– Ты сказала, что не хочешь ехать ко мне!
– Но этого я не говорила!
– Ты не хочешь быть со мной. Я тебе неприятен.
– Но и это не так!
– Я тебе не подхожу как мужчина.
– Гришенька, с чего ты это взял?
– Ты это ясно дала понять! – Он помолчал с минуту и жалобным голосом произнес: – Мне так плохо. Никогда мне не было так плохо. Ни одна женщина так со мной не поступала. Я открыл тебе свою душу, а ты меня пырнула туда ножом. Я прежде не знал, где у меня находится сердце, теперь знаю, где! Оно непрерывно ноет, кровоточит, болит.
– Гриша! Я же говорила только о себе. Ты очень хороший. И я… я собираюсь к тебе. Я хочу к тебе!
– Это правда?
– Правда, да.
– Как я могу верить тебе?
– Хочешь, прочитаю стихотворение? Оно родилось у меня сегодня ночью, когда я ждала от тебя звонка.
– Прочитай…
– Слушай:
Кому – сомнений тяжкий гнет,Кому – иллюзий сладкий мед,А нам с тобой – преодоленье,О нем мы знали наперед.
Лежит меж нами океан,И пестрота различных стран,Как нам мешает расстоянье,Не превратить всю жизнь в обман!
Закрыв глаза, рисуешь тыКартины дивной красоты,Где наша встреча – как наградаЗа годы гулкой пустоты.
Я прилечу к тебе во сне.Сквозь время, бури, дождь и снег,Одним своим прикосновеньемСниму печаль с усталых век.
Нам предстоит далекий путь,Отбрось унынье, позабудьО всех преградах и ненастьях,Навеки мной любимым будь!
– Алечка, – сдавленным голосом произнес Грегори, – милая Алечка, так ты прилетишь ко мне?
– Конечно, дорогой.
– Наяву, не во сне?
– Конечно, дорогой.
– А как же твои страхи?
– Я постараюсь с ними справиться самостоятельно.
– Ты, правда, хочешь ко мне?
– Конечно, дорогой.
Как тяжело порой понять себя. Два дня назад я металась в неведении, чувствуя себя отвергнутой и строя самые разные предположения. Но теперь, видя, что причиняю страдания человеку, разом решаю их облегчить, пусть даже поставив на карту собственные побуждения. Чего хочу? Да неважно уже. Колесо жизни крутится, думать дальше не о чем и нечего. Еду. Еду-еду-еду. А со своими проблемами буду разбираться на месте. В конце концов, найму частного психоаналитика (это так популярно у американцев), и он поможет мне вжиться в новый образ и почувствовать себя счастливой. Всё, решено! Человек меня ждет, брачный контракт подписан, надо меньше размышлять и быстрее действовать.
И я начала последовательно со всеми прощаться. Паковаться. Книги раздаривать. Вещи раздавать. Димкины документы из школы забрала. Написала заявление об уходе на работе. Приватизировала комнату. Желающих купить ее оказалось немного, но бодрый риелтор уговорил меня скинуть цену, чтоб побыстрее найти покупателя.
Грегори уже не звонил каждый день, не подгонял. Долгие разговоры между нами неожиданно прекратились. Он впал в апатию, стал каким-то отстраненно-смирным. Не расспрашивал с пристрастием о каждом сделанном шаге, больше слушал меня. Просил не обращать на него внимания. Пронеслась еще одна неделя. Я получила Димкин загранпаспорт, о чем тут же сообщила Грегори.
– Это хорошо, – равнодушно отреагировал Стил на долгожданное сообщение. – Я пришлю ему приглашение и встречу у себя. Я же обещал твоему сыну Диснейленд.
– Что это значит, Гриша? Ты собираешься встретить его одного, без меня?
– Я свяжусь с тобой из Лондона, – сухо сказал Стил. – Улетаю в командировку. Прости, говорить больше не могу.
Ночью Грегори позвонил из номера лондонской гостиницы. Он сообщил мне, что весь холодный, одинокий и пустой.
Ему никогда в жизни не приходилось переживать встряски, подобные той, которую я устроила ему. И теперь он должен тщательно обдумать, готов ли меня принять.
Этот самонадеянный, менторский тон вновь напомнил мне тот самый, от которого сбежала много лет назад. Я сначала остолбенела, а затем вдруг почувствовала, как отпускает меня гипноз, цепко удерживавший в своем плену несколько последних месяцев. Как вместе с дурманом эмоций осыпается позолота с непоколебимого образа Грегори Стила. Я почему-то не испытывала больше ни малейшего желания становиться опытным образцом для реализации его сложносочиненных фантазий. Служить человеку, который видит в тебе удобный инструмент для самоутверждения и избавления от комплексов? Подстраиваться под маятник непредсказуемых колебаний? Превращать свою жизнь в один большой компромисс? Ради чего? Ради добротного, сытого существования, в котором снова не будет места ни личной свободе, ни поэтическим изъявлениям, ни даже людям, с которыми приятно было бы общаться. К тому же, судя по намерениям Стила, я могу запросто потерять контакт с Димкой. Потому что буду бесправна первые пятнадцать лет совместной жизни, как указано в брачном контракте. Спорить с человеком на его территории окажется невозможным. Нас с сыном берут на иждивение, и мы обязаны подчиниться любому решению Стила.
В это самое мгновение с какой-то звенящей отчетливостью до меня дошло, что с данным человеком у меня ни-ко-гда и ни-че-го не сможет склеиться. Даже при его внешнем антураже и моем тщательном взвешивании каждого произносимого слова. Я не смогу больше день за днем выдерживать его изощренный прессинг, какими бы благородными намерениями он ни был мотивирован. Какими бы красотами ни был окружен. Никогда рядом с Григорием я не смогу почувствовать себя счастливой.
Трудно, трудно к нелюбимому,Трудно к тихому войти…
Григорий ждал моей реакции. И я ему ответила.
Ответила, что не имею желания жизнь свою молодую тратить на рефлексии взрослого и состоявшегося во всех отношениях мужчины. Проблема холода и одиночества – его личная проблема, и никто, кроме него самого, помочь ему в этом не сможет. А вообще, мне эта проблема кажется надуманной от начала и до конца. На мой взгляд, существует только два глобальных обстоятельства, заслуживающих серьезных волнений. Остальное можно пережить. Не чихнув. Лично я вынесу всё что угодно, лишь были бы живы и здоровы близкие.
Вот пример. До настоящего момента меня мучила неопределенность. Я металась, страдала, ночей не спала. И в одно мгновение все прояснилось. И больше страдать я не хочу и не буду! Я благодарна судьбе за встречу с Григорием Стилом. С ним за небольшой временной отрезок я приобрела очень важный опыт. Многое переосмыслила, переоценила и постигла заново. Сама на себя взглянула словно бы со стороны и сама себе, наконец, понравилась. Я буду вспоминать Григория с огромной признательностью. Всегда! С огромной!
На этой высокой ноте мы расстались.