На трапе показались майор Андреев, батальонный комиссар Трофимов и капитан Мансырев в сопровождении морского офицера. Раздалась команда:
— Командиры и комиссары батальонов, командиры и политруки отдельных подразделений, к командиру полка!
Командиры и политработники окружили майора Андреева. Пока они совещались, мы с Митрофаном Васильевичем с тревогой поглядываем: не появятся ли отставшие?
Вернулись командир и комиссар батальона. Николаенко объявил порядок посадки. Подошла очередь нашей роты, а отставших не видно. Митрофан Васильевич, шагнув к трапу крейсера, невесело роняет:
— Трибунала нам, товарищ командир, не миновать.
Смотрю на волны, с грохотом бьющие о высокую стенку причала. Штормит уже меньше, но белые барашки на гребнях снежными бороздами чертят поверхность моря.
Батальон закончил посадку. Ждем команду "Трап поднять". Стоим у борта, вцепившись в леера, и смотрим на город. Абраменко морщит крутой лоб и не спускает глаз с портовых ворот. Он все еще надеется на чудо. А я мысленно вижу бойцов в объятиях близких. Они ведь не знают, удастся ли еще увидеться. Мысль о счастье, которое я подарил бойцам, как-то облегчает бремя тяжелой ответственности за принятое решение. "Ребята свое отвоюют, думаю я. — Война только разгорается".
Лучи солнца пробились сквозь сизые тучи, осветили здания на берегу. Вдруг у входа в порт появилась группа красноармейцев. Мне стало жарко, я различил впереди сержанта Бочкова. Политрук, узнав своих, толкает меня в плечо и протягивает пачку "Казбека":
— Закурим, Александр Терентьевич, угощайся. — И, выждав, когда мои негнущиеся от холода пальцы зацепили толстую папиросу, заметил: Последние… придется переходить на махорку.
Тем временем красноармейцы подбежали и, обессилев, повисли на поручнях трапа. К ним на помощь бросилась вся рота. Бережно поддерживая уставших товарищей, бойцы спешат затащить их на корабль. Убедившись, что прибыли все, спешу к капитану Николаенко. Выслушав мой доклад, он облегченно вздыхает:
— Ваше счастье, лейтенант. Не надо было отпускать их домой.
Тем временем убрали трап, подняли якорь, и крейсер, вздрогнув могучим корпусом, плавно отошел от стенки причала. Я посмотрел на часы: 18 часов 40 минут.
Выйдя за акваторию порта, корабли перестроились. В центре, словно две утки в окружении утят, идут крейсеры "Красный Кавказ" и "Красный Крым". Их сопровождают небольшие корабли различного боевого назначения. Митрофан Васильевич, не имевший ни малейшего представления о боевом предназначении кораблей, вежливо окликает пожилого моряка с нашивками старшины первой статьи.
— Послушайте, товарищ, никак не уразумею, почему такие малютки, — он показал на юркие катера, — защищают такого гиганта, как наш корабль, у которого столько грозных пушек?
— Видите ли, товарищ, — рассудительно объясняет моряк, — военные корабли строятся в определенном порядке, который мы, моряки, называем походным ордером. У каждого корабля свое место и своя конкретная задача. Крейсер предназначается для защиты других кораблей и высадки десанта. В нашем походном ордере крейсеры "Красный Кавказ" и "Красный Крым" являются главной ударной силои, поэтому именно против них будет направлен основной удар противника: авиации, кораблей и подводных лодок. От авиации крейсер защитит себя зенитной артиллерией, против кораблей — у него мощная артиллерия, а вот с подводными лодками ему бороться трудно. Здесь выручают малые быстроходные корабли. При десантировании они обеспечат высадку десанта первого броска…
— Вот те на! — удивляется политрук. — Такие безобидные букашки, а без них не видать нам успеха!..
Подошел комиссар батальона. Предложил собрать роту в кубрике, где установлен репродуктор.
— Будут передавать важное сообщение…
В кубрик набилось столько народу, что дышать нечем.
— Товарищи бойцы и командиры, — раздался в репродукторе голос майора Андреева, — выполняя приказ, наш передовой отряд на рассвете 29 декабря десантируется в город Феодосия. Конкретные задачи командиры подразделений получат перед высадкой, а сейчас слушайте обращение Военного совета сорок четвертой армии… "Товарищи! Боевой приказ Верховного Главнокомандования Красной Армии — взять Крым… — донеслось из репродуктора. — В суровый и грозный для нашей Отчизны час вы идете на смертный бой с заклятым врагом. Смело идите вперед на врага, не зная страха в борьбе, презирая смерть во имя победы… Выполним приказ Родины. Разгромим немецких бандитов. Даешь Крым!"
Репродуктор умолк, а бойцы не расходятся, ожидают чего-то. Тишину разорвал взволнованный голос Митрофана Васильевича:
— Товарищи! Нам поставили боевую задачу: ступить на берег родного Крыма и очистить его от фашистских захватчиков. Это — приказ Родины, и мы его выполним во что бы то ни стало!.. Через час состоятся ротные партийное и комсомольское собрания. На повестку выносится один вопрос: об авангардной роли коммунистов и комсомольцев в предстоящих боях.
Последние слова политрука утонули в оживленном гуле. Бойцы горячо обсуждали предстоящую высадку в Феодосию. Красноармеец Климук, крутоплечий парень лет двадцати, сдвинув шапку на затылок и запустив пальцы в густые нечесаные волосы, удивленно воскликнул:
— Мать родная! Вот не думал, не гадал, что к тетке Параске на рождество попаду. Она уже лет двадцать, с той поры как выскочила замуж за матроса, живет в Феодосии. Обрадуется, наверное, если заявлюсь в гости. В каждом письме кличет: приезжай да приезжай, вот и приеду.
— Думаю, времени в гости ходить у тебя не будет, — насмешливо заметил Булавин. — А фрицы окажут тебе такое горячее "гостеприимство", что теткин адрес забудешь.
— Не забуду! — отмахнулся Климук. — У меня память не то что у сынка твоей матери.
— Как же так, а говорили, что в Севастополь идем? — удивляется пулеметчик Чаленков.
— Мало ли что говорят люди, — возражает ему его напарник Бондарев, скуластый суровый мужчина, обладающий незаурядной силой и с отеческой нежностью опекающий своего юного товарища. — Командиры знают, что делают; немцы, вишь, ждут нас в Севастополе, а мы шасть в Феодосию — и заявимся к нам с тылу.
— "Заяв-в-и-мся"! — насмешливо протянул сосед пулеметчиков пожилой красноармеец Птахин. — Ходила кума в гости, да честь там оставила… Сначала до берега доберись и Феодосию займи, тогда и рассуждай, а то видишь, как море разъярилось…
— Ничего, главное — не дрейфь, — усмехнулся Бондарев. — Смелость города берет, возьмем и мы Феодосию, коль приказали.
Обсуждая новость, красноармейцы покидали кубрик. Поднялись на палубу и мы с политруком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});