— Верно, ложись дремли, — степенным басом сказал подошедший с конобцом да рогульками Жежень. — К похлебке разбудим. И нынешней ночью — слышь? — я буду на стороже. Ты ж, чай, не десятижильный… И к чему тебе так-то над собой измываться? Ведь сколько идем, а все вокруг пусто…
— То-то и оно, что пусто, — буркнул Мечник, впрямь примериваясь улечься. — С вами, пожалуй, и двадцатижильным придется стать. Вот пошел бы я один (укоризненный взгляд на Векшу), так и не было бы нужды этак вот… Одному-то схорониться проще простого, а четверым, да еще с конями… Эх!
— Зря пса какого-нибудь не взяли, — рассуждал Жежень, пристраивая медную посудину над костром. — Хотя… Вон у Корочуна охоронные псы были во всей округе наилучшие, а толку?
Окончив возню с конобцом, парень глянул на уже задремывающего вятича и вдруг сказал:
— Слышь, ты, чудище дебряное! Как нынешнее наше дело покончим, непременно с тобой подеремся. Эвон ты меня скольких зубов лишил не за хвост собачий — думаешь, я позабуду?
Мечник чуть приоткрыл один глаз и собрался было что-то сказать, но не успел — Векша опередила.
— Знаешь, как одна жаба решила ведмедя перереветь? — ехидно спросила она Чарусина кормленника.
— Ну? — слегка оторопел тот.
— Надуюсь, думает, посильней, да как рявкну…
— Ну-ну…
— Вот она надувалась, надувалась…
— Да ну же!
— Лопнула, — вздохнула Векша.
* * *
После ужина Кудеслав позволил себе еще немного вздремнуть — пока остальные, тихонько гомоня, устраивались на ночь по-настоящему. Впрочем, по-настоящему ли? Мечник был уверен, что Векша и Жежень спать не будут, во всяком случае, что они собираются не спать, а уж там как получится. Вятич, правда, догадывался, как именно это может получиться у Жеженя, если, конечно, людодлаки подарят еще одну более или менее спокойную ночь.
Мечникова дрема была легкой и чуткой. Кудеслав слышал возню у костра, слышал то и дело затевающиеся там перебранки — шепотом, явно с оглядкой на отдыхающего. Сперва Векша, которая приняла на себя заботу о припасах да кормленьи и вообще старательно изображала рачительную степенную бабу (рачительность ей давалась куда лучше, нежели степенность)… Так вот, сперва Векша принялась дознаваться, почему вдруг оказался пустым берестяной туесок, в котором хранился мед. Подозрение пало на Жеженя, в чью седельную суму был уложен злополучный туес. Но парень свою вину отрицал, как вдруг решилась сознаться Мысь: «Я только попробовать хотела, а он весь съелся…» Что ж, повинную голову и вошь не грызет. Векша еще немного поворчала да и угомонилась (видать, брезговала не то что разговаривать со своим ожившим подобием, а даже бранить ее); Чарусин закуп, хихикая, выспрашивал Мысь, как это она исхитрилась весь день таскать мед из чужой поклажи так, что никто того не заметил, а преступная сладкоежка мрачно оправдывалась: «Да чего там весь день? Много его, что ли, было, меду того?» (туесок, между прочим, размерами мог поспорить с ее головой и еще утром был полнехонек).
Потом без малейшего перехода Жежень принялся ворчать на Кудеслава — дескать, тот не умеет соразмерять свои силы («Тоже мне, воин!») и через его неумение да вятское упрямство всем может выйти лихо.
Подниматься Мечнику не хотелось, а посему он принялся раздумывать, чем бы таким запустить в обнаглевшего пащенка. Однако самому обрывать Жеженевы разглагольствования вятичу не потребовалось — это сделала Векша. Верно, лишь потому она дозволила парню сказать так много, что при первых его словах аж задохнулась от возмущения. Но уж когда опомнилась!..
Много чего узнал растерявшийся от подобного напора Жежень: и кто он такой сам по себе, и кто… вернее — что он такое в сравнении с Кудеславом… А потом Векшин голос вроде как раздвоился, и Мечник лишь миг спустя с удивлением сообразил, что это принялась вторить его жене Мысь — не заспорила, а именно принялась вторить с тем же пылом и негодованием. Вот так, так!
Не сразу вятичева наузница-чаровница-жена сообразила, что происходит, а когда сообразила-таки, то поперхнулась недоговоренным словом. И Мысь тоже замолкла, осознав, как неосторожно выдала свое сокровенное.
От Мечниковой сонливости, конечно, последнего следа не осталось.
Прах бы их всех побрал, спутничков, — именно вот теперь и нужно было затеять такое! То резвятся, то лаются — небось даже детишки, идучи по грибы, осмотрительнее себя ведут!
Нужно было бы Кудеславу подняться, да все вот это и высказать, но… Но он продолжал прикидываться спящим.
Даже так, с закрытыми глазами, он прекрасно представлял себе, как Векша полосует яростным взглядом Мысь; как Мысь по-векшиному изо всех сил отворачивает лицо да угрюмо пошмыгивает носом; как Жежень ошарашенно, с горькой обидой таращится на рыжую тощенькую девчонку, которая лишь миг назад казалась ему избавлением от наиглавнейшей горести…
— А я? — закуп-кормленник златокузнеца Чарусы, кажется, всхлипнул. — Be… М-мысь, а я как же?
— А ты будешь ночную сторожу держать, коли такой умный. — Это Векша. Невлад-невпопад, хоть наверняка прекрасно понимает, о чем было спрошено. — А вот ты… — Векшин голос сделался очень тихим и очень страшным. — А ты не надейся даже. Поняла?
— Да я и не надеюсь, — горько сказала Мысь. — Куда же мне… Противу настоящей-то…
Может быть, потому, что сказано это было искренне, подлинная Горютина вроде обмякла (Векше ли не знать предела собственному же умению притворяться!).
— Ложись уж, детишкам давно спать пора, — промолвила она устало и глухо.
Некоторое время было тихо — лишь шумел ветер, да еле слышно потрескивало в костре, да изредка гулко вздыхали кони. Потом Мечник расслышал приближающиеся легкие шаги и сдерживаемое дыхание.
— Сморило-таки его… — выговорил совсем рядом негромкий Векшин голос. — Вот ведь намаялся-намотался! Ты, Жежень, впрямь оставайся пока здесь, сторожи, все равно… (сухой смешок — непонятно чей) все равно тебе не уснуть… Потом разбудишь — меня, не его. И слышьте вы, оба… Ежели кто из вас впредь хоть единожды вздумает назвать меня по-девичьи, а не как мужнину жену следует кликать — Кудеславихой, или хоть Вятичихой — ох же и огорчу такого! Так что ты, Мысь, можешь прежнее МОЕ, — она крепко надавила голосом на это словечко, — МОЕ прежнее прозвание можешь себе забирать. Коли хочешь, будь Векшей — мне-то без разницы.
* * *
Все время пути Мечнику почему-то казалось, что он обязательно сумеет загодя почувствовать миг, который нездешние твари выберут для нападения. И еще казалось вятичу, будто бы уверенность эта связана с подарками, полученными в святилище двуименного да двоесущного бога. Причем «казалось» — слово не вполне уместное, «знал» подошло б куда лучше… если, конечно, бывает знание, взявшееся ниоткуда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});