Читать интересную книгу У пристани - Михайло Старицкий

— Покажем, гетмане, не бойся, живыми не уйдем с поля! — ответили сурово полковники.

— Верю и знаю. Так слушайте же моего наказа, и чтобы никто не отступал от него ни на один шаг. Сегодня только забавка, а в битву не вступать; проморим ляхов до завтра, они будут думать, что мы затеваем что-нибудь ужасное, и посбивают прыти. Ты, Кривонос, отправься, когда стемнеет, в засаду, в тыл ихнего лагеря, но не трогай их сегодня, а завтра ударим сразу с двух сторон; да смотри, не натыкайся на Ярему, будет еще час.

— Гаразд, батьку! — поклонился Кривонос.

— Возьми с собой еще Вовгуру и Небабу. Теперь, панове, — продолжал он, обращаясь к остальным полковникам, — на брод наш наступают князь Корецкий и Осинский с своими отрядами.

При этих словах Богдана Чарнота весь вспыхнул.

— Прости меня, батьку! Дай разделаться с ним! — произнес он поспешно.

Кривонос бросил на своего друга изумленный взгляд.

Слишком горячий тон восклицания Чарноты не ускользнул и от Богдана; с минуту он подумал, но затем отвечал:

— Хорошо, ступай, только помни одно: не вырываться в поле; если не словишь сегодня — завтра успеешь словить.

— А меня хоть на герц отпусти, гетмане! — вскрикнул удало Ганджа.

— Ну, поезжай, только не зарывайся, — согласился Богдан, — помни, что для завтра все нужны. Теперь же вот что, панове, — продолжал он, — мне нужен один человек, и умелый, и отважный, и такой, для которого жизнь не была бы уже дорога. От него будет зависеть всё наше дело.

— Бросай жребий, батьку, не обидь никого! — заговорили сразу все полковники, обступив Богдана.

— Нет, панове, — произнес в это время чей-то грубый, суровый голос, и поп Иван выступил вперед, — дозвольте мне слово сказать.

Все кругом замолчали.

— Все вы, панове-товарищи, пригодитесь гетману для другого войскового дела, — заговорил он сурово, — и не подобает вам терять так свою жизнь, когда вы можете положить ее на поле на славу и на честь всех козаков. Я, служитель господа, недостойный пастырь, отступивший от своего сана, хочу положить ее за господа моего и отомстить ненавистным латынянам за все!

Никто не возражал. Лицо отца Ивана было мрачно и решительно, глаза вспыхнули фанатическим огнем.

— Пусти меня, гетмане, — продолжал он, — не бойся: ни пытки, ни муки не испугают меня. Все, что скажешь, исполню на погибель ненавистным латынянам, на славу нашей святой веры! Я покажу им, как умеет умирать за свою веру схизматский поп!

Никто не оспаривал слов отца Ивана.

— Пусть будет по-твоему, отче, — произнес после минутного молчания Богдан. — Полковники, по местам своим! — обратился он к своим полководцам, подымая булаву. — Идите с богом. На завтра будьте готовы все.

Все поклонились и вышли шумно из палатки. Гетман с отцом Иваном остались одни.

XLVIII

Вскоре в лагере заиграли трубы, засурмели сурмы, послышался топот тысяч лошадей.

Гей-но, хлопці, до зброи, на герць погуляти! —

грянула удалая козацкая песня.

Чарнота двинулся со своим полком вперед. Заломивши набок молодцевато шапку, гарцевал перед полком удалой, неистовый Ганджа. Через полчаса отец Иван вышел от гетмана. В лагере уже слышался шум и гул завязавшейся битвы; один за другим спешили, гарцуя на конях, козаки на почесный герц.

Отец Иван отправился в свою палатку. Долгое время стоял он на коленях перед простым деревянным крестом, поставленным на обрубок пня, в немой беседе со своей душой. Наконец он встал, сбросил с себя козацкий жупан, снял оружие, надел свою лучшую священническую одежду, распустил косу, повесил на грудь простой кипарисный крест и отправился принести последнюю исповедь перед одним из священников, находящихся при войске.

Уже шум битвы утихал и осенние сумерки начали тихо спускаться на землю, когда отец Иван вышел из лагеря. Проходя мимо окопов, он заметил среди козаков необычайную суматоху, — какого-то статного, значного козака с золотой кистью на шапке торопливо несли с поля; но поп Иван не обратил внимания на это происшествие; занятый своей единственной мыслью, он торопливо шагал все вперед и впе­ред. Уже окопы козацкие остались за ним.

Становилось прохладно, надвигался вечер, с болота подымался сырой туман... Отец Иван спешил. Вдруг нога его споткнулась о что-то мягкое, он быстро нагнулся и увидел перед собой труп человека с отрубленной головой; труп был еще теплый... Отец Иван оглянулся: направо и налево по всему протяжению поля валялись трупы людей и лошадей; в наступающей темноте чудились чьи-то замирающие стоны. Но зрелище этой страшной картины смерти не произвело на отца Ивана никакого впечатления; он спокойно поднял несколько трупов и, увидевши, что все это поляки, обратил внимание на их положение; большинство лежало ничком, головой вперед.

— Бежали! — произнес тихо отец Иван и двинулся по направлению лежащих трупов вперед.

Вскоре он достиг разгруженной плотины, перекинутой через речку Пилявку. Здесь отец Иван остановился на мгновение и оглянулся назад; сквозь туман, покрывавший уже окрестность, мелькали тусклыми пятнами огни козацкого табора. Все было тихо кругом; на потемневшем небе показалось уже несколько звезд, от речки тянуло сыростью. За речкой в наступающей тьме начиналась уже территория врага. Вдруг до слуха отца Ивана долетел от козацкого лагеря какой-то резкий шум: били в бубны, трубили в трубы, послышались явственные возгласы: «Алла! Алла!»

— Пора! — проговорил решительно отец Иван и, перекрестившись, двинулся вперед в густившуюся тьму.

Перебравшись с трудом через загруженную плотину, он вышел на противоположный берег реки. Здесь почва становилась уже суше и тверже. Тьма сгустилась; трудно было различать что-либо перед собой; с минуту отец Иван простоял в недоумении, но затем, ощупавши по всем направле­ниям траву, двинулся вперед. Вскоре вдали перед ним заблестели какие-то яркие точки, словно глаза волчьей стаи. Отец Иван смело направился на них. Так прошло с полчаса, как вдруг вдали послышался какой-то тихий храп. Отец Иван остановился и стал прислушиваться. Храп повторился, за ним послышался тихий шелест травы, а затем и звук двух человеческих голосов.

Отец Иван затаил дыханье и пригнулся: ехали прямо на него.

— А сто тысенц дяблов, — ругался один, — завели к чертям в зубы да теперь и крутят! Гетман Остророг никакого толку в войсковой справе не знает, а тоже лезет с советами. Пусть меня завтра косоглазый заарканит, если я стану слушать его приказы.

— Пан староста Чигиринский тоже не лучше, — отвечал сердито другой, — слушать их всех, так не останется на спине и клочка целой шкуры! Вишь ты, у козаков шум и гам в лагере, так поезжай и узнай, в чем дело: уж не татары ли? Клянусь святым отцом, может, и так, я сам слыхал, как кричали: «Алла!» Только не видывал я до сих пор, чтоб и овцы сами волку в зубы лезли, а не то что разумный человек! Заварили с Хмелем, небось, сами кашу, а расхлебывать так другим!

— Бр-р... — застучал зубами первый. — Верно, мы уж сильно приблизились к реке, ишь, холодом каким понесло. Куда там лезть в такую темь! И выдумали же воевать в этакую пору. Сидел бы себе теперь дома за кружкой пива у камелька... Эх, бей меня Перун, если завтра же не плюну на все и не уйду!

— А до правды! Чего там долго рассуждать! — произнес решительно второй. — Поворачивай коня, пане-товарищу, да и баста. Уж коли кричали: «Алла!» — значит, и пришли татары...

Всадники повернули, но в это время почти из-под самых копыт их лошадей вскочило что-то огромное, черное и бросилось поспешно бежать. Испуганные всадники шарахнулись в сторону и хотели было пуститься наутек, но, заметив, что темная фигура убегает от них, ободрились.

— Езус-Мария! — вскрикнул первый. — Да этот лайдак, кажется, думает уйти от нас!

— Но это ему не удастся, сто тысяч дяблов! — крикнул свирепо второй. — Не будь я Ян из Крыжова, если он не очутится в наших руках.

И всадники, пришпоривши коней, бросились по степи догонять убегающую фигуру. Это было нетрудно сделать. Вскоре над головой отца Ивана свистнула веревка и, впившись в шею, повалила его на землю.

— Поймался, пся крев! А вот мы теперь тебе покажем, как шпионить, — зашипел, сдерживая голос, первый, — вот подожди, обуем тебя в Червоные чоботы, чтобы легче было ходить!

— Отпустите, вельможные паны, я не козак, я бедный священник, пробирался к себе домой, — заговорил отец Иван, стараясь придать своему голосу испуганный тон.

— Схизматский поп! Ха-ха-ха! Тем лучше! — воскликнул весело второй жолнер. — Много там вас, собак, кишит в хлопском лагере. Расскажешь нам что-нибудь позабавнее твоих схизматских молитв.

— Да, вот это так находка! — продолжал первый. — Не грех за нее и сто дукатов получить! А ну, пане, — подхлестнул он отца Ивана нагайкой, — скорее! Да нет, постой, скрутить его раньше веревкой да обыскать, чтоб не ушел.