры успели срезать тяжи, прежде чем бросить обоз. Две-три самодельные лестницы мало чем подсобили нападавшим — легионеры их сбросили со стен без труда. Перестроившись, римские когорты вышли из лагеря и ударили на даков. Волна осаждавших отхлынула, окрасив кровью камни вокруг Бумбешти и оставив недвижные тела у стены.
* * *
Адриан во главе Первого легиона Минервы шел с армией Траяна. Первый легион, счастливый и верный. «Лучший легион империи», — говорил о нем Адриан. Говорил так часто, что сам поверил, и остальные начали за ним повторять.
Два недавно созданных легиона — Второй Траянов и Тридцатый Ульпиев император держал при себе в надежде, что новички постараются выслужиться перед главнокомандующим. Впрочем, нельзя сказать, что в этих легионах были сплошь новобранцы. Хребет, как всегда, составляли воины, успевшие отслужить не один год и переведенные из других подразделений. Ни один полководец не бросит легион целиком из новобранцев в бой, если не хочет, конечно, чтобы его тут же уничтожили.
Как и во время Первой войны, даки поначалу позволили римлянам продвигаться вглубь страны беспрепятственно. Правда, кое-что поменялось — уже не приходилось штурмовать отдельные крепости в предгорьях и строить дороги тоже не было нужды — армия двигалась скорым маршем, проходя за день положенные мили.
Но даки все время находились где-то рядом. В густом лесу, в зарослях кустарника, у переправы — то отряд фуражиров исчезал, то разведчики попадали в ловушку, то обоз с хлебом, посланный из Виминация, буквально испарялся по дороге без следа. Все, что находили римляне после ночной атаки, — это изувеченные головы товарищей, насаженные на колья. Подобные мертвые «стражи» могли попасться где угодно — у разрушенной дакийской крепости, у сожженного дома римского поселенца. И как ни спешили римляне вперед, они постоянно теряли людей, в то время как даки оставались неуловимы.
* * *
Только когда армия остановилась в Берзобисе, Адриан получил приказ двигаться дальше своим путем — с Первым легионом штурмовать Красную скалу. Там, где в прошлую кампанию не сумел отличиться Сервиан, его зять обязан был одержать победу. Адриан не сомневался, что одержит. Вопрос был в другом — сколько за эту победу придется заплатить. Сколько жизней. Узнав на военном совете новый приказ Траяна, легат вернулся к себе в палатку, достал из сумки футляр со свитком и развернул. Планы всех крепостей, взятых и разрушенных римлянами в прежнюю кампанию, тщательно зарисованы и описаны. Адриан не сомневался, что даки сумели за короткое время восстановить если не все крепости, то большинство. Однако они наверняка сохранили фундаменты своих твердынь — и, значит, римлян встретят восставшие из пепла крепости, похожие на те, что стояли в горах в Первую войну. Рано утром легат вызвал к себе в палатку примипила легиона и центуриона Афрания Декстра.
О чем они совещались, неизвестно, но центурион Декстр вышел из палатки озабоченно-мрачный, велел выбрать из конной разведки десять самых надежных парней и ускакал.
Уже вечером, отдав все необходимые распоряжения (выступать легат планировал утром), Адриан призвал к себе центуриона Приска. После случая с дакийскими лазутчиками легат обращался с Приском и его людьми с отстраненной холодностью, будто не был прежде их патроном, а они не оказывали ему услуг. В этот раз Адриан был сама любезность. Беседовал с молодым центурионом как со старым товарищем, шутил. Приск отвечал, в глубине души подозревая какую-то особо изощренную ловушку, спрятанную на дне этого разговора, как в яме прячут острые колья под покровом золотой, пушистой, только что опавшей листвы.
Приск подумал, что это сравнение наверняка бы понравилось Адриану, любителю оснащать свою речь охотничьими терминами, как вдруг легат спросил совершенно невинно: