Одним из наших талантливейших представителей за границей был посол наш в Ватикане, покойный барон Р. Р. Розен.
Барон Розен занимал место посланника в Белграде, Мюнхене и Токио. Курс наук окончил в Императорском Училище Правоведения. В Японии он занимал исключительное положение еще в бытность свою секретарем в Токио. Он предвидел предстоящие нам осложнения с Империей Восходящего Солнца и предупреждал об опасных последствиях нашей авантюристической политики в Корее. В Вашингтоне ему предшествовала репутация даровитого дипломата, и он вполне оправдал ее. Он, между прочим, вместе с графом Витте подписал Портсмутский договор. Почему он был отозван с места, на котором он был так полезен – остается загадкой.
Будучи назначен членом Государственного Совета, барон Розен принимал живое участие в его работах. Особенно нашумела в свое время известная речь его против излишнего увлечения нашим союзом с Францией и сближением с Англией, причем он настаивал на необходимости сохранения наших добрых традиционных отношений и к Германии. Речь эта подняла в Париже целую бурю и вся французская печать обрушилась на оратора. Посол Республики в Петрограде г. М. Палеолог сказал как-то ему: «Ваша речь – преступление против Франции». На что барон Розен возразил: «Это мне решительно безразлично, лишь бы слова мои не были преступлением против России». После революции барон переселился в Нью-Йорк, где жил литературным трудом, работая над своими мемуарами, часть которых появилась в Saturday Evening Post.
Я остановился на характеристике занимавших передовые позиции наших дипломатов, дабы дополнить картину, в рамках которой протекала наша внешняя политика в царствование Императора Николая II. При самом, даже поверхностном, ее обзоре приходится к прискорбию установить, что, несмотря на талантливость многих из наших заграничных представителей, вследствие неудовлетворительности центрального ведомства, непостоянства Государя и несчастного, по большей части, выбора им ближайших своих сотрудников – государственный корабль наш, лишенный искусного и твердого кормчего, носился по международным волнам, как говорится, без руля и без ветрил. Неудивительно поэтому, что неудовлетворительное ведение нашей внешней политики, в связи с военными неудачами и неурядицей внутри государства, привели нашу родину к печальным событиям, завершившимся революцией и крушением векового престола династии Романовых.
* * *
Переживаемое ныне Европой ненормальное положение, грозящее со дня на день превратиться в катастрофическое, является логическим последствием небывалого в летописях истории мировой войны и заключенного политическими дилетантами, практически невыполнимого Версальского договора.
В вихре событий сметены три Империи, и если одна из них – лоскутная монархия Габсбургов – в силу исторического роста входивших в состав ее народностей – рано или поздно обречена была на верную гибель, то Империя Российская и Германская имели в себе все данные не только для продолжения своего существования, но и для прогрессивного развития своего могущества. Неожиданный развал их является лишь последствием допущенных за последнюю четверть века стоявшими во главе этих держав монархами и окружающими их престол лицами целого ряда коренных оплошностей.
По своему географическому положению, в силу условий экономического и династического характера, интересы России и Германии, казалось бы, настоятельно требовали самого бережного охранения сложившихся между ними традиционных отношений. Но вместо того, чтобы неуклонно придерживаться этой, единственно разумной политики, Императоры Николай II и Вильгельм II – первый по свойственным ему нерешительности и изменчивости во взглядах, а второй – по своей крайней несдержанности и импульсивности, оба же – по их взаимной неуравновешенности – уклонились от политической линии их предшественников и, бессознательно играя на руку подкапывавшимся под них темным силам, совершили над собою и своими Империями явное самоубийство.
Типичные антиподы, Вильгельм II и Николай II оставались таковыми и в годину постигших их невзгод. Властный, самоуверенный и хвастливый Вильгельм при первых неудачах окончательно теряется и спешит покинуть свою родину и свою семью, заботясь, главным образом, о своей личной безопасности, которую он и обретает в тенистых аллеях Дорнского парка.
Кроткий и нерешительный во времена своего могущества, Император Николай отказывается от предложения искать спасения вне российских пределов и, преисполненный доверия к предавшему его народу, спешит к своей семье и разделяет с нею ее трагическую участь. И в итоге печальный облик Царя-Мученика, несомненно, затмит в беспристрастной истории театрально-внушительный силуэт германского монарха.
Фрагменты воспоминаний Е. Н. Шелькинга «Самоубийство монархий» печатаются по сборнику «Историк и современник». Кн. IV. Берлин, 1923. С. 134–170.
Часть 4. Имеющий глаза да видит. Две революции в трех ракурсах
Глазами аристократа. Фрагмент воспоминаний графа В. П. Зубова
[28]
Приближался конец октября. Все знали, что на 25-ое число большевики назначили захват власти. Только временное правительство, казалось, этого не подозревало. В Зимнем дворце раз в неделю собирался образованный Ф. Головиным высший совет по делам искусств, членом которого был и я. 18 октября, кажется, это было в пятницу, происходило заседание; мы были почти уверены, что оно будет последним, и, расходясь, постановили собраться через неделю, если…
Я вышел на набережную вместе с Михаилом Ивановичем Ростовцевым; мы говорили о сроке, который пророчествовали большевистскому правительству, если бы ему удалось оказаться у власти; кто говорил: «три недели», кто: «три месяца»; больше этого никто не давал. Михаил Иванович сказал: «Большевикам захват удастся, они останутся очень долго и наделают много вреда».
Неделю спустя, 25 октября, я собирался сесть завтракать в моих комнатах в кухонном каре Гатчинского дворца, как во двор влетел автомобиль с английским флажком. Приготовленный к серьезным событиям на этот день, я не был слишком удивлен, когда мне доложили, что приехал Керенский, бежавший из столицы. Он вошел к коменданту гатчинского гарнизона, полковнику Свистунову, занимавшему несколько комнат в нижнем этаже. Адъютант Керенского, мой приятель, присяжный поверенный Борис Ипполитович Книрша, офицер военного времени, сейчас же поднялся ко мне и от него я узнал о необычайных событиях, происшедших в то утро в Петербурге. Брожение в тамошнем гарнизоне достигло накануне такой степени, что председатель совета министров не чувствовал себя в безопасности в Зимнем дворце, в частных апартаментах бывшего Императора, в которых он имел безвкусие поселиться. Он предпочел переехать на эту ночь в соседнее здание штаба войск гвардии и округа на Дворцовой площади по ту сторону Миллионной улицы. Тут у него созрел план отправиться на фронт за войсками, на которые он мог бы опереться. Утром он однако заметил, что все сообщения между ним и внешним миром прерваны: телефонные провода перерезаны, из всех военных автомобилей, в большом числе стоявших на площади, удалены свечки, так что первый министр, в то же время гордо именовавший себя верховным главнокомандующим, не мог воспользоваться ни единым способом передвижения. Ему оставалась одна надежда – помощь иностранного посольства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});