По машине как будто замолотил град – из грузовика открыли шквальный автоматный огонь, не очень результативный, но отвлёкший тварь от выламывания пулемёта. В узкие сектора обзора перископов почти ничего не было видно, и полковник маневрировал скорее интуитивно. Бетонный козырёк подъезда подвернулся совершенно случайно, удачно придясь чуть повыше башни. Со скрежетом притираясь левым бортом к стене, обламывая кусты и сбивая скамейки, маталыга проскочила под козырьком, сбросив чудовище на тротуар. Не потерявший самообладания пулемётчик моментально развернул башню и врезал длинной очередью с минимальной дистанции почти в упор. Полетели брызги чёрной крови, и раненая тварь стремительно метнулась в подъезд. Преследовать её желающих не было – колонна прибавила ход, торопясь убраться подальше. Стрелки в кузове быстро перезаряжались, тревожно озираясь по сторонам. Карасов, осторожно приподняв крышку люка, огляделся – Чёрного, разумеется, на углу уже не было.
Открытые ворота склада и явные следы чьего-то пребывания не стали для Карасова сюрпризом. Будучи человеком до мозга костей рациональным и чуждым мистике, он предпочитал не умножать без нужды сущностей – если что-то пошло не так, значит, в игру кто-то вмешался. И он даже предполагал, кто именно, – в конце концов, не так уж много было вариантов. Поэтому сразу предупредил Гилаева смотреть в оба и ждать сюрпризов, и ничуть не удивился докладу:
– Эта… Двэр заминирован, да!
– Капитан, у нас есть хороший сапёр?
– Так точно, есть, но он остался на вокзале – ранен в ногу.
– Быстро сюда его, ногу потом лечить будет.
– Но…
– Никаких «но». Мухой на грузовике слетайте, стрелков оставьте тут. Если не будете сопли жевать, за полчаса обернётесь.
Капитан не был рад такой прогулке без прикрытия через город, где их только что атаковало чудовище, но, посмотрев на полковника, спорить не стал. Карасов явно не собирался обсуждать свои приказы, а репутация у него была та ещё. Молча пожав плечами, капитан запрыгнул в кабину грузовика и отбыл в сторону базы.
Стрелки заняли позиции, контролируя подходы к воротам. Полковник отчётливо понимал, что при атаке хотя бы пары давешних тварей толку от них будет немного. Поэтому он не отходил далеко от транспортёра, устроившись на кромке водительского люка. Если что, стрелки дадут ему время спрыгнуть вниз. Он размышлял о том, как исправить ситуацию, но страха или сомнений не испытывал.
Грузовик вернулся быстро – похоже, бойцы действительно неслись сломя голову, лишь бы поменьше маячить на опасных улицах. Поэтому сапёр – худой усатый прапорщик средних лет – имел вид не слишком бодрый.
В кузове его растрясло, бинты отмокли кровью, лицо было бледным с прозеленью. В ворота склада его пришлось заносить двум крепким бойцам. Тем не менее буквально через полчаса нетерпеливо ходящий туда-сюда Карасов уже смог спуститься в помещение. Сапёр сидел внутри, привалившись спиной к стене, и выглядел очень усталым.
– Что скажешь? – спросил его полковник.
– Минировал профи, но не сапёр. Скорее, обученный дивер. Школа наша, не варяг. Делал с расчетом на извлекаемость, оставлял себе возможность вернуться. Одна установка напоказ – всё равно, что написал «осторожно, мины», вторая – серьёзная и с сюрпризом. Теперь всё чисто.
– Понятно. Молодец, отдыхай.
Карасов быстрым шагом направился в глубь помещения. Задержавшись на секунду перед приоткрытой потайной дверью за пожарным щитом, он достал из кармана яркий маленький фонарик и решительно шагнул в тёмный коридор.
Несколько лет назад
Про Карасова в Управлении говорили, что он лишён нервов. Впрочем, также про него говорили, что он лишён совести, чести, сострадания и вообще любых чувств. Это было не совсем так. Его всю жизнь влекло одно чувство – непереносимость неэффективности. Он был одержим странной формой перфекционизма – всё должно быть организовано максимально эффективным образом. Цель деятельности вторична, методы – вообще неважны. Но любая цель должна быть достигнута правильно, иначе Карасов испытывал тот же мучительный внутренний дискомфорт, который нормальному перфекционисту доставляет незаправленная кровать. Поэтому Карасов не любил людей – они были постоянным источником бардака и неэффективности. Они всё путали, опаздывали, не выполняли заданий или выполняли их не так, у них всё время были какие-то проблемы, эмоции, метания, рефлексии, праздные размышления… Он, конечно, к этому привык, как привыкает слесарь к кривому ключу, – учитывал человеческий фактор при планировании, закладывал в сроки люфт на необязательность, в финансирование – излишек на жадность, старался учитывать эмоции исполнителей… Но как же это его бесило!
В личную команду он подобрал людей туповатых и простых, но исполнительных. Люди-инструменты, одной функции. Однако и это не спасало – они требовали слишком плотного руководства, слишком детального инструктажа – и всё равно не могли верно отреагировать при изменении обстановки. В общем, Карасов страдал от несовершенства человечества. Но он с этим справлялся. Любую проблему с любым человеком на самом деле разрешить очень легко – нужно просто его убить. Это самый эффективный метод, и этим он Карасову нравился. Чистая математика – чем меньше переменных в уравнении, тем ближе решение. Он это так и называл: «Сокращение переменных». Карасова напрасно считали жестоким – он просто ненавидел лишние сложности. Жаль, что не всё и не всегда можно было решить этим легким, красивым и простым способом…
Когда взяли Чёрного, в отделе, занимавшемся темой «перемещённых территорий», воцарилось ликование, однако Карасов его не разделял. Он видел, что это новая переменная, которую сократить не удастся. И ещё – он чуял подвох… Их всегда так и называли – Чёрные и держали за некую константу темы, важную, но недоступную. Заполучить Чёрного живьем никто и мечтать не мог.
Поэтому сначала даже не знали, что с этим пленником делать. Никто не мог войти в комнату, где его держали, – жуткая психосоматическая реакция на присутствие странного существа, сильнейшая идиосинкразия с тяжёлой симптоматикой. Некоторые падали без сознания, некоторых безудержно рвало, другие теряли контроль от ярости и пытались его убить. Проявления были похожи на арахнофобию в самых крайних формах.
– Мне иногда кажется, что мы поймали самого дьявола… – сказал кто-то из сотрудников.
Но он был неправ – никого они не поймали. Чёрного Управлению буквально скормили, кинули как наживку, которую нельзя не заглотить. Карасов это знал наверняка – но ничего не мог поделать. От таких подарков не отказываются, даже если они с бомбой внутри. Для отдела это было все равно как если б в 41-м разведке СССР вручили живого Гитлера, перевязанного ленточкой и с яблочком во рту. И кажется, только Карасова больше всего нервировал вопрос – кто ж это такой добрый, такие подарки делает? И что он запросит в отдарок?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});