Калифорнии домой и потягивая красное вино, я оставался наедине со своими мыслями о том, что будет дальше. Я не планировал ничем заняться, кроме как взять какое-то время на то, чтобы понять, что делать со своей жизнью. В последующие дни мои друзья по своей собственной инициативе поделились со средствами массовой информации тем, что я рассказывал им о своей борьбе за то, чтобы установить должные границы между ФБР и Белым домом Трампа, и о моих усилиях по сопротивлению просьбе президента Трампа обещания преданности за нашим ужином, но были и темные истории о моем опыте взаимодействия с президентом, которые еще не попадали в СМИ.
Это может прозвучать странно, но на протяжении своих пяти месяцев работы при Дональде Трампе я желал ему успеха на посту президента. Это не политическое предпочтение. Если бы избрали Хиллари Клинтон, я бы желал ей успеха на посту президента. Я думаю, это и значит любить свою страну. Нам нужно, чтобы наши президенты добивались успеха. Мои встречи с президентом Трампом вызывали у меня печаль, не гнев. Я не очень хорошо знаю его или его жизнь, но ему, кажется, не посчастливилось повстречать людей вроде Гарри Хауэлла, демонстрирующих, что собой представляет жесткое и доброе руководство, или поработать на кого-то, достаточно уверенного в себе, чтобы быть скромным, вроде Хелен Фейхи, и ощутить разницу. Хотя я уверен, что он видел человеческие страдания и сталкивался с личными потерями, я не увидел никаких признаков того, что это сформировало его так, как меня с Патрис потеря нашего сына Коллина, или миллионов других, испытавших потери, а затем направивших свою боль в сопереживание и заботу о других. Я извлек горькие уроки из своего опыта в качестве задиры, и из лжи о своей баскетбольной карьере, и из того, что увидел, как «легкая ложь» может стать привычкой. Я вообще не вижу признаков того, что ложь причиняет Трампу боль, или что ему претит причинять боль другим людям, что печально и пугающе. Без всего этого — без замешанной на жесткости доброты, без баланса уверенности в себе и скромности, без сопереживания и без уважения к правде — мало шансов, что президент Трамп сможет привлечь и удержать вокруг себя тот тип людей, которые нужны каждому президенту, чтобы принимать мудрые решения. Это заставляет меня грустить из-за него, но это также заставляет меня волноваться за нашу страну.
В пятницу 12 мая Трамп написал твит с предупреждением мне и своим тридцати девяти миллионам подписчиков: «Лучше бы Джеймсу Коми надеяться, что нет «пленок» наших разговоров, прежде чем начинать давать утечки в прессу». Это показалось мне странным. Он угрожал мне? У меня не было планов говорить с прессой или давать утечки секретной информации. Все, что я хотел, это выбросить из головы Дональда Трампа, так что я не стал тратить время на обдумывание, что бы это значило. Вместо этого я оставался в доме, спал, делал зарядку и избегал собравшуюся в конце проезда к моему дому толпу СМИ.
Во вторник 16 мая мы с Патрис планировали проскользнуть мимо прессы и на несколько дней выбраться из города. Тем утром я проснулся примерно в 2 часа от мысли: твит президента меняет мой взгляд на то, как относиться к нашей встрече 14 февраля 2017 года, когда он выразил «надежду», что я прекращу расследование в отношении его бывшего советника по национальной безопасности Майка Флинна. Хотя я написал несекретную заметку о том разговоре, мы с руководством ФБР на этом застряли, так как это было бы моим словом против слова президента. Мы не отказались от ее выполнения, а вместо этого решили придержать ее — и не доводить до сведения следственной группы, чтобы президент не оказывал на них влияния. Мы смогли еще раз обдумать это, когда в Министерстве юстиции решали, как они будут осуществлять руководство расследованиями в отношении администрации Трампа и России, после того как генеральный прокурор сделал самоотвод. Но этот твит о пленках все менял, подумал я, лежа там в темноте. Если есть записи моих разговоров с президентом, то появится подтверждение того факта, что он сказал, что хочет, чтобы я прекратил расследование в отношении Флинна. Это больше не будет мое слово против его. Если есть запись, то будет слышно, как президент Соединенных Штатов говорит мне в Овальном кабинете: «Надеюсь, ты сможешь оставить его в покое».
Я лежал в кровати, обдумывая это запоздалое открытие. Я мог оставить все как есть и надеяться, что руководство ФБР увидит то, что увидел я в твите Трампа о записях, и что они начнут давить на Министерство юстиции, чтобы получить эти записи. Возможно, ФБР даже подтолкнет Минюст к тому, чтобы назначить независимого прокурора, чтобы добиться этого. Возможно, я мог бы довериться тому, что система сработает. Но я доверился системе несколькими годами ранее в вопросе о пытках. Тогда я доверил генеральному прокурору донести до Белого дома озабоченность нашего министерства политикой в отношении пыток на встрече, на которую меня не пустили, но ничего не случилось. Теперь я не собирался снова сделать ту же ошибку. На этот раз я мог и собирался что-то сделать, потому что, по иронии, благодаря Дональду Трампу теперь я был частным гражданином.
Я доверял ФБР, но я не доверял тому, что руководство Министерства юстиции при нынешних генеральном прокуроре и заместителе генерального прокурора будет поступать правильно. Было нужно что-то, что может заставить их поступать правильно. Теперь, когда я был частным гражданином, я мог что-то сделать. Я решил, что подниму эту историю в СМИ, предав гласности указание президента от 14 февраля, чтобы я прекратил расследование в отношении Флинна. Это могло заставить Министерство юстиции назначить специального прокурора, который мог бы тогда отправиться за записями, о которых сделал твит Трамп. И хотя мне был запрещен доступ в здание ФБР, у меня дома надежно хранилась копия моей несекретной заметки о его просьбе.
На рассвете утра вторника я связался со своим хорошим другом Дэном Ричманом, бывшим прокурором, а ныне профессором юридического факультета Колумбийского университета. Дэн с момента моего увольнения давал мне юридические консультации. Я сказал, что собираюсь послать ему одну несекретную заметку и хотел бы, чтобы он поделился содержанием этой заметки — но не самой заметкой — с репортером. Я считал, что если сам сделаю это, то вызову безумство прессы — как минимум у моей подъездной дорожки — и мне будет трудно отказаться от последующих комментариев. Я бы, конечно, сказал