Десаан коснулся платинового штифта в черепе человека.
— Не говори мне о службе, старик. Что ты знаешь об этом?
Аттар скрестил свои огромные бионические руки, а Медузон просто нахмурился. У каждого из них был платиновый штифт и каждый сражался дольше, чем жило большинство людей.
К его чести, полковник Салазариан не моргнул. Ни разу.
— Я не хотел никого оскорбить. Мы последуем вместе с сержантом Хенрикосом в шторм, — сказал он, облизав губы. Сухость во рту — это один из самых незначительных эффектов, производимых на людей присутствием космодесантников. — Если вы позволите, мы сделаем это. Для нас это было бы честью.
Десаан смотрел сердито.
— Плоть слаба, — сказал он, но Сантар поднял руку, призывая к тишине.
Ветераны Армии выглядели изможденными слабаками, даже седой полковник, но и эльдары тоже не производили впечатление могучих гигантов, что не мешало им показывать себя опасным противником.
Медленно покачав головой, Десаан сказал:
— Они не выдержат, а мы потеряем одного из своих.
— Хватит, — отрезал Сантар, разглядывая коленопреклоненного человека. — Я не король, а ты не мой подданный. Встань.
Кивнув на Десаана, Сантар спросил полковника:
— Он прав? Вы не выдержите?
Салазариан расправил плечи и выпятил челюсть.
— Позвольте нам показать, чего мы стоим. Мы не подведем, милорд, как не подводили до сих пор.
— Немногие смертные смогут справиться с этой задачей, — сказал Хенрикос.
Сине-серые глаза Сантара встретили взгляд сержанта.
— Я знаю, что ты неравнодушен к людям, сержант. Я понял это, когда ты докладывал о состоянии дивизий Армии, — он замолчал, посмотрев сначала на шторм, а потом на ветеранов Армии.
Лучше сделать и потом раскаяться, чем быть парализованным нерешительностью.
Он слышал раньше это от Ферруса Мануса. Сантар очень хотел бы получить его совет прямо сейчас. Так как это было невозможно, он задал вопрос сержанту:
— Ты ручаешься за этого человека и его воинов?
— Я умру, если они подведут, — сказал Хенрикос.
— В этом ты прав, — сказал ему с явной угрозой Сантар. — Найди эльдар, которые поддерживают этот шторм, и уничтожь их. Мы пойдем следом и истребим все, что останется. Задача поставлена, брат. Все, что от тебя требуется — следовать ей.
Хенрикос отдал честь и отправился собирать масонитов.
После того, как он ушел, Десаан покачал головой.
— Безрассудная смелость убивает воинов быстрее болтера и клинка, — он указал на край шторма. — Эти люди умрут там. И Хенрикос тоже.
Сантар смотрел на зловещую черную тучу и чувствовал, что она тоже смотрит на него, словно хищник.
Когда они отступали, когда ее щупальца приблизились с изяществом плывущего тумана, он почувствовал сокрушительную тяжесть в груди, словно его конечности увязли в феррокрите. Они все это ощутили, каждый из них, чье тело было в значительной степени машиной.
В распоряжении первого капитана была вся сила, вся мощь легиона, и все, что они могли — это смотреть.
— Тогда я надеюсь, они умрут достойно и жертва их будет не напрасна. Но я обещаю тебе, так или иначе, мы сокрушим узел. Таково желание Горгона.
Холодный камень леденил лицо. Струйка воды из какого-то подземного ручья увлажнила губы и привела в чувство.
Оцепеневший и хмельной от яда, Феррус перевернулся на спину и застонал.
Он никогда не испытывал такой слабости.
Он не мог вспомнить, как потерял сознание. Это могло случиться по дороге из пещеры, где царила резня.
Попытка встать вызвала адский шум в мозгу. В ушах стучала кровь. Держась за голову и морщась, примарх приподнялся на одно колено.
Его конечности налились свинцом, тело стало вялым и медлительным. Сокрушителю Наковален пришлось исполнить роль костыля. Оказавшись в лабиринте, Горгон уже дважды использовал его в таком постыдном качестве. Встав, примарх изучил окружающую обстановку.
К счастью, змей, или кто бы это ни был, исчез. Ни звука, полнейшая тишина. Феррус сомневался, что выжил бы, атакуй его враг в этот момент. Он едва смог подняться на ноги, не говоря уже о том, чтобы держать оружие.
Он похлопал по эфесу Дракена.
— Спасибо, брат.
Позади был мрак. Пещера бойни была неразличима, и примарх задумался, как долго и далеко он блуждал в бреду? Впереди тоже было черно, но в черноте поблескивала крошечная точка света, зовущая его, как маяк сквозь тьму. Ферруса закружил водоворот мыслей.
Что сказала тварь?
Ангел Экстерминатус.
Он понял слова, но не их смысл. Одно воспоминание о них причиняло ему боль и вызывало на задворках сознания смутное ощущение пожара.
Вместе с движением начала возвращаться сила. Там, где расплавилось живое серебро, рука все еще болела, но уже не так сильно. А вот шея невыносимо чесалась, и Горгон даже заподозрил, что тварь нанесла вторую рану, пока он был без сознания. Но когда он коснулся кожи под горжетом, она оказалась невредимой.
Подавив раздражение, Феррус медленно побрел к точке света.
Возможно, это был очередной обман, какая-то новая пытка. Но Феррус должен понять ее цель. Он подумал, что если враги хотели бы убить его, то уже сделали бы это или, по крайней мере, старались бы получше. Ксеносы, особенно эльдары, были загадочными и непредсказуемыми даже для выдающегося ума примарха. Их мотивация была ему непонятна. Существо, которое охотилось на него, не было змеем, оно было чем-то более порочным, чем-то первобытным и, как он подозревал, не являлось созданием его пленителей. Они не хотели убить его, оно — да. Горгон чувствовал его ненависть, его садистское желание, сосредоточенное на нем, Феррусе. Когда они сражались, примарх ощутил это, но тогда желание было зачаточным, словно само существо лишь частично сформировалось.
Феррус не понимал, что это может значить. Единственное, в чем он был уверен — тварь вернется за ним. Каким бы ни был изначальный план эльдар, он должен будет убить ее, чтобы спастись.
Пройдя через точку света, которая расширилась в яркую трещину, Феррус набрался решимости для предстоящей битвы.
Ему не пришлось долго ждать.
Ряд величественных триумфальных арок вел к огромным разрушенным вратам. Вдоль дороги тянулись ряды почерневших от огня камней.
Трещина света бесследно закрылась за его спиной.
Как он подозревал, эта арена должна стать последней.
Феррус чувствовал себя гигантом, идущим по некогда величественному, но разрушенному дворцу в миниатюре. Когда он миновал дорогу и врата, то вступил в холл. Даже уменьшенный в масштабе приемный зал был огромен. Готический архитектурный стиль, холодный и строгий, наводил на мысли об ушедшей славе и культурном застое.
Когда Феррус прошел по миниатюрным плитам, примарх понял, что это не приемный зал и никогда им не был.
Это была гробница. Вдоль стен тянулись ряды черепов, подчеркивающих зловещую атмосферу усыпальницы. Здесь, в этом памятнике разложению и неизбежному упадку, пышность давно уступила место ветхости.
А в конце зала стоял громадный трон, не совпадающий по масштабу с остальным дворцом и покрытый слоями паутины и многовековой патины.
На троне сидел истощенный король.
Король застоя, повелитель загнивающей империи, его мантия превратилась в лохмотья, а тело — в лишенные плоти останки. Он не носил короны, а на его лице застыла тоска о несбывшейся мечте.
Король возвышался над Феррусом, глядя вниз бездонными глазницами.
Шипящий выдох сорвался с губ монарха и вызвал нервный тик на лице примарха.
Ожидая, что выходец с того света поднимется, Горгон сделал шаг назад.
Только после того, как вздох затянулся намного дольше, чем следовало, Феррус понял, что он принадлежал не королю, а кому-то другому.
Из тайного убежища под потускневшим троном мертвого короля выползал змей.
Голова была поднята и неподвижна, в то время как серебряные кольца свивались, подбираясь ближе. Чешуя как зеркальное серебро. Глаза — зеленовато-желтые омуты скверны, рассеченные черными, заостренными как кинжалы, зрачками. Ненависть сочилась пьянящим мускусным запахом, который оглушал чувства примарха.
Горгон потянулся за Сокрушителем Наковален, но змей бросился, подобно серебряной молнии, и Феррус был вынужден схватить его челюсти, прежде чем они сомкнулись вокруг горла.
Горячая и зловонная слюна, с запахом кислоты, брызнула в лицо примарху, и Горгон зарычал. Это было все равно, что сражаться с водой, но все-таки он прижал голову змея к земле и сомкнул руки вокруг его шеи. Яростно извиваясь, тварь подняла примарха в воздух и швырнула оземь. Иглы боли пронзили спину и плечо Ферруса. Жгучая фантомная рана на горле пылала адским пламенем, отчего шея, казалось, вот-вот сломается.
— Я — Горгон! — закричал он. — Я — примарх!