Вопреки моим ожиданиям, Гвидо объявился в фуэртэ Кабеса довольно скоро. Зануда знал мое излюбленное место временного проживания — постоялый двор «Туманный Бродяга», — и для маэстро не составило труда отыскать меня в людной столице. Вечерами я, как обычно, захаживал в трактир при постоялом дворе, садился в темный угол, ужинал и глазел на красоток из варьете — одного из лучших трактирных шоу не только в фуэртэ Кабеса, но и во всем Терра Нубладо. Неторопливо потягивая воду, я усердно старался внушить себе состояние опьянения и отрешиться от мрачных мыслей. Получалось плохо, но сама атмосфера увеселительного заведения воздействовала на меня благоприятно и расслабляла безо всякого спиртного. Одно было обидно: Консуэла — звездочка местной сцены здесь больше не выступала. Либо голосистая милашка подыскала себе более высокооплачиваемую работу при дворе кого-либо из местных соправителей (фуэртэ Кабеса походила на апельсин в разрезе: восемь секторов-районов, и в каждом заправлял свой диктатор. Дабы хоть как-то поддерживать порядок в этом бедламе, диктаторы заключили соглашение и все проблемы, касающиеся столицы в целом, решали на ежемесячном совете Большой Восьмерки), либо создатель дубля трактирной певички решил просто оставить игру. Жаль, с уходом Консуэлы заведение моего давнего знакомого скитальца Узиеля Буйного лишилось прежнего колорита, из-за которого я так обожал этот трактир.
— Кого я вижу! — обрадованно воскликнул я при виде усаживающегося за мой столик Гвидо. Сегодня я действительно был рад его видеть. Несмотря на то, что из моего угла зал просматривался как на ладони, маэстро все равно подобрался ко мне незамеченным. Уж не по потолку ли он, случаем, пробежал? — Голоден, амиго? Заказать тебе что-нибудь?
— Тебя прямо не узнать, — удивился Зануда. — Какое радушие!.. Нет, благодарю, я не голоден. А вот водички, пожалуй, выпью.
Не успел я подать Узиелю знак, чтобы тот распорядился принести нам воды, а Буйный уже стоял рядом и протягивал почетному гостю наполненный до краев стакан. Меня Узиель никогда не обслуживал лично — сдается, хитрый малый был в курсе, кто скрывался за маской маэстро дипломатии.
— Как самочувствие Анабель? — спросил я. Суровый закон Мертвой Темы был демократичен в одном: он позволял игрокам называть дубли настоящими «земными» именами. Упоминание их в разговоре не коробило ничей слух. Что, впрочем, не относилось к именам широко известных личностей, географическим пунктам и многому другому, нехарактерному для туманного мира. «Терра» оградила свое любимое детище не только от засилья деловых людей, но и от прочих любителей «встреч по интересам», которые раньше в симулайфе устраивал всяк кому ни лень.
Маэстро ответил на мой вопрос не сразу. Услыхав имя дочери, Патрик нахмурился, быстрыми глоткам осушил стакан воды, отер рукавом губы, после чего предложил:
— Пойдем-ка прогуляемся.
Я не возражал. В беспокойном и тесном от наплыва посетителей трактире можно было разве что с жаром обсуждать местные новости да шикарные формы танцовщиц. Разговор по душам, в котором явно будет затронута Мертвая Тема, лучше проводить в другом месте.
— Четыре дня назад у Анабель случился приступ, — признался Патрик часом позже, когда мы с ним удалились от фуэртэ Кабеса на порядочное расстояние. — Я говорил тебе о том, что моя девочка серьезно больна?
— Не припоминаю.
— У нее тяжелое врожденное заболевание. Первое время после того, как мы вытащили ее из ловушки, все было нормально, но пережитая нервотрепка все-таки дала о себе знать. Вчера я увез Анабель в клинику, где мы постоянно лечимся, так что сейчас волноваться уже нечего.
— Извини за любопытство: чем больна твоя дочь?
— Патологией Госса… — Патрик тяжко вздохнул. — К сожалению, этот недуг неизлечим.
— Никогда не слышал о таком заболевании, — признался я. — А вот про Госса твоя дочь, кажется, уже упоминала, но только не в связи со своей болезнью. Это тот самый Госс, который изобрел ВМВ?
— Да, он самый — академик Альберт Госс, — подтвердил Мэддок. — Неудивительно, что ты не слышал о его патологии. В две тысячи восьмом в мире насчитывалось лишь несколько детей, страдающих этой болезнью. У нее тогда еще и названия не было. Считалось, что это заболевание — редкая генетическая аномалия. Но редкой ее считали до тех пор, пока количество новорожденных, пораженных непонятным недугом, не перевалило за несколько сотен и продолжало расти… Бель родилась в две тысячи тринадцатом. Именно в тот год в медицину вошел термин «патология Госса». Такой диагноз поставили Бель через месяц после рождения; тогда врачи уже научились безошибочно выявлять патологию. Для нас с женой это прозвучало как гром среди ясного неба. Мы с Беатрис до сих пор переживаем нашу трагедию и именно поэтому даже не заикаемся о втором ребенке. Нам страшно, что его судьба может повторить судьбу бедняжки Анабель…
Гвидо являлся хорошим артистом, но сейчас его печаль была отнюдь не наигранной. Равно как и все сказанное им было правдой. В этом я не сомневался — не тот маэстро человек, чтобы играть подобными вещами. Он мог давить мне на жалость разными способами, но изобретать для этих целей такую жестокую легенду было точно не в его стиле. При всей неоднозначности наших отношений все-таки они основывались на благородных принципах, даже когда нам порой приходилось лгать друг другу.
— Расскажи об этой патологии, — попросил я.
Патрик не стал отказывать мне в просьбе.
— Патология Госса, конечно, не столь серьезна, как СПИД или рак, но страдающие ею обречены на пожизненные муки. Симптомы этого заболевания проявляются только после двух-трех недель с момента появления ребенка на свет. Пораженные патологией дети обычно рождаются физически здоровыми, хотя есть и исключения, как, например, моя Анабель. У нее оказалось довольно серьезное отклонение — тяжелый дефект голосовых связок.
Мэддок поморщился и, нервно сцепив пальцы, хрустнул ими. Упоминать об инвалидности дочери было для него крайне неприятно.
— Постой, — встрепенулся я. — Так, значит, Анабель немая? Но как же так?.. Ведь я разговаривал с ней!
— Совершенно верно — ты разговаривал с девушкой, немой от рождения, — признал Патрик с такой тоской в глазах, что мне стало не по себе. — Но здесь, в симулайфе, мы говорим, слышим и видим независимо от наших органов чувств. У Внешних Ментальных Волн особая природа. Речь Анабель в симулайфе, как и речь любого другого человека, подключенного к нему, — это только слова, родившиеся в мозгу, но не высказанные вслух. Удивительно, не правда ли? Мысль, которую ты не хочешь высказать, так и останется всего лишь мыслью. Но стоит тебе захотеть, чтобы она стала доступна другим, и игроки симулайфа слышат ее, будто ты и впрямь обратил мысль в слова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});