– Но если у нас родится ребенок, то, скорее всего, он родится здесь. Он будет островитянином, и остров окажется его родной землей. Он вполне сможет прожить здесь, так никогда и не узнав, что где-то существует Париж, Нотр-Дам де Пари, Гавр, Марсель… Собственно, не узнав, что они из себя представляют.
– А если и узнает, то вряд ли поймет, что это такое: город, порт, храмы, королевские дворцы, университеты… – продолжил ее рассуждения д’Альби. – Судьба такого человека была бы ужасной.
– Но ведь на всех берегах Вест-Индии, Новой Испании, Америки, Канады живет несметное множество людей, которые тоже никогда не увидят ни Парижа, ни Лувра, ни портовых кабачков Марселя. По-твоему, все они глубоко несчастны?
– Наверное, да. Единственное их счастье заключается в том, что они даже не догадываются, насколько они несчастны.
Поднявшись на окаймленную лиственными деревьями возвышенность, Маргарет остановилась. Отсюда открывался прекрасный вид. Да и сама возвышенность чем-то напоминала настоящую сторожевую башню. Стоя на ней, можно было составлять карту острова. Справа виднелась бульшая часть Перста; прямо перед Маргрет уходил на несколько миль в океан Канадский мыс, который она распознала по серповидному изгибу левого берега; а между ним и тем мысом, к которому они пристали, виднелась еще одна бухта, охваченная широкой полосой песчаной «набережной».
– Перед вами – глубокочтимая Канада, мсье, – движением руки указала Маргрет на далекую оконечность мыса.
– Если бы!..
– Влево от мыса, где-то неподалеку от его «ворот», должны быть Гусиное озеро и скала Старый Рыцарь. А за ними – наше пристанище. Может, сожжем шлюпку и пойдем к «форту» пешком?
– Или построим плот, соединим его со шлюпкой и отправимся в сторону Канады?
– Вы невыносимы, Рой, – покачала головой Маргрет, все еще продолжая играть роль закоренелой островитянки.
Д’Альби не ответил. Он остановился рядом с ней, так что даже сквозь суконные брюки Маргрет бедром ощущала и тепло, и какой-то особый магнетизм тела мужчины. Не удержавшись, она интуитивно потянулась рукой к его плечу, погладила, и, хотя Рой не отреагировал на ее ласки, прошлась пальцами по основательно заросшему затылку, по шее…
Вспомнив глубоко оскорбившие ее чувства подозрения Бастианны в том, что Рой жаждет другой женщины, Маргрет обхватила мужчину за талию и то ли притянула к себе, то ли сама прильнула, прижавшись бедром к его бедру.
– Очнись, Рой, оторви свой взгляд от океана. Мне кажется, что мысленно ты уже уплываешь в сторону материка.
– Кажется, так оно и есть, – признал шевалье.
– А меня прихватить, как всегда, забыл.
– Там – открытый океан, Маргрет, и на плоту…
– На плоту я держалась бы с такой же стойкостью, с какой держался бы ты. Однако вы прекрасно понимаете, мой шевалье, что я имела в виду не плот, а ваши мысли, ваши фантазии. Всякий раз, когда вы впадаете в них, как в лесной блуд, вы совершенно забываете прихватить меня, предпочитая выстраивать свои фантазии так, словно вашей супруги, Маргрет, вообще не существует.
Произнеся это, норд-герцогиня выжидающе уставилась на Роя. Она пыталась понять, как он отреагирует на слово «супруги», и была разочарована, обнаружив, что никакой реакции не последовало.
17
В роще, зеленеющей слева от них, послышалось какое-то движение. Рой, очевидно, не расслышал его, но Маргрет тотчас же отпустила талию мужчины и потянулась к лежавшей на валуне аркебузе. По просвету между зарослями уходил в сторону озера какой-то зверек, возможно, белка или песец. Однако сейчас Маргрет было не до охоты. Впрочем, она все же вышла на «тропу охотника», но это было истинно женская охота, добычей в которой должен был стать очень хитрый и коварный зверь – мужчина.
«А ведь зря ты сердилась тогда на Бастианну. Кажется, она была права», – вновь обняв Роя за талию, она игриво потерлась подбородком о его плечо, коснулась губами мочки уха, по-детски похныкала…
– Рой, – наконец молвила она, – ты помнишь, что мы уже третий день не были вместе?
– Мы все время вместе, – ответил мужчина, хотя прекрасно понимал, что именно она имеет в виду.
– Уже три дня, как мы не спали, как ты не брал меня, – едва слышно, подавляя в себе стыдливость, напомнила Маргрет шепотом, на ушко, словно кто-то мог услышать их.
– Приболел немного, устал… Но ведь это не страшно: мы еще будем с тобой очень много раз…
Маргрет улыбнулась, хмыкнула что-то в ответ и, сняв с него жилет, устлала им покатый, отшлифованный ливнями и ветрами бок валуна. И, снимая брюки, ложилась так, что ноги ее оказывались в каких-нибудь двух шагах от обрыва.
Улегшись на жилет и брюки, она подставила свое оголенное тело взошедшему солнцу и, по-кошачьи изгибаясь, томно закрыла глаза.
– Вернись из своего плаванья, Рой, – напомнила о себе мужчине, сонливо потягиваясь. – Я – твоя, мой искуситель, и безумно хочу тебя.
Никакой острой необходимости в том чтобы прямо здесь, немедленно сблизиться с Роем, она не ощущала. Плоть ее хотя и была слегка возбуждена, но не настолько, чтобы Маргрет не могла справиться с ней. Она понимала, что это каприз, прихоть; что было бы лучше, если бы они предались своим любовным забавам уже там, в «форте», или в «замке», но ей упрямо хотелось, чтобы эта прихоть была удовлетворена прямо сейчас, здесь; тогда и где этого захотелось ей, а не мужчине.
И Маргрет добилась своего: Рой отложил меч, снял с валуна арбалет, прилег рядом с ней, провел ладонью по лицу, подбородку; пальцы его застряли где-то на груди и долго не могли выпутаться из ее манящей упругости, чтобы коснуться бедра.
Ей хотелось чего-то более интимного и изысканного, нежели то, что мужчина обычно, безо всякого азарта, проделывал с ней и что намерен был проделать сейчас; ей хотелось какой-то изысканной ласки, и чтобы длилась она как можно дольше.
Никакого особого опыта обращения с мужчинами у нее не было, к тому же она всегда стеснялась расспрашивать «о чем-то таком» у Бастианны, однако интуитивно все же чувствовала, что в этих их «одноразовых» игрищах пора что-то менять; что в них обычно было много силы, пота и стремления как можно скорее вырваться из плена половой страсти, как можно поскорее погасить ее; и почти совсем не было ласки. Но и на сей раз, полумуж ее зажигался, не возгораясь ни любовью, ни страстью, и брал ее, как свою, давно потерявшую пыл и азарт жену, которую берут уже не из страсти, а из естественной необходимости или – что еще более грустно – из чувства супружеского долга.
– Тебе хорошо, Маргрет? – все же спросил он, когда оба они почти достигли экстаза.
– Разве «это» может быть плохо? Разве такая радость – божья и плотская – может восприниматься как что-то совершенно безразличное тебе?