Читать интересную книгу Собрание сочинений. Т.3. Дружба - Антонина Коптяева

— Все будут наши. — Коробов усмехнулся. — Больше врагов — граната крепче сработает.

«Черт возьми! — подумал Востриков, оглянув снова громаду разрушенного цеха. — Как же это мы перед Тракторным-то? Если бы нас тогда вот так же организовали, в какую силищу мы превратились бы!»

А Коробов еще раз проверял распределение людей.

— Будь готов, если вздумают пойти в контратаку с флангов, отражай все попытки, — говорил он командиру группы резерва. — Твоя группа закрепления сразу захватит все верхние перекрытия и оборудует там огневые точки, — наказывал он Яблочкину. — Как только я даю сигнал «ворвался», бросайтесь за нами. Не давай фашистам опомниться. Занимай огневые точки, создавай свою систему огня и не позволяй противнику подтягивать резервы. Ясно? Саперов, как только они подорвут стену, снова вооружи взрывчаткой: в цехе может оказаться перемычка — окопались, наверно.

«Совсем как мой Борис», — думал Хижняк. Он уже дал распоряжение своим санитарам и теперь с интересом прислушивался к тому, о чем толковали его ребятки, как он называл про себя молодых командиров. Рассказ Семена Нечаева очень расстроил фельдшера. Он сразу вспомнил игру Наташи на баяне и то, как бешено вспылил моряк тогда у Чистяковых. «Понятно, отчего эта песня так действует на него!»

57

Близко хлопнула ракетница. Ракета распустилась в воздухе, словно цветок на тонком светящемся стебле, изогнулась, надломилась и, угасая, с шипением пошла вниз. Край немецкой передовой освещается непрерывно. Фашисты боятся ночных атак.

«Дадим им сейчас жару! За все ответят, — накаляясь злостью, думал Востриков, лежа возле груды кирпича, поминутно трогая то автомат, то гранаты. — Оружие на месте, и отвага в сердце бушует!»

Василий Востриков перед войной работал на Тракторном в кузнечном цехе… Шумная, горячая работа. Востриков вспоминал о ней с увлечением. Страшным днем в его жизни стал день разгрома комсомольской дивизии, когда враг захватил всю территорию Тракторного и сразу вышел к Волге. Два удара сразу!

В развалинах цеха заиграли губные гармошки.

«Значит, пожрали уже!» — с острой враждебностью подумал Коробов, и в это время раздался оглушительный взрыв.

Мгновенная вспышка огня, точно молния, осветила покачнувшуюся стену цеха, черные трещины разлома на ней, и все окуталось облаком кирпичной пыли.

Тогда раздался второй взрыв.

— А-а-а! — нарастающе грозно раскатился гул человеческих голосов.

Кричали все, кто подготовился к штурму, но в пролом бросились, как и было условлено, только автоматчики. Загремели рвущиеся гранаты…

На ближних участках передовой прислушивались и свои и чужие, не вмешиваясь в свалку: бои то и дело вспыхивали повсюду.

Коробов вбежал первым, вдруг уперся во что-то живое, при свете ракет, пролившемся сквозь обрушенные перекрытия крыши, увидел чужую каску, короткой очередью и толчком всего тела мгновенно опрокинул врага и помчался дальше. Штурмовые группы, прочесывая закоулки цеха очередями автоматов и гранатами, прошли по нему словно огненный ураган. Штурм еще не окончен, но Коробов чувствует: пока враг подавлен, медлить нельзя, — и дает сигнал; в пролом сразу хлынули те, что должны были закрепиться. Цех взят. Через минуту передышки — свистки наблюдателей: угроза — черный провал, подземелье между станками и путаницей железа. Короткая суетня. С обеих сторон полетели гранаты… Огнеметчики залили черноту струями горящей жидкости.

— Отсюда и в прошлый раз ударили, — прозвенел возбужденный голос Володи Яблочкина. — Здесь нужно усиленное охранение!

Едва избавились от этой опасности, как фашисты пошли в контратаку.

— Хорошо, что они ракет не жалеют, — светло, а то тут сам черт ногу сломит! — громко кричал Растокин.

Он и Оляпкин забрались со своими напарниками куда-то наверх и поливали из пулеметов гитлеровцев, суетившихся на подступах к цеху. Те не выдержали — кинулись обратно, но часть успела проскочить. Началась рукопашная. На мгновение стало темно, и в темноте еще сильнее раздавались глухие удары, тяжелая возня, громкое дыхание, ругательства и предсмертные хрипы.

Когда свет новой ракеты озарил мрачную картину завершавшегося ночного боя, Семен Нечаев столкнулся еще с одним врагом грудь с грудью. Действовать прикладом было невозможно. Нечаев первый отшвырнул автомат и схватил фашиста за горло, сбив с него каску. Мелькнуло низколобое, под целой шубой волос, искаженное злобой лицо командира роты Аппеля Хорста. Если бы Нечаев знал, кого он держал за горло, ненависть его не могла бы усилиться — так он был переполнен ею. Но Хорст, увидев морскую тельняшку, осатанел совершенно. Советские люди, которых он замучил, не хватали его за горло, а матрос схватил и может отомстить за всех сразу. Отчаяние удесятерило силы фашиста, но Семен, более молодой и тонкий, не поддался, и они покатились по земле, стукаясь то головами, то каблуками сапог о железные и каменные обломки, душили друг друга, грызли зубами.

Их едва растащили.

— Да отцепись ты от него! — орал на Семена Володя Яблочкин. — Отпускай, не ускользнет, гадюка, я его придержу!

Коробов, в свою очередь, сильно тряхнул Семена за плечи, тогда тот застонал; зубы его разжались, и он выпустил врага из рук. Задышав, точно рыба, выкинутая из воды, он сел на землю, но тотчас вскочил с легкостью необычайной и снова кинулся к Хорсту.

Петя Растокин едва успел перехватить его.

— Ты опять ранен, Семен! Смотри, весь в кровище. Тебя в госпиталь надо, — сказал Коробов.

— Не хочу я в госпиталь! — кричал Нечаев. — Вы глядите, что он со мной сделал! Руку мне изгрыз! Вот тут вцепился… Вот, вот! — Семен рвал воротник форменки, обнажая крутое плечо с глубокими отметинами укуса. — Может, он бешеный какой!

— Ты сам взбесился, братушка! — укоризненно говорил Растокин, с трудом удерживая Семена. — Это уж ты в истерику впал. Цех взяли — чего же тебе еще? Фашиста добить? Да черт ли в нем?! Ты и так ему горло перехватил: аж свистит у него.

— Ага-а! Свистит!! Я из них из всех свистульки понаделаю!..

— Психическая контузия у него, — важно определил Петя. — Когда я работал в Баскунчаке, у нас был случай…

58

— Опять повезло тебе. Попал в переделку, — говорил Хижняк, разглядывая раны Нечаева. — Жить еще можно, только старую рану разбередил — смотреть страшно. Держите его, ребята, крепче! Сейчас я ему укольчик сделаю, он и придет в себя.

Когда фельдшер закончил перевязку, Нечаев, правда, притих, но сразу ослабел; испарина покрыла лицо, на щеках проступили красные пятна. Он достал из-за пазухи бескозырку, отер ею лоб и щеки, машинально расправил черные ее ленточки и сказал задумчиво:

— Чудно! Раньше писали в садах: «Цветы не рвать», «По траве не ходить!» А теперь что творится?!

И Семену вспомнилось, как этим летом, вскоре после своего выхода из госпиталя, он гулял с Линой Ланковой в парке на Малой Франции.

День был влажный после сильного ливня, ослепительно солнечный. Лина вся разрумянилась, карие глаза ее блестели, золотистые кудри так и искрились, разлетаясь на ветру. Совсем не похожа она была на ту милую крымчанку в красной кофточке, которая год назад поразила юношеское воображение Семена, но только появилась — и сразу живым своим весельем заслонила тот образ. Семену хотелось схватить девушку и носить по аллейкам на руках, целовать ее, спрятаться с нею в манящую тень акаций и кленов… Но чем больше ему этого хотелось, тем сдержаннее он становился. А она щебетала возле него, как птица, пела, смеялась, совсем по-птичьи сощипнула цветок, яркий, как ее губы, и, клюнув его тонким носиком раз и два, приколола себе на грудь.

— Красиво?

Он взглянул исподлобья. Они встретились уже не в первый раз, но ему казалось, что она просто играет, кокетничает с ним, а он ждал чувства, такого огромного, чтобы ему тесно было под этим синим, как море, небом.

— Цветы рвать не разрешается!

— Подумаешь! Да ты понюхай, как пахнет.

Он наклонился, увидел у самых глаз слегка откинутую шейку и, обняв девушку, поцеловал ее в грудь, позолоченную солнцем в скромном вырезе платья.

— Ой! — сказала Лина испуганно и сразу серьезно.

Руки его опустились, он выпрямился. С минуту они смотрели в глаза друг другу…

Где те сады? Когда они расцветут снова?

На правый фланг соединения, в котором находились Нечаев, Коробов, Логунов, Хижняк и Наташа, переправилась дивизия имени Щорса. Полки ее рассредоточились, дав возможность уплотниться обескровленной дивизии Гурьева, и сразу рванулись в бой: богунцы, таращанцы, тираспольцы и Донской артиллерийский полк.

Лина была направлена санинструктором в батальон Богунского полка. Суровые условия боевой обстановки разлучили подруг-комсомолок. В первый день боев на лестнице у Дома техники и на шлаковой горе богунцы понесли большие потери. Зато они взяли обратно лестницу и шлаковую гору и залегли в окопах за развалинами Дома техники. Позиция сразу расширилась метров на сто. Таращанский полк отбил северный угол завода. Тираспольцы и Донской полк заняли берег вдоль Большой Франции и устье балки, прозванной «Логом смерти», где беспрерывно шли страшные бои.